Новости разлетелись быстро, будто их разослали всем и каждому и лишь для того, чтобы поглумиться. Хелена чувствовала себя ужасно неуютно, все мечты о балах развеялись, как дым, стоило ей прибыть, и она с удовольствием уехала бы домой, но у неё были обязанности. Особенно тяжело они легли на плечи сейчас, когда все думали, что она должна быть раздавлена, и оттого сильнее хотелось показать, насколько все неправы. Даже если они правы.
Один сопровождал её, это не обсуждалось, будто стало само собой разумеющимся, и вначале Хелена с неудовольствием думала, что его присутствие отпугнёт других, но он почти не появлялся рядом, и только его взгляд обжигал спину. Впрочем, смотрел не только он: сегодня, на её первом балу со смерти матери и после сокрушительного решения Совета Магии, удивляться всеобщему вниманию было бессмысленно. Все вдруг захотели с ней поговорить.
И Хелена общалась с другими гостями, как ни в чём не бывало обмениваясь дежурными фразами и вопросами: «Вы прекрасно выглядите! Кто шил ваше платье?», «Как ваши дети?», «Да-да, мне её очень не хватает», «Нет, я не думаю, что это станет проблемой», — ничего особенного. Ей что-то рассказывали, совсем как рассказывают друзьям, а она лишь улыбалась, кивала — и забывала и рассказчиков, и их истории через секунду. Какая разница, если она и так знала, что всё их внимание, вся учтивость — лишь притворство, лицемерие. В любой другой ситуации они бы с ней и не заговорили; возможно, единственным комментарием в её сторону стало бы искусно замаскированное под вопрос — совсем не оскорбительный, разумеется — замечание: «А не рано ли вы сняли траур, ваше высочество?»
Сейчас же они не смели, уж точно не в лицо. Хелене было даже приятно: люди чувствовали то, что она хотела, — страх. Если кто-то и расслабился из-за её неудачи, большинство понимало и чувствовало — скоро их судьбы будут зависеть и от неё тоже. С ней нужно считаться.
И пусть это было лицемерием. Пусть! Её не волновала честность — лишь произведённый эффект. Она давно поняла, что общество до иронии просто размывает своё мнение о приличиях и устоях, когда ему нужно.
Когда парад лживых улыбок и участия кончился, Хелена ушла к столику с напитками и закусками. Там уже ждал Мариус, последние минут десять посылающий ей выразительные взгляды и салютующий двумя бокалами сразу.
— Поздравляю, Хели! — он вручил ей один. — Ты выглядишь так, будто решение Совета тебя совсем не задело!
— А ты — словно помолвка с Розали тебя совсем не волнует.
— Что ж, ты читаешь новости. Один-один. — Мариус цыкнул и отправил в рот тарталетку. — И что ты будешь делать?
— Выйду замуж. — Прозвучало тихо, без эмоций, как самый обыденный факт, но Мариус, неуютно поморщившись, отвернулся к столу, с особой придирчивостью выбирая следующую закуску.
Хелена сделала глоток белого пузырящегося вина и без удовольствия обвела взглядом зал: отсюда открывался прекрасный вид на засиявшие золотом в свете шаров стены; на наигрывающий приятную тягучую мелодию оркестр, где живых музыкантов сидело штуки три или четыре; на каждое укромное ложе, на каждую дверь, за которыми таились тёмные пятна коридоров, комнат отдыха или игровых; на пёструю причудливую мозаику из платьев и камзолов. Мозаика жила: она текла, менялась, собиралась вновь. В ней было не разглядеть лиц, не разобрать разговоров — только присоединиться, нырнув в эту текучую жизнь. Но возвращаться пока не хотелось. У неё будет ещё много времени на это.
— Думаешь, сэр Один сделает тебе предложение? — вдруг спросил Мариус, косясь в сторону.
— Нет.
Брови Мариуса взлетели. В сторону он смотрел уже открыто и задумчиво, а потом пожал плечами и, пригубив искрящееся вино, сказал:
— Я б тоже на тебе не женился. Не то чтобы я когда-то собирался, но думаю, после у меня было бы мно-ого проблем и никакой власти.
— Не верю, что Розали менее проблематична. Она из тех, что слабо различает оборону и нападение.
— Твоя правда. Зато она горячая южная женщина! И очень прямолинейна. Вам, ваше высочество, недостаёт и того, и другого.
