Там, где твой дом.

[ Артём привык падать. Сбивать острые колени в кровь, царапать невпопад выставленные ладони, чтобы после неприятно морщиться, выслушивая недовольства матери, старательно обрабатывающей заработанные ссадины и синяки. «Шрамы украшают мужчину!» — говорил отец, смеясь, и шутливо пихал смущённо улыбающегося сына в плечо, пока тот безуспешно пытался скрыть румянец, нещадно палящий щёки. «Тебе не больно, милый?» — не переставала спрашивать поостывшая мать, заботливо обдувая ранки после нанесения очередного слоя заживляющей мази, что приятно холодила повреждённую кожу. Мальчишка горделиво вскидывал острый подбородок и отрицательно мотал головой, подражая китайскому болванчику. «Если бы». Но сейчас, когда голову заполняет несмолкающий белый шум, а собственное тело подводит, не слушаясь, Артём впервые сомневается в том, что способен её не чувствовать. И плевать на то, что он не может пошевелиться, на то, что кровь питает белую футболку и стекает на чёрный асфальт, а каждый новый вдох обжигает явно пострадавшие рёбра раскалённым кнутом. Удаляющийся чужой силуэт всё ещё расплывается перед глазами. «Если ты не встанешь — будет поздно». Артём громко рычит и силится подняться: упирается расцарапанными ладонями, превозмогая её, и не перестаёт смотреть вперёд, смаргивая алую пелену, застилающую, кажется, всё вокруг. Ему жизненно необходимо видеть равнодушно-прямую спину, исчезающую в сумраке улицы. Бессилие ударяет по напряжённым рукам, впечатывает грудью обратно в асфальт. «Если ты не ... ». Мысль отдаёт горечью, и ... Артём понимает: больно. Прежде чем сознание отключается, полностью поглощённое спасительной пустотой. ]

* * *

В первый день нового учебного года в школе появился новенький. По крайней мере, раньше этого парня Артём не замечал — или просто не хотел замечать — в тесных, переполненных толпами вечно галдящих школьников, коридорах. Как правило, подобные тонкости не интересовали его нескромную персону: он принадлежал к числу тех самых популярных и успешных красавчиков школы, водиться с которыми не стремились только самые непросвещённые идиоты, являющиеся обладателями отмороженных мозгов и стальных яиц. Последнее таким «самородкам» приходилось как нельзя кстати, потому что спокойного существования в роли невинной овечки в волчьей обстановке не представлялось возможным. Да и кто позволил бы подобному произойти? К счастью, негласно установившейся среди учащихся иерархии ещё никто не отменял, а основная «мессия» её «верхушки» по-прежнему заключалась в установлении своих нерушимых порядков, которые способствовали соблюдению должного равновесия между «элитой» и «неудачниками». И Артём слукавил бы, если бы сказал, что не рад являться «борцом за правое дело». Он никогда не проявлял инициативы в плане знакомств с другими обывателями школы, — примечательное исключение из правил составляли представительницы прекрасного пола, связь с которыми подкреплялась очевидными намерениями, — поэтому теперь впал в некое подобие замешательства, граничащее с почти искренним любопытством. Произошла ошибка, или пределы их скромного учебного заведения озарило появление очередного «мальчика для битья»? Дзюба с неподдельным интересом воззрился на незнакомого ему парня, который стоял чуть поодаль, оперевшись задницей о подоконник, и чрезмерно внимательно изучал своё расписание занятий. Пожалуй, его можно было бы причислить к категории среднестатистических обывателей школы, если бы он не ухитрился завладеть вниманием Артёма ровно с того момента, как взгляд выловил его макушку в наводнённом воодушевлёнными учениками коридоре. Не то что бы это являлось особой проблемой, — объект наблюдения был достаточно высоким и не заметить его не смог бы только самый ленивый, — только раньше у Дзюбы не возникало столь дикого желания залипать на чужие профили. Незнакомец стоял к нему вполоборота, неестественно ссутулившись над небольшим листком, поэтому разглядеть его