***
В пастельно-голубом небе загорается лето, вместе со сладкой ватой, разбитыми коленками и встречами рассвета, пока в стенах студии царит вечная зима или, лучшем случае, осень. Одежда летит на диван или на спинки стульев, а еще у них закончился лед, поэтому приходится пить горячий чай вместо чего-то охлаждающего. Это день, когда Гарри опаздывает из-за бессонницы, потом скрывая сливовые синяки под глазами слоем тонального крема, а всем просто отвечает, что «это не их дело». (Конечно, когда саморазрушение касалось еще кого-либо?) А еще они с Луи, кажется, не ладят. Стайлс шутит по поводу его рубашки и круассана на завтрак, а тот, в свою очередь, указывает на невежливость Гарри. Конец недели обещает быть тяжелым. Хотя, Стайлс теперь думает, что ошибался. У него не дерьмовая работа. У него дерьмовая жизнь. Именно поэтому он пытается всеми силами выбросить все мысли из головы, становясь под свет софитов. Они светят в глаза, заставляя их слезиться, словно фары приближающейся машины. Гарри думает о том, что не отошел бы с проезжей части, будь это машина на самом деле. (В последнее время ему еще более грустно, чем обычно, но он не проводит никакие параллели с небольшим отклонением в его пищевом поведении. Все в порядке и все под контролем.) А пока… три, два, один. Поехали. Щелчок. Второй. Смена позы. Третий. Че… — Гарри, взгляд в камеру, — требует Дени, его фотограф. Стайлс приходится оторвать взгляд от Луи, переводя его на объектив. Томлинсон сидит здесь, на небольшом диване, записывая что-то в своем блокноте, иногда поднимая голову, наблюдая за процессом. И это немного… (бесит, нервирует, выводит из себя) напрягает. Обычно в студии никого нет, кроме аппаратуры, модели и фотографа. Хотя, этот парень выглядит заинтересованным, в отличии от всех предыдущих: Спенсера, что каждое утро приходил ради бесплатного ленча и даже не мог запомнить имя Гарри (Генри? Нет, нет, стой. Гэри, точно), Шона, что старался всегда угодить (и даже немного больше) «мистеру Стайлсу» и еще немного людей, что пробыли тут меньше недели. У Луи тоже не было все идеально, хотя, возможно, проблема была у самого Стайлса. — Гарри! — голос выводит из мыслей. Ах да, он все еще на работе. — Ты сегодня вообще не собран. Что случилось? — Луи меня отвлекает, — он дует губы и складывает руки на груди. Возможно, получается неплохо, потому что раздается щелчок камеры. Несколько. — Что? — Луи поднимает голову челка падает на глаза. Когда-то Гарри и посчитал бы это милым и сравнил волосы парня с оттенком карамели в латте из Старбакса, но сейчас он слишком устал. (Когда пьешь слишком много черного кофе и страдаешь бессонницей семь дней в неделю из семи, внутренности превращаются в черные дыры, которые высасывают все эмоции.) — Я привык работать в пустой студии, — объясняет зеленоглазый. — Лиам сказал, что мне нужно привыкнуть к коллективу и режиму работы. Мне еще, между прочим, с тобой, — он указывает на Гарри ручкой, — работать. — Так, — прерывает их Дени, — Луи, ты сиди и не шуми, а Гарри, снимай пиджак и давай сначала. Без него лучше будет. Только не отвлекайся на этот раз. И из пяти уровней сложности эта задача получает шестой.***
Гарри только надевает свою джинсовку, собираясь уходить, как его перехватывает Луи. На календаре все еще лето, но за окном идет дождь и пахнет грязными лужами и влагой. У парня завтра выходной и он надеется, что погода станет хоть немного лучше. Хотя, он вряд ли выйдет из дома в любом случае. — Ты не занят сейчас? — спрашивает Томлинсон. — А ты как думаешь? — язвит Гарри в ответ, кивая на маленький рюкзак и зонтик в руке. — Да, насчет этого я и хотел поговорить, — внутри надежда, что его не оставят тут работать до двенадцати ночи, как было несколько недель назад. Лучше не выбиваться из графика. — Ты ведешь себя невыносимо. Насмешки, подколы, грубость без основания. Я понимаю, что тебе хочется избавиться от меня, — может, Гарри уже не так и хочет. Легкий аромат сахарной ваты и шампуня с лавандой — то, к чему можно привыкнуть. Может, это просто привычка, — но я не уйду. Мне нужна эта работа, понимаешь? — У тебя что, жена и трое детей? — фыркает брюнет. Луи выдыхает. — Я один. Я только недавно закончил университет, и мне нужно постараться выжить в большом городе. Где-то вдалеке раздается раскат грома. Кажется, что его вызвала молния, возникшая между парнями при этом разговоре. — Я готов здесь работать настолько хорошо, насколько у меня получается. Организовать тебе места в журналах, сотрудничество с брендами, приносить завтраки, следуя вашему графику и диете. И прочее, что может входить в мои обязанности. Гарри видит, он не слепой. Замечает желание работать, новые мысли и идеи, которых не хватало. В конце концов, Луи уже побил предыдущий рекорд — четырнадцать дней. Но Стайлс не может показать ему свою другую сторону. Он боится, что если начнет открываться кому-то, то не сможет остановиться. А слабость никто не любит. (Он и сам ненавидит ее.) — Договорились? — Луи протягивает руку. — Может быть, — легко отвечает Гарри, пожимая плечами и ухмыляясь, прежде чем выйти из студии.***
По дороге домой парень заходит в магазин, потому что в его холодильнике абсолютная пустота. (Так и должно быть: пустота в холодильнике, в его желудке и его сердце.) Мокрые от дождя кроссовки скользят по полу. Из динамиков играет одна из навязчивых попсовых песен. Гарри проходит мимо стеллажа с йогуртами, останавливаясь и беря с полки клубничный мусс. Он на вкус как ностальгия и розовые закаты июля, он уверен, потому что такой был самым любимым раньше. Один раз взять можно. Съесть на завтрак, и ничего не будет. (Гарри, ты — модель.) От одного раза точно ничего не будет. Одного раза за полгода. (Найдите ему размер побольше, в этом его нельзя снимать.) Не весь, пару чайных ложек. Нет, нельзя. Стайлс выдыхает, возвращая десерт на полочку. Он должен оставаться худым. Именно поэтому Гарри подходит к отделу с замороженными овощами и фруктами потом. Отчего-то кажется, что это можно сравнить с шагами в сторону бездны.***