— Если я скажу, что мне плевать на твоё мнение, это будет достаточно прямолинейно, Мариус?
Тот широко улыбнулся и изобразил витиеватый поклон с прокручиванием ладоней. Хелена фыркнула и, задрав нос, отвернулась.
— Слушай-ка, — начал Мариус, и звучал он подозрительно. — Насколько скоро, по-твоему, кто-нибудь попробует предложить тебе и руку, и сердце, да ещё лжи с три короба?
Хелена непонимающе моргнула, и Мариус глазам указал в сторону: к ним уверенным шагом приближался Роджер Кейз — последний, от кого Хелена ожидала каких-то действий. Не только потому, что они в принципе не разговаривали уже три года, но и оттого, что на тех редких приёмах, где он появлялся, Роджер частенько вился рядом с принцессой Вейера Рене и очевидно метил в женихи ей. Впрочем, Хелена бы удивилась больше, если бы у него с Рене что-то получилось.
— Я надеюсь, он не серьёзно.
— Нет, я, конечно, ожидал чего-то невероятного, но не настолько же! — подивился Мариус — и ретировался до того, как Хелена успела спросить, что же ожидал он.
А Роджер ждать себя не заставил.
— Ваше высочество! — поздоровался он, и его большие губы расплылись в улыбке. — Как вы?
Он поклонился, пытался поцеловать Хелене руку, но ладонь ловко выскользнула, избегая поцелуя.
— Что-то не так? — Роджер слегка смутился.
— Всё прекрасно, Роджер, — Хелена очаровательно улыбнулась, не спуская с него колючего взгляда.
Возраст Роджеру не шёл. Ему должно было быть около двадцати двух или трёх, но выглядел он старше. Роджер пытался строить военную карьеру и с подачки отца-генерала разъезжал по военным училищам, проходя практику и учения, и тренировки оставляли на теле и на лице отвратительные следы: он надулся мышцами, лицо его стало шире, напоминая неправильный, сточенный куб с большими губами, и куб этот плохо сидел на слишком широких плечах.
Хелена попыталась выудить из памяти его старый образ, который лет в четырнадцать казался ей привлекательным. Но поиски успехом не увенчались, приводя к застывшему в памяти смеху и к болезненным, тёмным, давно загнанным на задворки памяти ощущениям. Ещё пару лет назад они бы парализовали бесконтрольным ужасом, но с того момента утекло достаточно воды, чтобы сейчас Хелена могла спокойно улыбаться, смотреть на Роджера и не думать о том, как ему пойдут — уж точно не испортят! — следы её ногтей на лице.
А Роджер принял её улыбку на свой счёт.
— Давай прогуляемся в сад? — предложил он. — Там ещё не холодно, зато вот-вот стемнеет, и фонари…
— Нет, Роджер.
— О, я понимаю, — не растерялся он. — Совсем скоро танцы. Ты, видно, не хочешь их пропустить? Я помню, что ты прекрасно танцуешь. Может, подаришь мне один танец?
Хелена улыбнулась шире от такой наглости. Память услужливо подбросила ей последний вечер с Роджером, их танец, который был ни чем иным как жестом в отместку другому человеку за отказ. Тогда любое прикосновение обжигало, совсем как коньяк обжигал горло. Сколько фатальных ошибок она совершила в тот вечер!
А потом вспыхнуло пламенем другое воспоминание, Хелена обвела взглядом зал, едва понимая, что или кого в нём ищет.
— Нет, — бездумно сказала она, будто отговаривала саму себя от поиска того неясного, тряхнула головой, прогоняя наваждение, и, уже глядя на Роджера, повторила: — Нет. С чего вдруг? Почему ты вообще меня спрашиваешь? Что тебе нужно? Мне кажется, всё было предельно ясно.
Роджер расстроенно вздохнул.
— Да, я знаю, что мы расстались некрасиво. — Роджер смотрел на неё глазами чистыми, расстроенными — и лишённым какого-либо понимания. — Это разбило мне сердце. Но в последние дни я много думал о нас, вспоминал… И вспомнил, что люди говорили, что мы могли бы пожениться, что ты выйдешь за меня, и…
Хелена не смогла сдержать смех.
— Среди людей много льстецов и глупцов! Не стоит принимать их слова так близко.
— Я знаю! Но…
— Мой отец велел мне никогда не выходить за военных, Роджер.