лицо не представлялось возможным. В принципе, Артём мог бы позволить себе подойти к бедняге и вытрясти из него всю необходимую информацию просто потому, что ему так захотелось, но... Стоило признать, что делать что-то подобное у него не было ни малейшего желания. Мальчишка и без того выглядел нескладным на фоне мельтешащей вокруг толпы и не вызывал никаких эмоций, за исключением естественного желания отвернуться в противоположную сторону и перестать на него смотреть. Конечно же. По всей вероятности, враждебный настрой в отношении этого парня в красной толстовке испарился по причине того, что Дзюба не хотел ставить пятно на своей репутации и самолично опускать его на глазах всей школы. Знакомить новичков с их обычаями — не его приоритет. Это входило в обязанности тех, кто считал себя полноправным членом его компании. Возможно, ему не следовало напрягаться и занимать мысли очередным «как все»: ежедневные издёвки вытерпит не каждый, а уж такой, как этот, — тем более. По каким-то причинам Артёму хотелось верить в то, что он больше не увидит это недоразумение в стенах своей школы. — Утра, приятель, — появившийся из ниоткуда Кокорин мгновенно вырвал обескураженного Дзюбу из пучины размышлений, наполовину заслоняя собой того мальчишку. Они поприветствовали друг друга традиционным жестом, после чего Артём кивнул в сторону объекта недавнего наблюдения небрежным движением головы: — Что это за явление? Новичок, м? — как можно беззаботнее поинтересовался он, продолжая прожигать в приклеившемся к несчастному подоконнику незнакомце сквозную дыру. Артём не хотел казаться заинтересованным, но, вероятнее всего, конкретно проебался с чрезмерно напускным равнодушием. Кокорин был донельзя проницательным ублюдком во многих вопросах, а когда дело касалось него — становился настоящим профессионалом по раскрытию надуманных пиздежей. Поэтому ничуть не удивился, когда тот, проследив за направлением его внимательного взгляда, негромко фыркнул и растянул губы в издевательской ухмылке. — Завязывай вливать как не в себя, алкота, — со знанием дела посоветовал Саша, склонив голову набок. Артём смерил его раздражённым взглядом, никак не реагируя на замечание. — Чего вылупился, я тебе не икона! А как иначе объяснить то, что ты забыл о существовании собственного одноклассника, с которым учишься одиннадцатый год? — Пиздишь, — прокомментировал Дзюба, скрестив руки на груди. Его глаза вновь отыскали в коридоре чужую фигуру, так и не сменившую своего местоположения. — А вот нихуя, — мгновенно нашёлся с ответом Саша, сверкнув белозубой улыбкой. — Ты чё, не помнишь Игоря Акинфеева? У него ещё какой-то пиздец в семье случился в прошлом году, вся школа гудела. Он занятия не посещал несколько месяцев. В этот момент мальчишка, будто бы услышав своё имя среди незатихающего в коридоре гвалта, повернулся и посмотрел на Артёма в упор, вынудив его непривлекательно приоткрыть рот и порывисто выдохнуть. Впрочем, зрительный контакт оборвался так же стремительно, как и возник: незнакомец запустил пальцы в короткий ёршик волос на затылке и опустил голову, уткнувшись в телефон, которым заменил листок с расписанием. Скорее всего, он ждал кого-то конкретного, потому что его внимание на противоположном конце коридора, оккупированного Артёмом и Сашей, не задержалось дольше положенного. Дзюба расслабился, преисполненный надежды на то, что его реакция осталась незамеченной этим странным Акинфеевым. Что за хуйня вообще только что произошла? По всей видимости, Кокорин задался тем же вопросом, потому что его кулак врезался в плечо, окончательно вырвав из оцепенения. Артём был ему благодарен, потому что этот жест спас его от участи стоять истуканом с наиглупейшим выражением на лице. — Земля вызывает Дзюбу, приём, — позвал Саша, помахав обеими руками для привлечения внимания. — Блять, напугал, еблан! Ты бы видел свою рожу, — нервно усмехнулся он, когда Артём перевёл на него рассеянный взгляд. — О чём