Счастливая богиня

Есть только один путь к счастью: преодолеть беспокойство о том, что невозможно изменить Эпиктет

      Раннее утро, теплое солнце, постепенно отогревающее холодную и мокрую от ночной росы траву, чистая, никем не потревоженная долина. Пока это место свободно от негативной энергии, частого гостя в людском мире, и некоторые ранние пташки пользуются безлюдностью, изредка появляясь здесь, и наслаждаются природой. В такое время обычно тут ходят только совсем чистые своими помыслами и деяниями души и люди, некоторые из последних настолько жизнерадостны и не загружены дурными мыслями, что практически без помех видят их, сидящих под большой яблоней, — Кофуку и Дайкоку, — словно нет преграды им в виде океана меж двух берегов — ближнего, людского и дальнего, нечеловеческого. Богиня и её шинки же сюда пришли недавно и теперь наслаждаются предоставленной им возможностью побыть вместе. Кофуку смущенно улыбается, когда рука Дайкоку ложится ей на плечо — так по-хозяйски, обыденно, привычно — и тихо выдыхает, кладя ему на плечо голову. В объятиях Дайкоку так хорошо, тепло, безопасно, что Кофуку осторожно придвигается ближе. Мальчик с темными как смоль волосами и глазами цвета свежих почек весной, их приемный сын, бегает босиком по траве и заливисто хохочет, ловя разных гусениц, стрекоз и бабочек. Кофуку невольно улыбается, когда её крепче прижимают к себе мужской рукой. Эта пара излучает счастье и любовь, хоть и поговаривают, что Бинбогами — богиня нищеты и бедствий, в тот момент она ощущает себя самым счастливым богом на всём свете. И верно, что ещё нужно, когда тебя обнимает любимый, а рядом бегает ваш сын, пускай и не родной? Вдалеке слышен лай собаки, и Дайго, забавно по-детски раскрывая рот, радостно смотрит на Кофуку — можно, можно, ведь можно поиграть с собачкой? Богиня не сдерживается и смеется, так радостно и беззаботно, что и двое ее шинки заражаются позитивом (хотя нельзя сказать, что до этого они были хмурыми) и растягивают искренние улыбки. Дайго убегает, но недалеко, оставаясь в зоне видимости своих приемных родителей, однако Кофуку, а следом и Дайкоку, все же встают, чтобы уж точно не потерять мальчика из вида. Прохладный приятный ветер треплет короткую розовую стрижку, пробирается меж двух влюбленных, шепчет им что-то невнятное на ушко и, словно играючи, отлетает, щекоча открытые участки кожи, в том числе и нос Дайго, начавшего в ту же секунду чихать. Дайкоку щурится, пытаясь определиться, стоит ли заставить мальчика надеть сандалии или не приучать его крепкий иммунитет к вечному теплу, останавливаясь вскоре на первом варианте. Дайго всячески противится обуви — в ней бегать неудобно! — но все же надевает и продолжает играть. Не в силах прекратить глупо улыбаться, смотря на нежность и любовь Дайкоку к Дайго (и совершенно не видя, что первый так же нежно смотрит и на неё), Кофуку лишь задумчиво-мечтательно устремляет взгляд куда-то вдаль, не сразу замечая, как к ней подбегает Дайго и протягивает три ромашки, обычные полевые ромашки, однако самые дорогие и прекрасные цветы для богини бедности. И плевать, что уже вот который день Кофуку приходится прятать от Дайкоку распространяющуюся по всему телу от области сердца скверну, надевая такие непривычные длинные кимоно, всякую секунду быть начеку и особо осторожной с прикосновениями к обоим своим шинки, чтобы не поранить никого из них, терпеть адскую боль каждый день, желая разодрать до крови, до мяса кожу, чтобы не чувствовать, перестать вообще что-либо ощущать, не в силах остановить миазму. Просто плевать. Если это — цена за мгновения счастья для богини несчастий, та готова её заплатить.