— Но ведь его больше нет, ты можешь сама решать… — он осёкся: слишком резко её взгляд сменился с иронично-весёлого на холодный, злой и предостерегающий.
— А ты такой смелый, Роджер, — ослепительная улыбка искривилась в жестокую усмешку. — Сколько же наглости и глупости нужно иметь, чтобы прийти ко мне и говорить такое!
— Но ведь… Нам было хорошо вместе! Разве нет?
— Нет, Роджер! Мне не было хорошо, и я не имею ни малейшего желания проверять, научила ли тебя Рене делать девушкам приятное. Кстати, как она?
Роджер нахмурился, напрягся, и тени легли на его неправильное квадратное лицо.
— Я уверен, что она в порядке, — проговорил он, пытаясь сообразить, причём тут Рене, и, что-то решив, с горячностью поспешил заверить: — Но она давно в прошлом!
Никогда Хелене так не хотелось поговорить с принцессой Вейера, как после этих слов!
— Ваше высочество, я всего лишь хочу наладить наши отношения, — продолжал Роджер с мольбой в голосе. — В сложившейся ситуации…
— У нас нет отношений. — Хелена всплеснула руками, и Роджер отшатнулся. — Я не хочу ничего налаживать. Ни сейчас, ни когда-либо ещё. Ты сделал самую низкую, отвратительную вещь, на которую был способен, и думать, что я забуду — или, тем более, прощу — просто глупо.
— Но что я сделал? — в его глазах отразилось искреннее непонимание.
Она устало вздохнула.
— Поговори об этом с Рене. Или с её братом. Или с кем-то ещё из их компании. Я не собираюсь объяснять и вспоминать это ещё раз. Просто учись держать язык за зубами, а себя — подальше от бокалов. Иначе, мистер Кейз, военной карьеры вам не видать, как моей спальни.
Она обворожительно взмахнула ресницами, — взгляд пронзил холодом, — игриво повела плечами и упорхнула, ставя однозначную точку.
Но раздражение не отпускало. Хелена сжимала и разжимала кулаки, кривила губы. Она бы никогда не подумала, что первым, самым наглым и выводящим из себя, станет человек, вычеркнутый из жизни и памяти. Она приготовилась и к прежним любовникам, и к новым воздыхателям; и к молодым людям, и к старикам; и к ищущим власти и богатства и думающим, что она попадётся к ним на крючок, и к тем, кто хотел испытать удачу, ни на что не надеясь — к кому угодно, но не к нему. Страннее было бы получить предложение от Филиппа Керрелла, но тот уже был женат. Правда, если верить поползшим слухам… Хелена одёрнула себя: слухи есть слухи, они несли только негатив, не стоило о них и думать. Но всё же как приятно было бы отказать ещё и ему! Он никогда не причинял ей боль физически, его попытки шантажа остались пустым звуком, но сам факт навсегда поставил на Филиппе Керрелле чёрный крест. А ведь они могли бы неплохо смотреться…
Хелена вздохнула. Она хотела на воздух, её душила сама атмосфера зала, и мысли, которые он рождал, и люди, которых приносил. Каким образом? Откуда? Зачем?
Она прошла к выходу на балкон, глотнула вечерний воздух, чувствуя, как на самом деле слиплись лёгкие. Но выдох не получился: горло сжалось болезненным спазмом, когда кто-то схватил её за локоть.
— Вы говорили так долго, — заговорил Мариус, а Хелена боролась с желанием столкнуть его с балкона: было низко, он отделался бы синяками да испорченным костюмом. — Я думал, ты отошлёшь его туда, откуда он пришёл, в ту же секунду.
Хелена высвободила руку из хватки Мариуса и, облокотившись на перила, наконец выдохнула ровно и свободно.
— Во-первых, Мариус, не делай так больше, если тебе дороги руки. А во-вторых… Если вылезет кто-то ему подобный, я разочаруюсь в мире и, быть может, решу, что игра не стоит свеч.
— Я, конечно, удивлён, что ты до сих пор не разочарована, но не верю тебе, Хели, — усмехнулся Мариус. — Не думаю, кстати, что есть кто-то хуже Роджера. Если они не так глупы и наивны и смогут проанализировать ситуацию, то они уже точно лучше.
— Надеюсь.
— Эй, расслабься. Я слышу музыку. Пойдём потанцуем. — Мариус галантно поклонился, протягивая ей руку, и, когда Хелена вложила свою ладонь в его, заметил: — Мне, кстати, было скучно, и я насчитал ещё с десяток тех, кто может быть заинтересован.
