Когда изъяны сближают.

Отказываются от детей по разным причинам, но в приют они попадают по одной — им больше некуда пойти. Приют Джамнадаса славился тем, что в нём все дети были... со странностями. Мадхав постоянно хитрил, Ману вечно крал у всех всё, что плохо лежит, Лаки с детства был немым и выражал свои мысли через нечленораздельные звуки, а у Паппи то и дело случалось психическое расстройство, при котором он напрочь забывал, кто он такой, и мнил себя совершенно другим человеком, чаще — героем Баччановских фильмов. Ещё были там два Лакшмана, и у обоих наблюдались проблемы с речью: первый говорил невпопад, второй вообще с трудом говорил — детское заикание сменилось нарушенной дикцией, и теперь для того, чтобы его понять, даже самому Джамнадасу приходилось тщательнее вслушиваться в его шепелявую речь. Но хуже всех был Гопал. Самый взрослый и самый первый ребёнок Джамнадаса. Он страдал неконтролируемыми приступами агрессии и мог запросто побить любого ребёнка только за то, что тот показал ему средний палец или потыкал в него указательным. Пальцы обидчику Гопал ломал всегда. Медсестра приюта уже замучилась лечить мальчишкам переломы. У некоторых из них переломанных пальцев на обеих руках было по столько, что они с трудом могли держать ручку, когда учили уроки. Неудивительно, что дети в приюте побаивались Гопала и старались держаться от него в стороне. Все, кроме Мадхава — тот как специально напрашивался на неприятности. Мадхав был хитрым, и потому знал, что для того, чтобы в отместку за сломанные пальцы сломить авторитет Гопала, требовалось узнать о нём что-то такое, что бы навсегда дало Мадхаву власть над ним. И однажды ему повезло. В тот день дети играли в крикет на площадке перед приютом. Две команды: одна против другой. Гопал был бэтсменом, Мадхав — подающим. Дети, не участвующие в матче, с интересом следили за ним со своих мест: кто с качелей, кто сидя на траве по всему периметру двора, кто свисая вверх тормашками с перекладин турников, приобретённых Джамнадасом специально для детской спортивной площадки. Никто толком не знал, за какую команду болеет, но сама игра увлекала их. Особенно ребят помладше, для которых и Гопу, и Мадху — оба были примерами для подражания. В одной из своих подач Мадхав отправил в Гопала кручёный мяч, и тот, чтобы отбить его, изо всех сил ударил по нему битой. Однако, перестарался: мяч перелетел всё игровое поле и со звоном влетел в стекло дома полковника, который находился по соседству с приютом. Полковник не жил там уже много лет, но у самого дома была дурная слава. Среди доверчивых селян ходили слухи, будто в доме живёт привидение — неупокоенная душа трагически погибшей первой жены полковника, которую якобы задушили. Конечно же, местная байка, чтобы отпугивать от столь знатного дома разных суеверных пробегал. Но дети из приюта верили в неё всей душой. Как оказалось, больше всего в неё верил Гопал. — Ох, нифига себе! — присвистнул младший-Лакшман, приложив ладонь козырьком к лицу и вглядываясь в разбитую в окне дома полковника узкую круглую дыру. — Вошёл как масло в нож. — Как нож в масло, тупица! — отвесил ему затрещину Мадхав и неуверенно посмотрел на Гопала. — Кто пойдёт за мячом? Ребята теснее прижались друг к дружке. Хотя на дворе стояло ясное утро, за окнами дома полковника царила вечная темнота: с отъездом хозяина все шторы в доме слуги плотно закрыли, и солнечный свет проникал внутрь помещения теперь нечасто. Другой Лакшман, не участвовавший в игре и читавший поблизости книгу, внимательно проследил за тем, как изменилось и посерело лицо Гопала. Этот Лакшман, в отличие от своего болтливого тёзки, разговаривать не любил, потому что стеснялся своей неправильной дикции, за которую ребята в приюте его частенько дразнили, поэтому даже спустя четыре года жизни здесь он так и не завёл себе друзей и вечно сидел в углу один или с книжкой. Кажется, он перечитал всю приютскую библиотеку — но какое же это достижение, если даже после прочтения стольких умных книг ты не можешь выразить свою мысль так, чтобы над ней ехидно