Гарри просыпается от звонка в дверь. На улице уже светло, но небо кажется серой простынью, а по подоконнику стучат капли дождя. Парень уже чувствует лужи под своими глазами, куда все капли собираются. Надежда, что звонок лишь приснился, меркнет после второго. Стайлс не хочет вставать. Не сейчас, когда он проспал только четыре часа. Но все же босые ноги касаются холодного пола, по коже бегут мурашки, но даже это не бодрит. Гарри не считает нужным привести себя хоть немного в порядок: он просто пошлет того, кто бы там ни был, а потом снова вернется в кровать. Все планы обрываются, когда он открывает дверь. Там не курьер, не ошибшийся квартирой гость и не представитель одного из тех клубов, где говорят о смысле жизни и Боге. За дверью Луи. — Почему ты еще не собрался? — спрашивает он, хмурясь и бросая взгляд на свои часы. — Ты снова хочешь опоздать? Гарри требуется чуть больше десяти секунд, чтобы понять, что происходит. — Зачем ты пришел? — наконец выдает Стайлс. — До работы подкинуть хочу. Я решил, что мне по дороге, а ты почти никогда вовремя не приходишь. Давай, в машине ждет завтрак. Гарри начинает немного тошнить при слове «завтрак» (все еще возможно, что это из-за голода), и он старается не начать комплексовать по поводу своего внешнего вида. Не у всех моделей завышенная самооценка. Ну, или парень просто не вписывается в их общество. — Ладно, дай мне три минуты, — правда в том, что на самом деле сборы очень часто занимают почти час. Гарри закрывается в ванной, а Луи остается на улице у порога, облокачиваясь на стену. Интересно, Стайлса вообще можно понять?***
Когда он выходит из дома, Луи тушит свою сигарету, кладя обратно в пачку. — А мне дашь? — спрашивает Гарри, указывая на нее. В последнее время он хочет курить больше, чем есть и спать. — Тебе же нельзя, — отвечает Луи, выключая сигнализацию машины. Дождь почти заканчивается, оставляя разводы на стеклах. — Садись, — он кивает на пассажирское сиденье, переводя тему. — Мне уже не двенадцать лет. — Вспомни, кем ты работаешь. Да, точно, работа. Ошибки и легкие, словно бабочки, мечты прошлого. Наивные. Садясь в машину, брюнет нечаянно наступает новым кроссовком в лужу. Но тут даже удивляться не нужно — это ведь просто его жизнь. — От одной сигареты ничего не будет, — настаивает он. (Как и от одной пропущенной еды. Или двух. Он ведь просто хочет быть худым.) Кстати о худобе. — Бери свой завтрак, у тебя семь минут, пока мы не приехали, — Луи предпочитает не отвечать, включая дворники и выезжая на дорогу. Фруктовые оладьи в бумажном пакете выглядят как те же мечты прошлого, только разбитые. (Как и сам Гарри. Целые люди улыбаются детям на улице, готовят морковные кексы по субботам и не молятся на черный кофе с сигаретой на завтрак.) И, конечно же Стайлс не ест, игнорируя факт о том, что они полезные и входят в диету моделей. Да, он не отказывается от фруктов, но только от сырых. Конечно же он не ест, потому что его предплечье практически можно обхватить двумя пальцами, а в медицинской карточке не хватает лишь официального подтверждения диагноза «нервная анорексия». (Порой дети бегут посмотреть на фей в лес, теряясь между деревьев. Порой детские мечты ведут неправильной дорогой.)***
Лето продолжает дарить людям пустые надежды, роняя звезды с неба, вот только больше никто не верит этому. Дни начинают приобретать оттенок осени, вместе с запахом упавших каштанов, хрустящих листьев под ногами и соком последней малины. Гарри думает, что эти месяцы не стали чем-то особенным, и уже никогда не будет таким, как когда-то: сухие цветы в книгах, пластыри на коленях и поезд к морю. Он и сам не помнил, когда последний раз видел море. Наверное, где-то там осталась и его свобода. Взрослая жизнь — клетка, зависимость от кофеина — клетка, работа — клетка. Хотя, в середине прошлой недели Лиам зашел с ноутбуком в руках, зачитывая одно из писем. Приглашение на съемки в Италию. Именно тогда Гарри и вспомнил о море и потерянной свободе. Жизнь все так же издевается над ним, именно поэтому Луи все еще его менеджер. Завтраки, которые он почти не ест, звонки раньше рассвета и встречи чуть чаще, чем полагалось, включены. — Гарри, ты ведь слышал про командировку, — модель листает журнал, когда Томлинсон подходит к нему, спрашивая. После кивка продолжает: — Я подумал, что нам неплохо было бы обсудить это вне работы. Как насчет деловой встречи в кафе? Это похоже на начало тех свиданий, которые показывают в банальных фильмах про любовь. Гарри ненавидит такие фильмы. Но Луи скорее человек-работа и человек-обязанность, так что это не должно иметь никакого намека. Да и Гарри не знает, есть ли у него кто-то. — Заигрывать со мной пытаешься? — Стайлс поднимает одну бровь. — Да, конечно, с первого дня мечтаю об этом, — шатен закатывает глаза. — Нас приглашают через две недели, так что… завтра в шесть тебя устроит? — Вопросы моего времени ведь должен контролировать мой менеджер, не так ли? — Невыносимый, — шепчет Луи, после чего добавляет: — Отлично, завтра в шесть. Тебя подвести сейчас домой? — Нет, спасибо, я сам доберусь. У меня планы были, — ответом служит короткое «тогда до завтра» и хлопок двери. Он словно служит сигналом, и слегка наглая улыбка с лица Гарри стирается за секунду, а он сам роняет голову на руки. Нет у него никаких планов. И вообще, ему очень-очень одиноко. Честно? Он хотел бы, чтобы это было свидание. Настоящее, с оплаченными на двоих чеками, ирисками из карманов и поцелуями в щеку, что заставляют краснеть. А потом были бы долгие прогулки до самого заката, переплетенные пальцы и счастье внутри. Возможно, Гарри начитался романтичных историй, но он в любом случае устал от одиночества. Его сестра только вчера звонила, рассказывая о своем парне, а Стайлсу хотелось прыгнуть с пирса с камнем, привязанным к ноге, или полететь в космос без скафандра. На тебя никто не посмотрит,— продолжает шептать голос в голове. — Не с таким внешним видом и такой фигурой. Возможно, Лиам и сам взял его на работу только из жалости. Или в надежде, что в фотошопе можно все исправить. (Гарри плевать, что это звучит нелогично.) Он трет лицо руками. Завтра его так и не ждет свидание, а сахарным мечтам следует раствориться в океане отчаяния и одиночества. Спустя минуту до него доходит, что деловая встреча будет происходить в кафе. Это катастрофа.***