Хелена тихо и нервно рассмеялась, и они вернулись в зал. Весёлая, резвая мелодия позволила расслабиться и забыться. Танец с Мариусом неизменно превращался в показное шоу — он корчил рожи, пока никто не видел, а потом натягивал на себя маску напыщенности, чопорности, и Хелена не могла не улыбаться ему, прогоняя прочь невесёлые мысли.
И их заменяли другие: снова о том, что, если бы захотела, она могла бы получить Мариуса себе — и вовсе не как друга. Тогда все его «не женюсь» стали бы глупыми шутками, если бы вообще прозвучали. И не состоялась бы помолвка, о которой Хелена узнала из новостей с фотографиями церемониального зала Нефрита. Розали была пусть и не самой приятной девушкой, но совсем не страшной соперницей.
Может, об этом стоило подумать серьёзнее раньше.
После танцев предсказания Мариуса начали сбываться. Подошёл неприятный, сверкающий проплешиной мужчина за сорок, лорд с Нура, кичащийся своими связями и клянущийся в вечной любви. Испытал удачу молодой человек из Мидланда, сразу честно заявивший, что делает карьеру в политике и Хелена интересна ему только в этом плане. Свой отказ он тут же получил, из-за чего совсем не расстроился, а Хелена поставила в памяти галочку: такие не отказывают из принципа. Доковылял даже капающий слюной дедок со множеством орденов, на которого было смотреть больно — идеальный вариант, когда нужна женитьба для самого её факта: ни наследников, ни какого-либо удовольствия он бы всё равно ей не дал — танцевать он не мог и ходил на дрожащих ногах-спичках, опираясь на украшенную каменьями клюку. Отказ старик, видимо, не расслышал и ещё долго рассказывал истории из глубокой молодости, не обращая внимание на то, что собеседница отвлекается на других людей, и постоянно тянулся к её руке. Хелена от него едва избавилась: с помощью клюки он передвигался на удивление шустро, и спасло только то, что, слабый зрением, он потерял её среди людей.
Вздохнув с облегчением, Хелена хотела исчезнуть из зала снова — просто посидеть в тишине, но у вписанных в стену колонн, между которыми располагалась одна из лож, занятых почётными дамами, её заставили остановиться.
— Докучают поклонники? — услышала она и резко крутанулась. Ариес Роуэл прислонился к стене в тени колонн и смотрел на неё из-под полуприкрытых век, усмехался, скрестив руки на груди. — Раз уж вы тратите драгоценное время, не желаете поговорить ещё со мной, леди Арт?
Хелена удивлённо распахнула глаза.
— А вы тоже будете капать слюной, как предыдущий заинтересованный в моей аудиенции, или опять станете вести свои игры?
— Какие игры? Не понимаю, о чём вы. — Он покачал головой с самой прекрасной улыбкой, на которую только было способно его мрачное безэмоциональное лицо. — Я всего лишь хочу обсудить то, что важно для наших стран.
— У вас отличные шутки! — она бросила взгляд на Одина, который спорил с мадам Монтель, но не сводил глаз с неё. Хелена задорно улыбнулась ему и повернулась к Ариесу. — Я бы обсудила подобные вопросы с его императорским величеством. Кстати, как у него дела? Я не слышала о новых коронациях на Райдосе, так что, полагаю, он ещё жив?
— Можете не беспокоиться, мой брат жив и здоров. Вы, как я вижу, тоже и к тому же в прекрасном расположении духа.
— У вас с этим проблемы?
— Ни в коем случае.
Ариес посмотрел Хелене за спину: в той части зала, где они находились, легко можно было наткнуться на неугодные уши.
— Давайте выйдем в коридор, леди Арт, — предложил он и, воспользовавшись молчаливым согласием, медленно и ненавязчиво повёл Хелену к дверям. Со стороны могло показаться, что они ведут приятную светскую беседу: они перебрасывались фразами, смеялись — но постоянно сверлили друг друга взглядами, и смешки были наигранными. Ариес за спиной сжимал одной ладонью в тесной чёрной перчатке другую. Хелена всматривалась в его лицо и чётче замечала очертания ромбов на щеках.
— Вы часто появляетесь на подобных приёмах, — заметила она, с улыбкой кивая поздоровавшейся девушке. — Вам здесь нравится больше, чем на Форкселли?