не посмеивались другие? Помимо чтения, Лакшман любил наблюдать, и объектами его наблюдения зачастую становились самые бойкие мальчишки в приюте. Именно он первым заметил, что Мадхав что-то затевает против Гопала. Он же первым узнал о том, что Гопал тщательно скрывал от других. И теперь ему не нравилось, как оборачивалось дело. — Ты самый старший из нас, — дёрнул Гопала за рукав Ману. — Тебе и идти. — К тому же, именно ты забросил мяч так далеко, — подлил масла в огонь Мадхав, на всякий случай прячась за спины Лаки и младшего-Лакшмана. — Я... не пойду! Голос Гопала дрогнул. Стоящие рядом ребята тотчас посмотрели на него снизу вверх: чтобы бесстрашный и вселяющий ужас во всё местное хулиганьё Гопу не рискнул пойти за мячом в пустующий дом, требовалась основательная и очень веская причина. Лакшман-старший захлопнул книгу. Наверное, следует вмешаться, пока кто-нибудь не пострадал. — Ты что же, боишься? — подначил Мадху и поддразнивающе улыбнулся. Он, как и все дети, ожидал мгновенных отрицаний и показной бравады Бессмертного Гопала, но ответ его поразил. — Боюсь, — сознался Гопу с весьма нездоровым цветом лица и искоса взглянул на проклятый дом. Лакшман-старший замер. Все — все без исключения! — дети тут же перестали играть, болтать, смеяться и просто молча уставились на выделяющуюся своим ростом фигуру впереди них. — Ты? Боишься? — переспросил Мадхав, подозрительно сощурившись, чтобы понять, не розыгрыш ли это. Гопал сглотнул. — Да, боюсь. От людей можно обороняться кулаками, но против призраков плоть бессильна. В полной тишине послышался тихий писк, который через пару секунд превратился в громкий и раскатистый смех. Мадхав хохотал от всей души, до выступивших на глаза слёз. — Ты правда веришь в это?! — выдавил он. Гопал не ответил. — Ох, ну ты и идиот, — подытожил Мадху, и взгляд у него отчего-то сделался холодным и колким, словно Гопал только что своими собственными словами подписал себе приговор. Старший Лакшман вцепился в книгу: он уже знал, что эта ухмылка на лице Мадхава не сулит ничего хорошего. — А ты думаешь, призраки живут только в заброшенных домах? — понизив голос, загадочно произнёс Мадху, глядя в глаза Гопалу. — А вот и нет! Когда наступает темнота, все насильственно умершие души высвобождаются из загробного плена и бродят по земле до самого рассвета. Они появляются с последним угасшим лучом солнца и исчезают с первым. Просто удивительно, что ты никогда об этом не слыхал. Мадхав махнул рукой, а Гопал неожиданно посерел ещё больше и отчего-то ухватился рукой за свежепокрашенный заборчик. — Ой, прости, ты нехорошо себя чувствуешь? — продолжал издеваться Мадху. — Конечно, ведь каждую ночь твоё бренное тело под угрозой. Я лично видел, как вчера что-то открыло окно в твою комнату — и это точно был не ветер... Мадхав злобно поиграл бровями. Лакшман, стоящий возле скамейки у турников, прекрасно знал, что окно в комнате Гопала открыли закадычные дружки Мадхава — Лаки и Лакшман-младший, но вот самому Гопалу об этом известно не было, так как в это время он спал. Поэтому сейчас Гопу полностью поверил в сказанное, и его тотчас вывернуло прямо на газончик после того, как он живо вообразил в своём уме картинку с влетающим к нему через окно привидением. Мадхав ликовал. Он не только узнал о главном страхе Гопала, но и сам этот страх оказался настолько глупым и нелепым, что Мадхав мог только мечтать о подобном. Теперь все дети в приюте узнали, какой на самом деле трус и дурачок их герой Гопал. Гопу, словно почувствовав это, тотчас сбежал с площадки. Лицо у него при этом было белее полотна. — Тебе не штыдно? — в спину Мадху бросил Лакшман-старший. — Играть на человечешких шлабоштях — это нишко! Мадхав обернулся. Лаки и младший-Лакшман уже негромко и пакостливо хихикали в ладонь. — Учить меня вздумал? Ты сперва сам выучись! Хотя бы говорить для начала. — Мадху ухмыльнулся, а ребята засмеялись. Но Лакшмана это нисколько не смутило. К такому обращению в приюте он уже привык. — Гопал штарше тебя. К штаршим нужно проявлять увашение. — Да в гробу я видел