Гарри нервничает, именно поэтому проливает на себя чай и трижды хамит Луи, прежде чем они доходят до кафе. На самом деле, Луи достоин лучшего обращения. А Гарри просто строит стену между собой и окружающим миром. Томлинсон же продолжает улыбаться, когда заходит внутрь, когда садится за столик, вытягивая ноги, и когда к ним подходит официантка. Он не врал, когда говорил, что ему нужна эта работа, иначе уже ушел бы, как и все остальные. Пусть даже так, но брюнет все равно ценит это. — Хм, — задумчиво тянет Луи, рассматривая пункты меню. — Я думал здесь лишь немного перекусить, но весь день на ногах, успел перехватить только несколько батончиков. Ты не против, если мы полноценно поужинаем? Та часть Гарри, которая после всего не разучилась верить, бабочками надеждами поднимается внутри, а под ребрами прорастают подснежники. Возможно, это яркий намек и Луи хочет нечто большего, чем разговор по работе. (Помятые билеты в кино на двоих и бессмысленные разговоры до рассвета.) — Я решился сегодня на эксперимент, — начинает Томлинсон спустя пару минут, отвлекаясь. — Свидание в слепую, знаешь. Бабочки в животе замерзают от ледяного ветра, а подснежники заменяют желтые гвоздики. (Потому что желтые гвоздики — это разочарование.) Он вовсе не ревнует Луи. Он всего лишь устал быть один. До тошноты устал. — И… как? — на самом деле, Гарри не хочет слушать. Он все еще хочет уехать к морю и купить билет в космос. — Ужасный опыт, — Луи усмехается, качая головой, все еще изучая меню. Второму парню даже страшно туда смотреть. — Здравствуйте, вы уже определились с заказом? — официантка отвлекает парней от разговора, улыбаясь. — О, да. Хм, — Луи запинается. — Что насчет тебя, Гарри? — Мне нужно еще подумать, — говорит он неуверенно, блуждая взглядом по столику. — Отлично, я подойду через несколько минут. Несколько минут не помогают. Стайлс продолжает растерянно смотреть на меню. Зачем вообще ходить на встречи в кафе? Почему еде в этой жизни уделяют так много внимания? Неужели нет чего-то более содержательного? — Теперь вы определились? — (да. я хочу уйти домой.) — Мне пасту под сливочным соусом и лавандовый латте, — уверенно отвечает Луи, закрывая меню. Гарри же мнется пару мгновений. Официантка («Стефани», как написано на ее бейджике) выжидающе смотрит. — Цезарь без соуса и зеленый чай с лимоном, — голос все еще неуверенный, и ему кажется, что Луи смотрит с осуждением. Возможно, это всего лишь паранойя. — Десять-пятнадцать минут, — Стефани уходит с той же улыбкой, пряча блокнот в карман фартука. Они снова остаются одни и Луи снова продолжает говорить. Возможно, было бы лучше, если бы Стефани так и стояла тут, рассказывая о блюдах. (Слушать о еде гораздо лучше, чем есть, ведь так?) — О чем это я… — - Томлинсон секунду думает. — Ах да, свидание. Он потащил меня в скейтпарк, а потом предложил отрастить волосы, сначала покрасив их в голубой. Стоило бы начать с того, что я совершенно не умею стоять на доске. Гарри помнил, что умел. Умел в свои сладкие семнадцать, когда мечты еще не оказывались осколками на асфальте. Тогда у него были планы на будущее, яркая улыбка и первая татуировка без смысла. Он променял это на ежедневный отказ от еды, наигранную усмешку и желание никогда не выходить из дома. (С годами карамель превращается в горький кофе и сигаретный дым.) — Оу, он? — Да, — так легко отвечает Луи, словно рассказывает рецепт кексов. Но Гарри никогда не будет готовить и есть кексы, и также легко открываться людям. — Держите, ваш зеленый чай и ваш цезарь с курицей, — Стефани отвлекает их, и Стайлс вспоминает о своей второй проблеме. Еда, точно. Он смотрит на свой салат. В принципе, если оставить сыр, сухарики и мясо, выйдет даже неплохо. Особенно учитывая, что он сегодня без завтрака. — Я тебя подожду, — отвечает Гарри на немой вопрос. Ждать приходится недолго, через две минуты на столе стоит паста и кофе. Пахнет невероятно (или это потому, что брюнет в последнее время практикует сыроедение и голод?) Луи делает глоток кофе и удовлетворенно мычит. — Обожаю их кофе. И пасту тоже. Я еще не пробовал, но выглядит нереально. Брюнет еще раз смотрит на свой салат. Боже, он просто хочет нормально поесть без заседания совести. Ну, или просто уйти домой. Томлинсон наматывает на вилку спагетти, а Гарри все еще смотрит на него. — Итак, насчет поездки. Это будет наша с тобой первая командировка, и я очень надеюсь, что мы не подеремся, — Луи переводит тему на ту, ради которой они сюда и пришли. — На данном этапе мне поручено заказать билеты и отправить тебя до Милана. Вместе с собой, разумеется. Милан, Италия, фотосъемка. Слишком банально. — На когда билеты закажешь? — голубоглазый продолжает так же аппетитно жевать, и думать почти невозможно. Стайлс снова смотрит на зеленые листья в своей тарелке. Оно того стоит. Даже если он всегда ненавидел салаты. — На девятое, может быть? — Хм, — Томлинсон смотрит в свой планшет. Пусть сейчас парень одет проще, это все равно напоминает Гарри. яркий свет ламп, от которого болят глаза, запах кофе и окно в зале отдыха, что почти всегда закрыто. Гарри немного думает о том, что, наверное, все-таки любит свою работу, состоящую из этого всего. Он просто слегка устал сейчас. — Ты так смотришь на мою пасту, хочешь пересказать свой выбор? Я понимаю, что тебе нужно следить за фигурой, но это уже слишком. Я поговорю с Лиамом по поводу этого. Мне не нравится эта пустота в твоих глазах. (Пустота не в глазах, она внутри. И с каждым днем она становится все глубже.) — Дело не в Лиаме, — (а во мне и моей анорексии.) — В любом случае. Если хочешь, ты можешь попробовать немного у меня. Гарри начинает понимать, к чему Луи клонит. К его слабости и неспособности держать себя в руках. — Я выгляжу как тот, кто хочет попробовать? Я выгляжу как слабый? — брюнет повышает голос. Повышенная раздражительность, которую сложно держать под контролем — второй симптом в последнее время. — Нет, ты просто так смотрел на меня, поэтому я-, — Луи теряется, обычно привыкший к грубости, но не крику. — Я ни разу не слабый. Я не буду есть вашу еду. Пусть ее едят кто угодно, кому плевать на свой внешний вид, меня уже тошнит от нее! — люди вокруг оборачиваются на него. Но ему, похоже, плевать. — Я не тряпка, — зло кидает парень, прежде чем вылететь из кафе, оставляя на столе нетронутый ужин. На столе остается забытая джинсовка.***