— Определённо, леди Арт. — Ариес открыл перед ней дверь и одарил её острым насмешливым взглядом. — Сегодня я впервые увидел Нур. Давно мечтал его посмотреть, и наконец выдалась возможность. Его столица… Кажется, я никогда не видел места прекраснее.
Хелена рассмеялась. Он нёс такую чушь! Повторял заученный текст, будто проверял, заметит ли кто, и ей доставляло огромное удовольствие ловить его на беззастенчивой лжи, словно они играли и она выигрывала.
Как только они отошли от зала — недалеко, двери ещё было видно, но выходящие их бы уже не услышали, — Хелена с восторгом заявила:
— Вы фальшивы насквозь, сэр Роуэл!
— Как и ты.
Он улыбнулся, а глаза его продолжали оставаться холодно-пустыми.
— О нет, я веду так себя со всеми и всегда. А вы носите маску учтивости и приветливости, чтобы никто не догадался,
что вы на самом деле. Но меня вы не обдурите.
Она окинула его быстрым торжествующим взглядом.
Ариес оставался спокойным, как всегда, но белки его глаз затянуло тёмно-серой плёнкой, не отражающей и не поглощающей свет, а когда он заговорил, в голосе слышалась угроза:
— Ты не знаешь, с кем играешь, девочка.
— Правда? — Хелена вскинула брови в театральном удивлении. — Даже если. Я вас не боюсь. Я ничего не боюсь. Можете меня убить прямо здесь и сейчас, иначе мне придётся вернуться в зал и дальше терпеть назойливое внимание… вы сами видели от кого. Или вы не сможете? — она хихикнула, но тут же стала серьёзной. — Я думаю, вам тоже следует понять, с кем вы играете и кто за мной стоит.
И, ещё раз бесстыдно сверкнув глазами, Хелена развернулась к нему спиной. Воздух затрещал от напряжения. По стенам с обоих сторон поползли змеи, чернота пожирала оттенки замковых стен, картины и резную лепнину, постаменты и вазы на них. Хелена не подала виду: не ускорилась, хотя хотелось поскорее добраться до яркого дверного проёма, пока тьма не сгустилась и не стало поздно. Но она сказала, что не боится, и теперь не должна была. В конце концов, если он осмелится её убить, последнее слово всё равно останется за ней.
Спасительный тёплый свет бального зала оказался совсем близко, он вспарывал тьму сквозь щель между дверьми. Хелена взялась за одну из створок (змеи подобрались по гладкому дереву, ужалили пальцы), обернулась на силуэт, который, словно вырванный из реальности, завис в клубящейся тьме, юркнула в зал и…
…врезалась.
Короткое «ой» — и она отпрыгнула в сторону, не поднимая глаз.
— Простите, я вас не заметила!
— Не стоит, не стоит, — уверил её голос Эдварда Керрелла и тут же участливо спросил: — Вы в порядке?
Он взволнованно смотрел на неё, а она не знала, что и сказать, но отчего-то чувствовала облегчение. Такое лёгкое, оно собиралось в области солнечного сплетения и стремилось вверх, пытаясь вырваться нервными смешками и странной дрожью в плечах и ладонях.
— Всё отлично! — наконец воскликнула Хелена, справляясь с чувствами. — Вы куда-то шли. Я вас, наверно, отвлекаю.
Она отступила от дверей. Эдвард растерялся на мгновение, сморщил лоб, пытаясь вспомнить, куда и зачем шёл, и было так забавно наблюдать за тем, как он что-то решает.
— Да нет, — неуверенно произнёс он, — это не важно. — И выпалил: — Потанцуешь со мной?
Он смотрел ей в лицо широко распахнутыми глазами, полный неуверенности, и решимости, и напряженного ожидания. Хелена выгнула бровь, бросила быстрый взгляд на разъярённого Одина, и мысль ослепительно яркая мелькнула в голове, захватила, пленила своей идеальностью и не оставила ничего больше, кроме как откинуть волосы назад и сказать:
— Да.
***
«Да».
Эдвард в первые моменты не поверил. Она сказала одно единственное слово — и видением растворилась среди других людей. Стёрла ему все мысли, желания, которые были до, оставила лишь свой образ. Так происходило каждый раз, и каждый раз — как в первый.