уважение к старшим, особенно к этому придурку! — сорвался Мадхав, но тут же просиял, обращаясь к своим верным прихвостням: — Кстати говоря, о гробах... Лакшман покачал головой. С той поры Мадхав и его дружки каждую ночь пробирались к Гопалу в комнату и пугали его до полусмерти. В итоге он начал спать со светом, и очень скоро Джамнадас был вынужден отчитать его за то, что он тратит слишком много электричества. Расходы на приют превысили доходы от благотворительности, поэтому теперь Джамнадас сам должен был оплачивать излишки счетов из своего кармана, что выходило накладно. Но упрямый мальчишка по-прежнему отказывался спать без света. Что только ни делали воспитатели, к каким только ухищрениям ни прибегали... всё напрасно. Стоило им выключить свет, и Гопал просыпался посреди ночи в холодном поту и будил весь приют своим оглушительным ором. Дети давно перестали его бояться и всё чаще, следуя примеру Мадху, дразнили его, а Гопал защищался единственным, хорошо известным ему способом — дрался. В конце концов Джамнадас устал наказывать его и просто отключил электричество во всём приюте. Мадхав был просто счастлив! Это был его триумф как победителя в негласной схватке с Гопалом. Поздним вечером, когда все дети давным-давно спали по своим комнатам, Гопал сидел у себя в кровати при свете единственной свечи, пламя которой трепыхалось от легкого сквозняка, и с бледным лицом сжимал пальцами подушку. Он не спал уже три ночи, и оттого ему виделись... разные вещи. Лоб у него был мокрый, лицо осунувшееся, а глаза впали так, что их едва было видно за огромными мешками под ними. Медсестра предупредила его, что если он снова не поспит, то сойдёт с ума. Но Гопал-то точно знал, что он сойдёт с ума, если ляжет спать в темноте. Засыпать, не погасив свечу, было чревато пожаром. Тогда Джамнадас совсем бы разозлился и выгнал его из приюта. Гопал не знал, что делать. Спать днём ему было нельзя, ведь все дети в приюте днём учились и помогали Джамнадасу по хозяйству. А ночью спать он не мог. Гопал никогда в жизни не плакал, но в тот момент он был готов разрыдаться. Тихий стук в дверь заставил его застыть и побелеть от ужаса. Он натянул одеяло до самого подбородка и принялся бормотать мантры, когда дверь со скрипом отворилась, и в неё в одной пижаме вошёл другой мальчишка. Это был Лакшман. — У наш комнаты рядом, — прошепелявил он. — Ешли хочешь, я могу подешурить у тебя ношью. Гопал посмотрел на него: Лакшман был ненамного младше его, но из-за своей проблемы с речью, он никогда ни с кем не общался, поэтому даже сам Гопу толком не знал, чего от него ждать. — Почему ты мне помогаешь? — недоверчиво спросил он. — Потому што я шнаю, каково это, когда тебя вше драшнят, — спокойно ответил Лакшман и с ногами забрался на койку Гопала. Взяв Гопу за руку, он искренне улыбнулся: — Ты и правда веришь в пришраков? Гопал нахмурился и хотел было отдёрнуть руку, но передумал — ведь тогда ему пришлось бы ночевать одному. — Давай, ложишь, — похлопал себя по коленкам Лакшман. — Я буду вшю ношь шледить, штобы привидения тебя не шрогали. — Честно? — Жуб даю! — Лакшман неуклюже перекрестился. Гопал положил свою подушку ему на колени и, прежде чем лечь, добавил: — И родственники привидений тоже! — Шамо шобой, — улыбнулся Лакшман и ласково погладил улёгшегося к нему на ноги Гопала по голове, тихо напевая под нос: — Шпи Гопал, крепко шпи. Пришраки вше ушли. И их родшвенники, и друшья. Ш тобой оштался только я. Будь кто другой в комнате в этот момент, он бы наверняка расхохотался. Но Гопу отчего-то успокаивал голос Лакшмана и его мягкие и нежные прикосновения к волосам, так что уже через полчаса он заснул мёртвым сном и проспал до самого утра, опоздав на завтрак. С тех пор каждую ночь Лакшман-старший приходил к Гопалу и помогал ему засыпать, гладя по волосам и убаюкивающе напевая колыбельные. Очень скоро Гопу полностью оклемался и снова начал пользоваться у ребят авторитетом. Он больше не позволял никому из мальчишек смеяться над собой. Но самое главное — он больше никому не позволял смеяться над Лакшманом.