Гарри — не тряпка. Он сильный. Достаточно сильный для того, чтобы игнорировать еду весь следующий день. Ему хочется есть и он едва ли не падает в обморок в метро, но это то, на что вполне можно не обращать внимания.***
— Сто сорок три, — Гарри называет число почти не думая. — Офигеть, — говорит Найл — тот парень, с которым у них хорошо получается ладить, но он снимается здесь крайне редко, — полулежа на диване. Это перерыв, и занять себя совершенно нечем. — А теперь посложнее: вишневый круассан с шоколадом и вишневый молочный коктейль. — Триста двадцать плюс… эм, сто двенадцать. Четыреста тридцать два. Стайлс разбирается в калориях лучше, чем в литературе, которую когда-то любил, и чем в своей жизни. Все изменилось слишком быстро — в момент — и Гарри потерялся в собственной Вселенной. — Гарри, чем вы тут заняты? Опять ерундой всякой? — Луи появляется в дверном проеме, поправляя очки на переносице. Обычно он носит линзы, но сегодня его глаза болят, и Гарри находит этот образ слишком домашним. Созданным для попкорна, фильмов Marvel и объятий. Парень мысленно останавливает себя. Это просто усталость. (От одиночества. От жизни.) В выпирающих ключицах, царапинах на запястьях и синяках под глазами все еще больше смысла, чем в мальчиках, которые пахнут уютом и могут оказаться спасением. Гарри просто не от чего спасать. Да и не зачем. — Гарри показывал мне свои умения. Прикинь, он может посчитать в уме калорийность любого блюда! — Найл тычет Луи в лицо экран телефона с какой-то статьей из гугла. — И он ни разу не ошибся, я проверял. — Хм? — Луи вопросительно смотрит на Стайлса, от чего тот немного смущается. На самом деле, это не совсем то, чем хотелось бы хвастаться. Да, конечно, Гарри гордится собой за то, что может контролировать свою жизнь абсолютно и полностью, но голубоглазому об этом не хотелось говорить ни слова. Он чувствовался слишком другим для всего этого. Луи не был из мира преувеличеных идеальностей, которые становится смыслом жизни, стальных взглядов и выглаженных рубашек. Ему больше подходил кремовый цвет кожи, незабудки в волосах и улыбка, что больше напоминает лето. — Ладно, не важно. Просто постарайтесь не тратить время впустую, — наконец говорит Томлинсон и Гарри впервые благодарен ему за такую резкую смену темы. Но, конечно, он не скажет об этом не слова. (Стайлсу не обязательно знать, что, вернувшись домой, Луи заваривает себе чай и вбивает в поисковике на ноутбуке слово «анорексия», потому что он уже давно не маленький, и может прибавить в уме два плюс два.)***
Разрушение начинается одним прохладным утром, когда больше всего на свете хочется остаться в кровати и не снимать с себя теплый свитер. Но Гарри в это время уже в студии, с чашкой горячей воды в руках. (С этим днем определенно что-то не так, потому что автомат с кофе ломается, а на улице начинается дождь.) Лиам берет себе выходной, а в жизни, кажется, вообще нет смысла. На сегодня нет никаких фотосессий, лишь вычитка текстов и подписи, которые Стайлс ненавидит еще больше, чем свое отражение в зеркале. (Он ел вчера один раз и что-то более калорийное, чем овощи и яблоки. Желания и слабости — круг замыкается.) — Прости, виноват, опоздал, — выдыхает Луи, забегая в студию. У него мокрые волосы, сбитое дыхание и все те же горящие глаза. Гарри непроизвольно сравнивает его с тем Луи, который только пришел сюда. Изменения были лишь в плюс: организованность, ответственность и желание жить. У Стайлса же это место отобрало все, давая лишь навязчивый голос в голове. (Когда-то он хотел написать свою книгу. Теперь же единственная книга, которую он написал бы, имела бы название «Саморазрушение».) Сейчас брюнет мог бы подшутить, но он слишком устал для этого, поэтому просто кивает. — Я захватил тебе завтрак, — он протягивает бумажный пакет с надписью одного из популярных в этом районе кафе. Все как обычно: Луи, отвратное утро и завтрак, что не будет съеден. Но в этот раз Гарри не выдерживает. То ли из-за плохого утра, то ли из-за того, что был разрушен с самого начала. — Когда ты прекратишь носить мне все это? Какой в этом чертов смысл? Ты хочешь увидеть мою слабость в том, что я ем что-то из этих пакетов? Тогда тебе придется ждать еще одну бесконечность, — он достаточно импульсивен, поэтому сначала думает о своей раздраженности, а лишь потом о Луи, который занимает далеко не последнее место в его жизни. — Но я лишь хотел сделать что-то для тебя. Не как менеджер, а как твой друг, — после прочитанных вчера статей Томлинсон не был ни в чем уверен. Он хотел сомневаться. Но в это утро рушился не только Гарри. У парня, что стоит перед ним, явное расстройство пищевого поведения. У парня, с которым он работал больше двух месяцев и ни разу не замечал этого. У парня, что вот-вот сломается, хотя старается быть сильным, прячась за грубостью и сарказмом. — Это — худший из способов, — бросает Гарри, прежде чем выйти за дверь. До конца дня они едва ли пересекаются, но около трех Луи набирает сообщение, просто чувствуя, что должен. Я знаю о твоей проблеме. Мы можем поговорить? Спустя шесть минут загорается значок «прочитано», а дальше следует лишь пустота. Томлинсон идет в кабинет Гарри, где его встречают лишь бумаги на столе и пустой бумажный стаканчик. Все кажется неправильным. У Стайлса не должно быть анорексии, а Луи не должен его спасать. Гарри — модель, Луи — его менеджер, и все в этом мире чертовски неправильно.***