Эдвард пытался себя успокоить: они уже танцевали, правда, однажды и очень давно, но почему она должна была ему отказать? С каких пор танцы вообще что-то значили? Она танцевала с Мариусом, без чувств, без подтекстов — уж в чём в чём, а в этом Эдвард не сомневался. Принц Нефрита его ни капельки не смущал, а вот от Одина, с которым Хелена сейчас что-то обсуждала, скрещивая руки и раздражённо дёргая плечами, у него по спине бежали мурашки и желудок сводило от предчувствия, которое он не мог опознать. Этим очень хотелось поделиться и почему-то с Филиппом. Подсознание уверяло, что именно брат сможет понять и даже объяснить, что же с Одином не так. Только Филипп ехать отказался, как и Джонатан, пообещавший быть в следующий раз, и их обоих Эдвард осуждать не мог.
Но как же ему хотелось обсудить происходящее! Подойти к прочим знакомым — из Академии или из Особого Круга — Эдвард не решался: они всё равно не поймут, или извратят его слова, или переведут в другое русло. Но пузырь из эмоций рос, давил, мешал дышать, и скулы начало сводить — он не заметил, что долго (и наверняка жутко глупо!) улыбался. Одно слово, такое короткое, обыденное, не значащее ровным счётом ничего — и всё равно крутилось в голове, било тревогу, рвалось наружу — криком, смехом, чем угодно, — будто, произнесённое ещё раз, оно бы наконец стало реальным. Будто бы он наконец поверил.
Поверить заставил звучный, мелодичный голос, возвещающий продолжение танцев. Сердце рухнуло — и тут же взлетело, оно трепетало и гнало вперёд, стремясь доказать, что всё было, всё правда.
— Я удивлён, что ты не танцуешь.
Слова Одина затормозили его — но лишь на мгновение: энергия, застывшая на секунду, взорвалась сверхмощной волной уверенности, и Эдвард уже не мог остановиться.
— Ваше высочество.
Он протянул руку, не сводя с Хелены взгляд и ловя самодовольную улыбку, которая играла не только на её губах, но и в изгибе бровей, и в глубине сапфирово-голубых глаз.
Хелена вложила свою ладонь в его и сказала Одину через плечо:
— Я танцую, Один. Просто не с вами.
Тот не изменился в лице, но Эдварда окатило недовольством, холодным и колким, и принесло с собой мысль, что он чего-то не понимает.
Но времени разбираться не осталось: сам образ Одина смыло волной, когда Эдвард положил руку Хелене на талию. Первые ноты. Первые движения. Их понесло течением, увлекло за всеми, и реальность замелькала, закружилась, но совсем ненадолго.
— Это странно, — тихо сказала Хелена, сосредотачивая мир на себе.
— Что странно?
Она подняла глаза, недолго смотрела ему в лицо, а потом перевела взгляд на их руки. И, казалось бы, ничего особенного: все держались за руки, это этикет, это неотъемлемая часть танца — и Эдвард всё равно хотел бы вечно держать её ладонь.
— То, как вы встречаете меня в тёмных коридорах не в самые лучшие моменты, а потом… умудряетесь сделать всё немного лучше.
— Я мог бы сказать, что это моя суперспособность! — Эдвард беззвучно рассмеялся. — У меня, кстати, есть ещё одна. Я ведь отлично танцую, и вы тоже. Может, это что-то значит?
Хелена вскинула голову, подняла подбородок, рассматривая его оценивающе, но не смущающе или оскорбительно, как умела, а будто подначивающе.
— Я люблю, когда люди говорят прямо, сэр Керрелл, — заметила она.
Дыхание перехватило на мгновение. Эдвард заговорщически прищурился и прикусил щёку изнутри: ему очень хотелось испытать удачу, которая улыбалась ему здесь и сейчас. Он уже сделал это однажды — рискнул всем и не пожалел.
Потому что только один мог получить приз.
Ещё один поворот в танце, резкая фигура — и, словно от неожиданности, Хелена сжала его ладонь сильнее, едва заметно, и Эдвард не подал виду, но сердце ёкнуло. Он не мог оторвать взгляд от её лица, когда её губы изгибались в очень сдержанной, будто нежеланной, но всё же улыбке; когда она опускала или отводила глаза, взмахивала ресницами или встряхивала головой, отчего сверкающие подвески путались и терялись в прядях её длинных распущенных волос, — в эти моменты ему не хотелось молчать, а чего хотелось — он не понимал. Только видеть её лицо так близко и ловить искры в её глазах.
