По дорожке из оранжевых лепестков

Оранжевые соцветия бархатцев обрамляли маленький импровизированный алтарь Дня Мертвых, на котором стояли несколько фотографий и свечи — все, как и полагается. Джесси посмотрел на него, вздохнул, поправил рамки. — Надеюсь, что вы взаправду приходите в этот день к живущим на земле, — негромко сказал он. — Хотя бы ты… Ты ведь мексиканец, тебе это ближе всего. Рейес с фото на какой-то миг словно усмехнулся так привычно-желчно, хотя это всего лишь отсвет скользнул по глянцу фото. Или сыграло свою роль то, что алкоголя в крови Джесси было больше, чем воды в реке. — Не знаю, я положил немного конфет, вы вроде все их любили, — продолжал разглагольствовать Джесси. — Больше ничего такого притащить не получилось сегодня, но это ведь ничего? Главное — что вас помнят. Что скажешь, Индиана? Джек на снимке весело улыбался, приставив руку козырьком к глазам. — Я тоже думаю, что это главное, — Джесси отхлебнул еще немного какого-то мутного пойла, о составе которого предпочитал не задумываться. — А вот ты, amigo, конфеты не любил, тебе я яблоко принес. Жерар щурился и помалкивал. Впрочем, выпитого явно было недостаточно для того, чтобы он начал с Джесси разговаривать. Да Жерар и при жизни больше предпочитал слушать, получая информацию и затем ее анализируя. — А вам, мэм, я принес кусочек лимонной карамели, не знаю, пробовали вы такую… Побеседовать с фотографией Аны помешал шум, раздавшийся за спиной. Джесси вскочил, направил револьвер в сторону визитера и замер. Он шагал четко по выложенной оранжевыми лепестками бархатцев тропинке, тяжелые подошвы сминали нежные лепестки. Черный плащ, белая маска-череп… Знакомая фигура, знакомая тяжеловесная грация, очень знакомые дробовики, сейчас покоящиеся на поясе. — Гэбриэл? Он замер. Джесси опустил взгляд вниз… Так и есть, лепестки кончились, то ли сквозняк сдул, то ли сам он смахнул их, пока расставлял фотографии. — Серьезно? — неуверенно спросил Джесси. Задетая рукой бутылка покатилась, расплескивая содержимое. Джесси взял с алтаря цветок, ощипал, разжал ладонь, позволяя лепесткам просыпаться. Мертвые находят дорогу в мир живых по лепесткам бархатцев… Гэбриэл медленно поднял руку, снял маску. Джесси до боли в глазах всматривался в пепельно-серое лицо с такими знакомыми чертами. А потом оно стало таять, обнажая череп, скалящийся в сторону Джесси. — Значит, ты правда мертв? Гэбриэл кивнул. — Но ты пришел сегодня? Снова кивок. Тишину комнаты нарушало только дыхание самого Джесси, неровное, сбивающееся. — Ты мне что-нибудь скажешь? Гэбриэл покачал головой, сделал еще шаг. — Я могу тебя коснуться? — дрожащим голосом поинтересовался Джесси. Отрицание. Джесси ощутил, что его трясет, он сделал несколько шагов назад, рухнул на кровать, запустил пальцы в волосы. — Я пьян, ты мне просто грезишься, так? Гэбриэл кивнул, рассматривая алтарь, затем протянул руку, взял несколько конфет, аккуратно развернул их, отправил в рот, фантики положил на алтарь. — Спи, — в нарушение своих предыдущих слов хрипло сказал он и скрежещуще рассмеялся. — Засыпай, глупый ребенок. — Но тогда ты исчезнешь, — справедливо возразил Джесси. — Засыпай, — повторил мертвец. Джесси забрался на кровать с ногами, обхватил себя за плечи. Этого не может быть, мертвые не приходят к живым, мертвые не разговаривают с живыми. Но Гэбриэл не смог пройти там, где не было лепестков. Без тропинки из бархатцев он не мог бы подойти к алтарю. — Спи… Джесси молчал и упрямо смотрел, пока в глазах не начало колоть, словно туда попал песок. Он выпил столько, что если сейчас зажмурится, то уснет до утра. И, черт возьми, Гэбриэл об этом прекрасно знает. — Я тебя еще увижу когда-нибудь? — Если ты не забудешь меня до следующего Дня Мертвых, то я приду. Или если будешь верить в дух Рождества. Или просто соскучишься… — мертвец хрипло и неприятно рассмеялся. — А когда я протрезвею, я обо всем забуду, — еле слышно сказал Джесси, все-таки закрывая глаза. Гэбриэл приблизился к кровати, сойдя с тропинки из лепестков, погладил его по волосам, привычно стукнул по колену, намекнув, что надо распрямить ноги, укутал одеялом, после чего развернулся, вытек прочь из комнаты бестелесным призраком. А на алтаре остались лежать фантики от конфет.