У Гарри дома есть цветок с французским именем, стаканчик, разрисованный черным маркером, и огромный свитер, который когда-то был ему в самый раз. А еще у него есть одиночество, которое не исчезает спустя дни: одна чашка на кухне (две недели назад он разбил вторую, но не видел смысла покупать новую), холодная кровать и пустое сердце, по сравнению с которым пустой желудок кажется лишь мелочью. Стайлс не выходит из дома второй день, игнорируя звонки нескольких фирм и Луи, а Лиаму отправляет сообщение о том, что заболел. Он решил побыть наедине для того, чтобы разобраться в себе, а в итоге запутался еще сильнее. Гарри не знает, почему ожидает увидеть Луи у своей двери, почему даже при желании не может съесть тост с джемом и почему это все не может закончиться. В дверь стучат. Брюнет слышит свое сердцебиение, свистящий в щелях оконной рамы ветер и едва ли не видит свет в тоннеле. Но он сразу же гаснет, а стекла и сердца разбиваются, стоит открыть ее. — Доставка продукции, — говорит молодой парень, протягивая пакет и какой-то бланк с просьбой расписаться о получении. Гарри смутно вспоминает о той странице для журнала, где должен сниматься на следующей неделе, понимая, что спасать его никто не собирается. (Но прежде он четыре раза повторяет себе, что не нуждается в спасении.)***
В одно утро, когда Гарри встает с кровати, а мир перед его глазами начинает кружиться, подобно калейдоскопу, ему впервые становится страшно. Он подходит к весам и становится на них, с дрожащими пальцами ожидая результата. 55,2. Это ненормально. Он сам понимает, что это ненормально. При росте больше ста восьмидесяти он не должен весить так мало. Анорексия — это тьма, которую не замечаешь вначале ровно до того момента, пока она не поглощает тебя полностью. Сначала ты думаешь, что контролируешь все, а потом оказывается, что контролируют тебя. Стайлс не знает, что ему делать. Он все еще хочет жить, но все еще не может заставить себя есть. За эти три дня количество потребленной еды за день сократилось до одного приема пищи. Парень еще долго думает, прежде чем принять поражение, как бы тяжело это не было. Он набирает номер, прикладывая трубку к уху. Три гудка, на той линии отвечают. — Алло, Луи? Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста.***
— Почему ты не сказал мне раньше? — спустя сорок минут Луи сидит на кухне Гарри напротив него. На Томлинсоне большой свитшот, а волосы не уложены лаком. Его никак нельзя сравнивать с тем Луи, что каждый день приходит на работу. Честно, Гарри нравится больше именно такой вариант, но сейчас его мысли заняты совершенно другим. (- Я бы не дал тебе упасть так глубоко.) — Я же не мог с самого начала представиться как: привет, я Гарри Стайлс, модель, и у меня анорексия. Приятно познакомиться! — брюнет опускает глаза на кружку в своих руках. Конечно же, зеленый чай, и конечно же, без сахара. — Это сложно. Это очень сложно. Мне даже сейчас трудно говорить об этом. А возможно, в этих рассказах не было и смысла. «Ты и так худой», «Все твои проблемы надуманные и в твоей голове», «Просто начни есть. Это же просто» — все, что отвечают люди, закрывая глаза на проблему. В коридоре надоедливо мигает лампочка. Ее стоило заменить несколько недель назад. И профессию, которая лишь разрушает, стоило поменять восемь месяцев назад. — Я не знаю даже, почему. Некоторые гордятся своим пищевым расстройством, вбивают в поисковике «как заболеть анорексией». А я не могу об этом просто рассказать самым близким людям, — Гарри с горечью усмехается, делая глоток чая. Точно — зеленый и точно — без сахара, — зачем-то отмечает он у себя в голове. — Почему ты не обратился за помощью в медицинский центр? — спрашивает Луи. — Там насильно кормят. Я читал об этом. А я не выдержу, если начну быстро поправляться. — Поэтому ты решил позвонить мне? — Да, — Гарри все еще не осмеливается поднимая глаза. — На самом деле, ты первый, кто узнал об этом. К тебе, возможно, осознание пришло раньше, чем ко мне. Я слишком поздно осознал проблему. Сейчас Стайлсу просто страшно. Сейчас он не модель с кучей контрактов, усмешек на губах и созданным имиджем. Сейчас у него до боли быстро бьется сердце, а руки холодные вовсе не из-за низкого веса. — А что, если я не смогу помочь тебе, Гарри? — тихо говорит Томлинсон. — Что, если не спасу тебя? Смерть, — пожимая плечами у себя в голове, отвечает парень, но на самом деле он поднимает глаза — в которых погасли еще не все огни, и едва слышно спрашивает: — Но мы же можем попытаться, верно? — Да, Гарри, можем, — Луи шумно выдыхает. — Мы можем попытаться.***
Луи все еще не супермен, поэтому у него ничего не получается. У них ничего не получается. — Гарри, тебе нужно уйти из модельного бизнеса. — Нет. — Гарри. Они снова сидят на той кухне, где Вселенные только начали разбиваться. Проблема все еще есть, лампочка все еще раздражающе мигает в коридоре, а дождевых дней все еще больше, чем солнечных. Но они оба не станут отрицать тот факт, что Луи теперь в три раза больше времени проводит в доме у Гарри. Пару дней назад в ванной появилась его зубная щетка, а в шкафу — пара свитеров. И это абсолютно ничего не значит. — Эта работа разрушает тебя, — продолжает Томлинсон. — Нет, эта работа — единственное, что помогает мне оставаться целым, — конечно, если расстройство пищевого поведения и выходящую из него депрессию можно назвать целостностью. — Благодаря ней я все еще живу, а не лежу на кровати, не двигаясь. И благодаря ней я понял, каков мой идеал. И честно, Луи сомневается, что идеалом Гарри когда-либо была анорексия. — Ты никогда не сможешь поправиться. Мысли о фотографиях всегда будут тебя останавливать. — Эта работа все, что у меня есть. Да и твоя зависит от нее тоже, — да, может, это не совсем исполнение детских желаний, но Гарри мыслит как взрослый. — Эта работа — не смысл жизни. (Работу всегда можно поменять. Твою жизнь — нет.) — Дай мне время подумать. До возвращения из Милана, — Гарри почти сдается, но лишь потому, что устал. Он хочет посидеть в гостиной с чашкой горячего шоколада, пока они с Луи будут обсуждать новый фильм Marvel. Хотя, кому он врет? Он никогда не будет пить горячий шоколад, все еще помня о калориях и весах в ванной, Луи никогда не согласится провести с ним такой вечер, и Стайлс даже не уверен, любит ли голубоглазый Marvel. Жизнь — не фабрика по исполнению желаний. Брюнет думает, что Джон Грин в своих книгах был чертовски прав. — Ладно, — выдыхает Луи. — Только сейчас ты немного поешь, хорошо? Никаких исполненных желаний. Гарри неуверенно кивает, успокаивая себя тем, что после ухода Томлинсона сможет сжечь калории упражнениями. (Голос в голове сильнее, а Луи так и не остается на ночь, потому что не знает, как спасти жизнь. Все хуже, чем можно было представить.)***