— Так чего вы хотите, сэр Керрелл? — переспросила Хелена, и он сказал, не раздумывая:
— Я хочу все ваши танцы сегодня.
Хелена распахнула глаза от такой наглости — и не ответила.
Музыка пошла на спад. Зазвучали последние ноты, глубокие поклоны и реверансы возвестили, что настало время короткой передышки, когда можно было сменить партнёра, договориться о других танцах — или уйти отдыхать. И именно тогда, когда Эдвард перестал ждать и надеяться хоть на какой-то ответ, Хелена заглянула ему в лицо и тихо произнесла:
— Договорились, сэр Керрелл. Вы точно не худший вариант.
***
Весь вечер Один наблюдал за Хеленой. В нём клокотала злость, и неконтролируемая древняя магия расходилась волнами, отпугивая людей. Не один бокал лопнул в его руке, и стёкла за спиной испуганно трещали. Он знал, что Хелена не считает Эдварда Керрелла ни другом, ни угрозой, и тот слишком очевидно был захвачен чарами её улыбки, игры её глаз и движений, всеми выверенными фразами, смешками и выражениями лица, чтобы думать наперёд. Но Один думал, и не только он.
Элиад Керрелл проводил вечер в одной из игровых комнат, где карты и бильярд маскировали политические беседы, формировали новые союзы и решали некоторые мелкие проблемы. В этот игровой зал не пускали посторонних: сунешься — тебя выставят, каким бы высоким ни был твой статус. Но были и исключения: тенями, не ввязываясь в беседы, не смея глядеть на столы, туда могли проникнуть информаторы. Один из таких, едва ли кем-то замеченный, потому что на посыльных не принято было обращать внимание, подошёл к Элиаду, шепнул на ухо — и теперь король Пироса стоял в дверях бального зала и заинтересованно следил за своим младшим сыном и его неожиданной партнёршей.
И у него уже созрел план.
***
Была ночь, когда перестали объявлять танцы и музыка заиграла тише, уже не резво, но ещё не заунывно. Усталые гости разбредались по подготовленным для них спальням: на утро намечался лёгкий пикник, чтобы проводить лето. Эдвард и Хелена вышли на балкон.
Фурора, какой она помнила с бала полтора года назад, они не произвели. Тогда всё сплелось слишком идеально: и его обаяние, и негативный настрой общества, и её абсолютная разбитость, злое желание что-то доказать, поразить и заставить — каким угодно образом — смотреть на себя как на что-то важное, стоящее, — всё сплелось и взорвалось. Сейчас взрываться было нечему, она стала спокойнее, и общество остыло — какой смысл обсуждать того, кто хотел, чтобы о нём говорили, и не важно что? Но разговоры поползли. Потянулись заинтересованные, подозрительные взгляды. Всё происходило тихо, но так загадочно — и чарующе приятно в своей тишине.
— Тебе не холодно? — спросил Эдвард.
Хелена покачала головой.
Она смотрела на небо. Ветер гнал по нему облака, в разрывах тёмных перьев виднелись крошечные кристаллы звёзд, боязливо показывался юный месяц, а над парком горели рукодельные солнца фонарей. На траве раскинулись желтые прямоугольники окон. За этими окнами оставалось не так много людей, и их силуэты мелькали, как в теневом театре.
— Я хотел спросить, — вдруг начал Эдвард и, смутившись под напряжённым взглядом, заверил: — Не об этом. Я просто видел вас с Ариесом Роуэлом…
— Да, — Хелена кивнула. — Мы поговорили с господином Роуэлом.
Эдвард замолк, когда мимо них, громко смеясь и отпуская пьяные похабные шутки, прошествовало двое молодых людей. Они спустились по приземистой широкой лестнице в парк и скоро скрылись в тенях, но их голоса ещё долго разносились над кустами и дорожками. Хелена неодобрительно покачала головой, а Эдвард, убедившись, что больше никто выходить не собирается, продолжил:
— Наверно, эта тема не для балов…
— Говорят, обсуждать политику на праздниках дурной тон.
— …но я думаю, что стоит сказать. Потому что, — он хмурился, всматриваясь в темноту, — Ариес Роуэл не лучший кандидат для ведения переговоров.
«Для всего», — добавил он мысленно.
— Ты опять пытаешься меня от чего-то предостеречь? — Хелена с усмешкой прищурилась, а Эдварду нечего было возразить.