ты вообще? — нахмурился он. — Полный порядок. Судя по издевательской ухмылке Кокорина, отмазка не прокатила. Совсем. Но это не являлось главной проблемой на данный момент. Больше всего Артёма волновал вопрос его странной реакции на личность какого-то придурка, чьё присутствие среди серой массы таких же идиотов он никогда не замечал. — Серьёзно? Да ты смотрел на него так, сл... А, впрочем, похуй, — неожиданно переменил тему Саша, так и не договорив основную мысль до конца. — Пошли уже, а то опять опоздаем. — Угу, — согласно промычал Дзюба в ответ, не предпринимая никаких попыток сдвинуться с места. Кокорин закатил глаза и мысленно досчитал до пяти, прежде чем схватить друга за локоть и потащить в сторону кабинета, в котором так некстати скрылся Акинфеев, решивший не распинаться в бескрайних извинениях перед учительницей за появление в классе после звонка. На его везение, эффект неожиданности сработал, поэтому Артём даже пикнуть не успел, как оказался бесцеремонно втолкнут в шумный кабинет, где уже собралась основная масса за лето подзабытых одноклассников, оживлённо дискутирующих на тему прошедших каникул. — Скучал так сильно, не передать, — язвительно прокомментировал Саша и брезгливо поморщился. Увиденное не вызывало ни малейшего намёка на радость от встречи после долгой разлуки. Вообще. Скорее, тошноту и желание свалить из этого места подальше. Артём мнение приятеля разделял, только вот этого было недостаточно для того, чтобы испариться в нужном направлении: выпускной класс и недвусмысленные намёки — особенно они — со стороны отца о том, что ему «не поздоровится за прогулы» делали миссию буквально невыполнимой. Трусом он не был, но и внеочередных пиздюлей получать не хотел. Поэтому, подавив прилив раздражения, пихнул всё ещё размышляющего о плане побега Кокорина в плечо и направился к свободной парте, моля о скором окончании своих мучений. — Мы были близки к тому, чтобы провести этот день продуктивнее, — укоризненно отметил Саша, опускаясь на соседний стул. — Вспомни об этом, когда начнёшь ныть и жалеть о принятом решении. Голос Кокорина сочился неприкрытой обидой: для полноты картины оставалось только и без того пухлые губы надуть, чтобы явить народу маленького ребёнка, не добившегося своей цели. Или изнеженную принцесску. Он как раз собирался поделиться с ним этой общеизвестной информацией, когда все резко подорвались со своих мест, заполнив кабинет противным скрежетом металлических ножек стульев по паркету и не стройным «Здравствуйте!», приветствуя вошедшую в класс преподавательницу. Та оглядела стоящих учеников показательно равнодушным взглядом, пока не сконцентрировала всё внимание на вымученно вытянувшихся по струнке Артёме и Саше, противно улыбаясь. — Нет уж, мои хорошие, слишком уж много я нервов потратила в прошлом году, — нараспев поделилась она, потирая ладони в предвкушении. Артём заметно напрягся, потому что подобное не могло грозить ничем положительным. — Дзюба, на третью парту второго ряда. Живо! Вот же ... — Но... — мгновенно попытался возразить он, уставившись на донельзя довольную женщину возмущённым взглядом. Естественно, договорить ему не позволили. — Никаких «но», — приторно-сладким голосом промурлыкала учительница. — Либо ты пересаживаешься, либо выходишь за дверь и не приходишь на мои уроки до начала экзаменов. Думаю, ты осознаёшь, чем это может обернуться? Конечно, я же не тупой, несмотря на то, что ты пытаешься меня таким выставить. Артём прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от витиеватой ругани в адрес женщины, являя той одну из самых милых своих улыбок. И ведь знает, на что давить, учитывая его недавний разговор с отцом. «Карма — редкостная сука», — со злостью подумал он, проходя к своему новому месту под пристальным взглядом Кокорина. Ему от всей души хотелось съездить кулаком по его челюсти, чтобы перестал на него так пялиться и отвлёкся на что-нибудь другое, но, к сожалению, позволить