Harry, 2.34 a.m.: Ты в порядке? Гарри думает пару минут, прежде чем отправить сообщение. За окном лишь темнота, напоминающая черные дыры, на тумбочке три грязные чашки, а у него самого все еще лишь бессонница и одиночество. Louis, 2.36 a.m.: Да, вполне. Ты? Парень вздрагивает, не ожидая получить ответ так быстро. Он хмурится, набирая сообщение. Harry, 2.37 a.m: Почему ты не спишь? Louis, 2.39 a.m.: Не знаю, не хочется. Тем более, с бумагами закончить нужно. Harry, 2.40 a.m: Ты можешь утром закончить. Harry, 2.41 a.m: У тебя точно все в порядке? Я хочу услышать правду. Да, Гарри хочет знать правду, потому что Луи никогда не должен чувствовать то, что чувствует он сам. Louis, 2.43 a.m.: Да-да, не волнуйся. Гарри выдыхает. Он надеется, что все так и есть. Harry, 2.46 a.m: Я не хочу, чтобы ты молчал. Если что, я буду ждать сообщения. Да, он ведет себя странно, но сейчас почти три утра и его можно понять. Louis, 2.49 a.m.: Спасибо. Louis, 2.50 a.m.: До завтра. Точнее, до утра. Harry, 2.50 a.m: Иди спать. Сообщение остается непрочитанным до утра. Гарри до утра так и не засыпает.***
Гарри — это тысяча противоречий, «да» и «нет» в одном человеке сразу. Снова и снова повторяющиеся ошибки и маска, которую с каждым днем все сложно натягивать на лицо. Он на самом деле завтракает сегодня, срывается на Луи в обед и боится смотреть в зеркало, потому что он слишком толстый. Это туман в глазах, искаженное восприятие и падение, в котором никто не виноват. Это просто то, что есть. Но Гарри все равно чувствует себя виноватым за то, что ввязал Луи в это. Истерики и самоненависть — личная проблема Стайлса, и он просто чертов эгоист. Луи же выглядит так, словно совсем не против, в очередной раз приходя к зеленоглазому на закате или приглашая в кафе. Они много говорят о работе, и Гарри наконец-то нужно перестать надеяться на то, что это могли быть свидания. Одним из таких вечеров он возвращается домой после полуночи, хлопая входной дверью, и звук хлопка разносится по пустой квартире. Гарри убирает в раковину грязные чашки со стола, думая о том, что никто не влюбляется в таких, как он.***
Гарри стоит у перил, обнимая себя руками, потому что осенние ночи — не лучшие. От каждого порыва ветра по коже бегут мурашки, а пальцы больше похожи на лед. Небо над головой отличная метафора к синякам под глазами — сейчас 3.24, а спать совсем не хочется. Он думает о поездке в Италию через три дня, потому что она может все испортить, о весе, который непременно растет, а порции, которые дает ему Луи, продолжают быть огромными. (Часть них никогда не окажется в его рту, но об этом никто никогда не узнает, хорошо?) И, оглядываясь на свою жизнь, Гарри понимает, что просто запутался. Встречи с Луи проходят как в тумане, все маски были сорваны, оставляя лишь правду, и в его голове слишком много мыслей. За плотными облаками падает звезда, но никто не видит этого. У космоса тоже есть свои тайны. Гарри падает тоже, но никто не обязан его спасать, именно поэтому балкон на лестничной клетке продолжает оставаться пустым, а надежды можно сбросить с двенадцатого этажа. Но Луи приходит. Он приходит на рассвете, с его запахом сигарет, вплетенным в волосы, живыми глазами и термосом в руке. — Ты не отвечал на мои сообщения, — пожимает плечами он, объясняясь, после чего наливает в бумажный стакан черный чай. Это не кофе, и падение, кажется, немного останавливается. Все так просто — без объяснений и без обязательств, и Гарри нравится это. Проходит еще несколько минут, прежде чем на плечах Стайлса оказывается куртка, «ты тут долго стоишь, наверное, а сейчас холодно», и у парня почти перехватывает дыхание, потому что это кажется довольно интимным. Секунда уходит на осознание, что это его собственная куртка. — Ох, это моя джинсовка? — тупо переспрашивает он. — Да, нужно же было вернуть ее когда-то, — отвечает Луи, а Гарри думает, что она лучше бы смотрелась на Томлинсоне, чем на нем. Они говорят о прошлом и о будущем, о планах на холодный ноябрь и беззаботности, что навсегда осталась где-то за горизонтом, допивая чая. Гарри говорит о начале своего пути и о том, что просто хотел попробовать. (Только вот он не учел одного: если саморазрушение началось, его уже нельзя остановить.) Прежде, чем солнце начинает освещать землю полностью и прежде, чем они уходят, Луи достает пачку сигарет, взглядом кидая немой вопрос Гарри. — Да, кури, конечно, — отвечает тот, наблюдая за огоньком, что секундой зажигает сигарету. Прошлые желания загораются вновь. — А мне дашь? Луи цокает. — Ты уже задавал этот вопрос, а я уже давал на него ответ. — Пожалуйста. Я всего лишь хочу попробовать. Может, мне и не понравится. — Только одну, — непрямым текстом Луи соглашается, залезая обратно в карман и бормоча что-то вроде «Мне за такое Лиам точно спасибо не скажет». Он дает Гарри сигарету, показывая, как правильно держать, после чего зажигает ее. Парень затягивается слишком резко, сразу кашляя. — Осторожнее, — просит Томлинсон. — Смотри, как нужно. Один из сентябрьских дней начинается, окутанный сигаретной дымкой, секретами, разделенными на два, и первыми попытками. (Гарри снова забывает, что начавшееся разрушение уже нельзя остановить.)***
(Он не спит всю ночь перед полетом, нервничая, но после засыпает в самолете, просыпаясь спустя два часа в Италии, лежа головой на плече Луи. Это кажется неловким, и Стайлс бормочет «прости», на что тот отвечает, что все в порядке. А Гарри не уверен, что эта фраза может подойти к его жизни, когда соглашается на маленький кусочек пиццы в аэропорту. Совсем не уверен.)***