— Да, видимо. — Он развёл руками. — Потому что это важно. Это не ревность, это не моё мнение и не мнение моего брата. Это факт! Он… — Эдвард прервался, заглянул за спину, по сторонам и даже свесился с балкона — мало ли кто-то сидел под ним, — но никого не обнаружил и продолжил, всё равно тише и глуше: — …опасен. Он может убивать людей.
— Я знаю. — Так обыденно, непринуждённо. — Ты недооцениваешь меня и моих людей, Эдвард. Не только Пиросу доступно тайное священное знание о личности Ариеса Роуэла. Всё больше и больше людей знают о нём, и скоро такие приёмы будут закрыты и для него, и для его императорского величества.
— Вряд ли последний сильно расстроится, — прыснул Эдвард и было пожалел, но почувствовал странный взгляд и обернулся. Вышло слишком резко, но её это не смутило: Хелена смотрела на него с одобрением, с интересом, а он чувствовал, что опять безнадёжно теряется и если не скажет что-нибудь сейчас, то не сможет заговорить вообще и в который раз выставит себя дураком.
— И всё же я не понимаю, — нашёлся он. — Если ты знаешь, что он опасен, почему говоришь с ним, почему входишь куда-то один на один?
— Потому что я знаю, что делаю. — Хелена отвернулась и опустила глаза. Её пальцы сильнее вцепились в каменные перила балкона. — Это сложно объяснить. Я бы не хотела встретиться с ним на его территории, но эта территория не его. Бояться его здесь глупо. Как и демонстрировать враждебность. У Пироса есть полное право его ненавидеть, но представителям тех стран, что не были втянуты в конфликт, выгоднее молча улыбаться — и закрывать границы. Он и так знает, кто догадался.
Эдвард хотел сказать что-то ещё, но предупредительный кашель его остановил.
— Миледи, — обратился к Хелене Один, и она хмуро обернулась к нему, — прощу прощения, что опять врываюсь в вашу беседу, но не кажется ли вам, что пора возвращаться на Санаркс?
— Ты не останешься на пикник? — вырвалось у Эдварда, он растерянно переводил взгляд с Хелены на Одина и обратно.
Она покачала головой.
— Увы, не в этот раз. У меня появились дела дома, и сэр Один, к сожалению, прав: уже поздно, пора уезжать.
Хелена не сказала ничего больше: ни слова прощания, и Эдвард чувствовал горечь, и незавершённость, и бесконтрольное желание её остановить, может, попробовать уговорить остаться, поймать за руку и не отпускать. Но он помнил её слова — «Не смей меня трогать!» — ударившие больнее, чем ледяной импульс, прошедший тогда через ладонь до локтя. Помнил её взгляд — и не решался. Всё шло
слишком хорошо весь вечер, а теперь казалось, что что-то ускользает от него — шанс, возможно.
Хелена и Один были уже у дверей балкона, ещё секунда промедления и они бы скрылись там, в зале с медленно гаснущими огнями, превратились бы в неясные силуэты, но…
— Хелена! — вырвалось безотчётно, почти обречённо, Эдвард сам не заметил как. Хелена обернулась с вопросительным выражением на лице. — Где мы увидимся в следующий раз? Вейер, Пирос, Джеллиер?
Она задумалась. Один за её спиной выжидающе напрягся, не сводя с Эдварда пронзающего взгляда.
— Джеллиер. А что? — Хелена наклонила голову на бок.
Это была игра, от его хода что-то зависело.
— Я хотел узнать, слишком ли нагло будет заранее договориться и занять все танцы, — рассмеялся Эдвард, не веря, что несёт такую чушь.
Но по её губам скользнула едва заметная улыбка.
— Слишком. Но, — Хелена замялась, опустила глаза, будто решала, стоит ли вообще продолжать, а потом качнула головой — серебряные подвески снова зашлись в сверкающем танце — и закончила: — у вас отличная суперспособность, сэр Керрелл.
Эдвард опешил, онемел. Всё, что он мог — улыбаться и неотрывно смотреть ей вслед. И уже ни то, как она обхватывала локоть Одина, ни то, как улыбалась ему, не могли омрачить то светлое и нежное, что вспыхнуло в груди. Оно больше не давило — оно грело, и, если бы его спросили, на что похоже это чувство, Эдвард бы без сомнения ответил: на его пылающий меч.