себе подобного было попросту нельзя. Как и взвыть от отчаяния, осознавая весь кретинизм происходящего. За что не боролся, на то всё равно, блять, напоролся. Он выдохнул сквозь стиснутые зубы и, скинув сумку со своего плеча, приземлился на стул, покосившись на соседа по парте. Тот, казалось, не обратил никакого внимания на то, что место рядом с ним кто-то оккупировал, с невообразимым энтузиазмом копаясь в своём телефоне. Артём, пользуясь явной отвлечённостью одноклассника, решил получше рассмотреть предмет своих невольных размышлений. Рассмотреть и прийти к выводу, что либо тот — действительно новичок, и Кокорин пропил остатки своих мозгов, либо он сам — слепой идиот, потому что не заметить такого парня не представлялось возможным по определению. Дзюба пробежался изучающим взглядом по чужому профилю, отмечая мельчайшие детали: губы, сжатые в тонкую полоску, по которым непозволительно часто проходился кончик языка; родинки на бледной коже шеи, россыпью переходящие под ворот клетчатой рубашки; длинные пальцы, ловко скользящие по сенсорному экрану телефона. Память так и не рискнула подкинуть ему хотя бы какие-то обрывки воспоминаний о присутствии этого Игоря в его жизни. Артёму вдруг стало интересно увидеть его лицо полностью, с близкого расстояния, а не изучать те жалкие фрагменты, которыми его удостаивали, сидя в профиль, без малейшего намёка на поворот в его сторону. Посмотреть. Но, собственно, для чего? Дзюба тряхнул головой и отвёл взгляд, переведя его на преподавателя. Это явно не предвещало ничего хорошего, поэтому он предпочёл наблюдать за кем угодно, но только не за этим. Артём старался не углубляться в причины неоднозначной реакции на происходящее, потому что это грозило самым настоящим мозгоёбством с всплыванием непомерной кучи вопросов к самому себе, а этого ему хотелось меньше всего. Учитель литературы — пожилая женщина, имя которой он не удосужился запомнить за годы обучения, — рассказывала им о том, что их ожидало в выпускном классе, и какую работу им предстоит выполнить в этом учебном году. Он пытался вникнуть в её оживлённый монолог первые пять минут, но после его голову заполнили мысли, касавшиеся совершенно других вещей. Пытаясь отогнать наваждение, вызванное невольным «знакомством» с одноклассником, Дзюба решил подумать о традиционной сентябрьской вечеринке. В конце концов, ему не стоило забывать о своём истинном роде занятий, и продолжать поддерживать репутацию известного всем кутилы местного разлива. Впрочем, заниматься организацией очередного сабантуя — дело не самое хитрое и энергозатратное, как могло бы показаться со стороны. Залог хорошей тусовки — шумная компания с кучей алкогольных напитков. И отсутствие нарушающих душевное равновесие личностей в радиусе одного километра. — ... до конца учебного года вы будете работать в парах над проектами со своими соседями по парте, — безапелляционные слова преподавателя мгновенно рассеяли посторонние мысли Дзюбы. Что, простите? Сидящий неподалёку Кокорин громко хмыкнул, посмотрев в его сторону, а он едва удержал себя от желания сокрушённо уронить голову в ладони и заорать на весь мир о несправедливости этой жизни. Артём не мог поверить, что действительно вляпался во что-то подобное. К сожалению, позволить такой реакции себе он не мог: нельзя было терять марку. Тем более, ему должно быть абсолютно наплевать на то, с кем он находился в паре. Если сейчас он попытается возразить, его волнение станет очевидным, а это на руку уж точно не сыграет. Поэтому Дзюба всего лишь одарил посмеивающегося друга испепеляющим взглядом, а после повернулся к своему соседу, преисполненный намерениями обрисовать приоритеты. И тут же забыл о своей важной миссии расстановки всех точек над «i», потому что Игорь смотрел прямо на него. «Господи, блять», — только и подумал Артём, столкнувшись с пронзительным взглядом тёмно-карих глаз мальчишки, сидящего напротив, и мгновенно растратив былую решительность.