Ночи в Италии теплые, почти летние, пропитанные запахом звезд, вафель с шоколадом и свободы. Окно в номере Гарри широко открыто, но он сидит в пледе, несмотря на тепло. Вокруг темно, лишь бледный свет от экрана ноутбука освещает лицо парня. Сегодня ему немного лучше, но он все равно хочет исчезнуть их этого мира приблизительно навсегда. Жаль, что у него есть лишь два с половиной часа, пока длится фильм. В номере тихо, лишь где-то вдалеке шумят машины, поэтому Стайлс пугается, когда слышит громкий стук в дверь. Он захлопывает ноутбук, поднимаясь с кровати и открывая, кажется, даже забыв спросить, кто там. — Луи? — Гарри хмурится, узнавая парня в коридоре. — Ты пришел по поводу завтрашнего вечера? Я думал, мы обсудили это утром. — Нет, — Луи слегка улыбается. — Я пришел не как менеджер, а как просто Луи. Ты не против компании? — Эм, нет… — парень моргает, осознавая происходящее. — Я тут как раз… — Порнуху смотрел? — предполагает Томлинсон, падая на кровать. Он выглядит расслабленно и по-домашнему уютно, со своими шутками и растрепанными волосами. — Не совсем, вообще-то. Я собирался фильм посмотреть. — Отлично. Тогда давай я сейчас приготовлю попкорн и посмотрим вместе. Гарри кусает губу. Конечно, он постарается съесть немного, но ничего не может обещать. А еще он не понимает, почему Луи все еще здесь. Все еще здесь, пока готовит попкорн в микроволновке, когда радостно кричит на заставку «О, это же Марвел!», и когда они соприкасаются лодыжками под одеялом. Гарри на самом деле съедает горсть попкорна, стараясь не считать калории в уме, а Луи просто гордится им. — Луи, — зовет брюнет, когда фильм почти заканчивается, засыпая и не контролируя свое сознание, слишком уставший для этого. (Самые откровенные разговоры происходят после полуночи.) — Поцелуй меня, — бормочет Гарри, после того, как слышит вопросительное «М?». — Что? — Томлинсон развеивает вокруг себя крупицы сна, хмурясь, потому что, что? — Поцелуй меня, пожалуйста, — повторяет Гарри, открывая глаза и встречаясь с глазами парня напротив. Теперь Луи самому кажется, что он падает. — Мне нужно это почувствовать. — Это будет что-то значить? — Ничего, если ты не хочешь, — это больно говорить, но Гарри привык к боли. — Я просто… пожалуйста. (Больно потому что, возможно, то, что он чувствует - не просто усталость от одиночества.) Это звезды, шепчущие неверные решения, и необдуманные просьбы, в которых нельзя отказать. — Ладно, — выдыхает Луи, закрывая ноутбук с титрами поворачиваясь к зеленоглазому. В комнате полумрак, и тени гуляют по их лицам. Руки Гарри теперь в руках Луи, и последний отмечает, насколько худые запястья парня. (Луи просто надеется, что знает, что делает. Он хочет помочь, но не хочет давить, как делают остальные. В любом случае, он готов быть рядом.) Томлинсон наклоняется, закрывая глаза и касаясь губ Гарри своими, пока он едва заметно выдыхает в поцелуй. Это явные ошибки с привкусом боли и необходимости одновременно. Легкое касание перерастает в уверенность, все еще не теряя своего смысла, и Луи вплетает свои пальцы в волосы Гарри, несильно сжимая. Эти полминуты именно то, что нужно было зеленоглазому, и после он почти сразу утыкается лбом грудь шатена, шепча тихое «прости». — Тебе не за что извиняться, Гарри. Я ведь сам тебя поцеловал, — Томлинсон заправляет вновь падающую на лицо прядь волос за ухо. Проходит едва ли не минута, когда дыхание младшего выравнивается, но он все еще слишком близко к Луи, который почти не думая обнимает его одной рукой. Он понимает, насколько Гарри нуждается в этом, понимает чувство одиночества, то, как ему тяжело и то, что депрессия — побочный эффект анорексии. Поведение Стайлса на работе — лишь маска, и чаще всего сарказм лишь хороший способ скрыть слабость и внутренние кровоточащие раны. Он все понимает. (А Гарри понимает, что не хотел бы кого-то рядом ради простого присутствия и поддержки. Он хочет рядом с собой только Луи.)***
Первые два дня проходят лучше, чем ожидалось, и Гарри даже улыбается, когда заходит в студию утром. Возможно, он уже не так сильно ненавидит свою работу и его сердце разбивается не на столь мелкие осколки при воспоминаниях о той ночи. (Но, может, ему даже не жаль. Он слишком устал для того, чтобы ему было жаль.) — Пожалуйста, прекрати курить, — говорит Луи на перерыве, которые они проводят в гримерке, едва ли отрываясь от бумаг. Гарри чувствует, как задыхается на доли секунды, рукой проверяя карман. Пачка все еще там, поэтому он хмурится. — Откуда ты узнал? — Гарри, я курю уже три года. Ты думаешь, я не знаю, как пахнет сигаретный дым? Конечно же, он впитался в волосы Гарри, так же как и разочарование с пустыми надеждами по жизни. — Я просто… — не знал, как могу разрушить себя еще сильнее. — Просто решил начать убивать себя, — продолжает Луи. — Я не для этого давал тебе попробовать. И я вовсе не для этого здесь. Ты должен обращаться ко мне за помощью, а не к сигаретам. — Но ты ведь сам куришь. — У меня это скорее привычка, чем потребность, — объясняет он. — А ты… — Гарри Стайлс? Подойди, пожалуйста. Сейчас, — голос девушки, имя которой путается с другими в голове, прерывает Томлинсона. — Да, иду! — кричит Гарри, и это тот раз, когда он действительно рад, что его позвали. — Потом договорим, Луи, — парень поворачивается к шатену, прежде чем скрыться за дверью. Луи выдыхает, запуская руку в волосы. Он надеется, что все делает правильно.***
Мятые простыни пахнут дорогим одеколоном и клубничными сигаретами, на столе рядом три нетронутых яблока и пустой спичечный коробок. За окном шумит город, где-то летит самолет, а теплые ночи созданы для того, чтобы их описывать в книгах. Луи стучит в номер через сорок минут после того, как туда заходит Гарри. — Хэй, — тихо говорит он, снимая свои потертые кроссовки у двери. Теперь парень тоже выглядит уставшим — чем больше бренд, тем больше вопросов нужно решать, — но эта усталость отличается от усталости Стайлса. В первом случае это некая улыбка на губах, большой свитер, что закрывает ладони, и много чая с лимоном, а во втором — черные дыры под глазами, в чашках с кофе и в душе. — Привет, — Гарри все же улыбается, потому что эти моменты стали его любимыми за полтора года. Только теперь его не душит одиночество. Луи падает на кровать, залезая под одеяло, нечаянно касаясь лодыжки Гарри босыми ступнями. Холодные. По коже бегут мурашки. Стены этого номера знают о них больше тайн, чем кто-либо, а все эмоции не уместить в одной песне. — Как насчет того, чтобы заказать ужин? — спрашивает Томлинсон. — Хм, — отвечает Гарри. Он уже дошел до той стадии, когда от мыслей о еде не возникает панической атаки, а просто тошнит. Это прогресс. — Если не уверен, мы можем ограничиться мороженым с фруктами. Что скажешь? В мороженом двести семь калорий, — думает он, но все же, сжимая простынь пальцами, отвечает: — Мне нравится эта идея. Два ванильных тогда. У Луи в глазах нечто большее, чем океан и все звезды с неба, и для него хочется стараться. Плевать, что Гарри будет ненавидеть себя завтра утром. Это кажется слишком далеким, а он просто устал думать.***
Две пустые стеклянные мисочки стоят на столике, руки парней немного липкие, а на губах все еще сладкий привкус. У Гарри внутри расползается паника со скоростью ядовитого плюща, и он почти чувствует удушающие ветви на своем горле. Есть было ошибкой. Его жизнь — одна сплошная ошибка. — Гарри, все хорошо? — мягко спрашивает Луи, и этот голос успокаивает лучше, чем пачка снотворного. В следующую минуту его рука находит руку Гарри, переплетая пальцы. И это, конечно же, ничего не значит, ровно так же, как и поцелуи, скрытые за пеленой ночи. Лишь знак поддержки. Стайлс кивает (ложь), поджимая губы, минуту рассматривая простыни, после чего начинает: — Знаешь, я где-то читал, что человек, который действительно страдает — депрессией, пищевым расстройством, на самом деле хочет умереть, — он никогда не станет говорить об этом вслух. Будет хранить все в себе, пока не совершит намеренное. — Поэтому ты тогда писал мне, что не хочешь, чтобы я молчал? — Нет, — Гарри поднимает взгляд, встречаясь с глазами Луи, и в его собственных темный блеск и дно бездны. — Поэтому я всегда молчал сам.***
Больше всего в этом мире Гарри боится фильмов с элементами ужасов, эскалаторов и самого себя. Он не может быть уверен, что с ним будет завтра, и он осознает, что Луи может бросить его в любой из моментов. Но почему-то не бросает. Наоборот, Луи до сих пор переплетает их пальцы в плохие моменты, никогда насильно не кормит едой и не дает дурацких советов типа «просто наслаждайся жизнью». (Да, это все еще не работает, когда у тебя депрессия.) Но через два дня им возвращаться домой, а тот поцелуй все еще ничего не значит (для Луи, по крайней мере), поэтому Гарри продолжает сравнивать себя с разбитыми вазами и осколками метеоритов.***
Этот город похож на дом немного сильнее, чем то место, где Гарри живет, а мелкие камушки под ногами, когда он идет по одной из улиц поздним вечером, — овсяные хлопья и шоколадную крошку в печенье. Теперь Гарри снова думает о еде и снова ощущает голод, за что иногда начинает немного ненавидеть Луи. (Поправочка: его болезнь начинает ненавидеть Луи.) (А еще она продолжает диктовать голосом в его голове, что он будет достоин жизни лишь тогда, когда не будет превышать количество калорий за день, и что два кофе в день — лучшая замена завтраку, обеду и ужину.) Все еще слишком сложно, и было бы гораздо проще шагнуть вниз с восемнадцатого этажа, чем продолжать смотреть на себя в зеркало каждый день и сталкиваться с непониманием каждый раз, стоит только поднять эту тему. Но Гарри почему-то все еще здесь. Возможно, потому, что рядом с ним шагает Луи, рассказывающий о Париже, где побывал в шесть; на его шее шарф, и он немного напоминает художника. (Художника, что старается добавить яркие краски в жизнь Гарри. Вот только черный уже ничем не перекрасишь.) (Твой вес наверняка вырос. Ты снова толстый и уродливый.) (Ты портишь жизнь Луи. Ты разрушаешь его.) (Никто не влюбляется в таких, как ты.) Но парень лишь трясет головой, сосредотачиваясь на голосе рядом и огнях города. В этом хочется затеряться навсегда. — Завтра мы уже будем в Лондоне, — напоминает Луи, и ах, да, это же реальность. — Мгм, — мычит Гарри, не желая думать об уезде. Сюда хочется вернуться. Правда, он вряд ли вернулся бы без спутника с сапфировыми глазами и губами с легким привкусом карамели. (Парень до сих пор помнит их поцелуй. Он все еще ничего не значит.) Они гуляют там еще немного, прежде чем Луи предлагает в последний раз зайти в одну из кафешек на первых этажах домов, пропитываясь атмосферой. Завтра, в аэропорту родного города, это уже будет не то. Парни садятся за столик у окна, и Луи заказывает себе чай с эклером, а Гарри — ничего. (Он чувствует себя немного виноватым, потому что Луи старается, а он — нет, но он ничего не может с собой поделать.) — Почему ты все еще со мной? — тихо спрашивает Стайлс, когда его руки немного отогреваются от горячего фарфора чашки, с которой делится Луи. Сейчас на улице около плюс двадцати, но Гарри все равно холодно, и это, кажется, хроническое. — Ну, я работаю на тебя, — Луи улыбается и пожимает плечами. Брюнет качает головой. — Нет, почему ты все еще здесь? Все началось с постоянного сарказма и моего дерьмового поведения, а теперь ты знаешь о моем расстройстве, с которым у меня совершенно не получается бороться. Я одна большая проблема. Луи мог бы начать поддерживать Гарри и отрицать то, что он сказал (нет, все вовсе не так, ты чудесен и у тебя все получается), но не видит в этом ни единого смысла, поэтому просто говорит: — Потому что тот поцелуй для меня тоже что-то значил. И Гарри кажется, что что-то внутри него необратимо рушится. (Но, может, он всю жизнь ждал именно этого.) — То есть… — Можно я поцелую тебя еще раз? — и на этот раз Гарри чувствует, что это что-то значит. Губы Луи сладкие, но это не то, против чего можно возражать. На мгновение он забывает о том, что это может быть неправильным, существуя лишь в мире маленьких круглосуточных кафе в Италии, пальцев, что сжимают его волосы и обещаний, что кажутся не пустыми. (Беззаботность длится меньше минуты, потому что Гарри все еще ничего не ест этим вечером, и Луи не остается на ночь, потому что все еще не знает, как спасти жизнь. Гарри все еще продолжает ошибаться и падать, пропуская приемы пищи и оставаясь в модельном бизнесе, построенном на деньгах и худых запястьях, а Луи все еще держит его за руку, не строя себе планы на чудесное спасение за три дня и признание в любви. Он просто смотрит на парня (своего) парня, который одним утром осиливает круассан с фруктовым салатом, пытаясь унять дрожь в руках и панику внутри, и считает это их маленькой победой.) (Впереди предстоит еще много работы, много разрушения и много падений, но Луи знает, на что идет, и, одним утром наблюдая за спящим рядом с ним Гарри, думает о том, что это того стоит.)