Перезвон

— Гоку, ты бы не перетруждался, у тебя уже руки дрожат, — сидя за стойкой на высоком стуле и медленно побалтывая содержимое стакана с должным взбодрить горестудента алкоголем, заметил Тсунаеши, случайно взглянув на протирающего стаканы бармена и теперь пристально вглядываясь в мелко подрагивающие пальцы. Пепельноволосый тяжело выдохнул и со стуком опустил бокал на стойку, тяжело опираясь на обе руки. Помотал головой, заставляя довольно длинные для парня волосы растрепаться. Поднял голову, глядя на Тсунаеши отчаянно сияющими зелеными глазами. Шатен непонимающе моргнул и, сделав серьезное лицо, отставил в сторону коктейль. Ответил прямым взглядом, в самые глаза. Требовательным взглядом. — Тсу, ну не могу же я просить тебя подменить меня. Ты уже работаешь в кофейне. — Гокудера опустил лицо и ожесточенно протер глаза. Тсуна хмыкнул, дернув вверх уголок губ. Хаято помотал головой. — Не могу, не могу, Тсунаеши. У тебя самого расписание ни к черту, а ты хочешь еще и пару ночей отработать? — А ты думаешь, я потом не взыщу? — приподняв обе тонкие брови, поинтересовался Савада. Он блефовал — но блефовал умело, не в первый же раз он уговаривает очередного сердобольного, не высыпающегося и не дающего себе помочь. Конечно, он ничего не взыщет. Отмахнется, мол, потом как-нибудь тоже отработаешь за меня, а сам забудет уже через месяц, когда жертва добра перестанет пристально всматриваться в привычно сонное с утра лицо. У Тсуны, в конце концов, есть трехкомнатная квартира, он не беден. Есть сосед — четверокурсник, парень, который на раз поднимает настроение немного выше уровня плинтуса, отлично готовящий горький классический кофе, чертовски бодрящий с утра. Реборн, персональная кофемашинка, который, кажется, и не учится вовсе, а только подрабатывает. Впрочем, Тсуна подозревал, что сосед-итальянец учился на заочном и ходил лишь на немногие лекции. Сам подумывал о таком же подходе, да только не успевал сдать все предыдущие долги, как снежным комом сваливались на голову уже другие. И баллы все так и не дотягивали до нужной отметки. — Соглашайся, Хаято. Давай. Мне скоро занимать пост, — поторопил, вырвавшись из неравномерного потока мыслей, Тсуна, махнув рукой. — Сегодня и завтра я за тебя. Оставь мне свое расписание перед тем, как уйти, ладно? И отоспись за эти ночи хорошенько, — наставлял шатен, твердо зная, что друг согласится. И пепельноволосый, естественно, кивнул — чуть резко, но Тсуна предпочел не заострять на этом внимания. Убрал стакан на положенное место. И вяло поплелся в раздевалку, чтобы переодеться. А Тсуна вздохнул и тоскливо поглядел на янтарную жидкость в стакане. Взял в руку, взболтнул. Сдавленно простонал, негодуя. Нагрелся. Ну вооот!.. Хибари часто ночами зависал в барах, но в одном — более всего. Работал там бармен — явно крашеный, пепельноволосый и с яркими зелеными глазами — такими, что Кея каждый раз озадачивался, как парень сохраняет цвет радужки со своей-то привычкой курить всегда, когда не стоит за стойкой? Но внешность привлекала Хибари в меньшей степени, сильнее поражали навыки. Коктейли он делал, устраивая из действа едва ли не полноценное представление. Даже просто наблюдать за процессом приготовления было приятно, время словно замедлялось, а длинные, изящные, музыкальные пальцы сжимались и разжимались, завораживая, приклеивая к себе внимание и взгляды. Только ради этого стоило время от времени проведывать «Черную лилию» — так назывался бар. Вчера Хибари, хотя и навестил одно из любимых мест, того самого бармена не обнаружил. Вместо него за стойкой молчаливо протирал деревянную поверхность стойки миниатюрный, хрупкий с виду шатен. Напротив него сидел жгучий брюнет, занимая, очевидно, все внимание незнакомого парня. Методично отпивал из стакана по паре глотков, ядовитым голосом рассказывал что-то, а шатен кивал, периодически поднимая на брюнета взгляд карамельно-карих глаз, иногда улыбался, и от улыбки этой в другом конце зала веяло усталостью. Пока мягкой и почти незаметной, но Хибари видел. И сел на свое обычное место в темном закутке около стойки, заказал коктейль. И принялся привычно наблюдать за движениями рук бармена. Что и удивило Хибари, так это то, что, несмотря на небольшой, но видимый недостаток практики, навыки незнакомца не разочаровали. Этот брюнет назвал его Тсунаеши, кажется?.. Чувствовалось, что руки помнили, как и сколько взбалтывать, чувствовалось и то, что сам человек, несколько мешая рукам, пытался осознавать происходящее. А шатен сосредоточенно смешивал, взбалтывал, изредка отвлекаясь то на собеседника, то на хлопнувшую дверь, в которую вошел новый посетитель. Но не вздрагивал, ни разу не вздрогнул, не повел плечами, не выдохнул тяжело. Значит, за стойкой не в первый раз, значит, немного еще времени прошло с последнего дня, как он был в роли бармена. Кея цепким взглядом пожирал тонкие, маленькие руки, отмечал все больше деталей. В памяти увяз образ миниатюрных ладоней, взбалтывающих микшер. Какого-то особо теплого оттенка кожи — и почему-то Кея был уверен, что этот цвет у парня от рождения, как и растрепанный ежик рыже-русых волос, большие карие глаза. Вечные смешинки в них тоже запомнились, Хибари часто непроизвольно переводил взгляд на лицо шатена, когда тот поднимал лицо на своего черноволосого собеседника, улыбаясь ему, делая выражение лица каким-то по-особеному ласковым, заботливым. Каким-то… Кея не помнил таких… реакций. Или не замечал. Он вообще-то был порой чересчур наблюдательным, как казалось окружающим, но такого выражения лица, такого теплого взгляда он еще не видел. Какие-то особые отношения связывали Тсунаеши и того, кто сидел перед ним, очевидно, отвлекая, пытаясь успокоить и раскрепостить. Так казалось Хибари. Кея решил, что завтра придет еще. В «Черную лилию». И либо найдет здесь бывшего бармена, такого привычного, с извечной, пусть и не всегда прикуренной, сигаретой в зубах, отточенными, быстрыми движениями и длинными белыми пальцами. Либо снова увидит этого странного, как будто бы немого парня за стойкой, выпьет коктейль и уйдет. И придет еще раз. Позже. Много позже, как бывало всегда, если в любимых местах менялся бармен. Часто, если тот так и не возвращался, третий раз становился последним. Но сегодня Кея, еще не войдя в основное помещение, почти физически ощутил, что все иначе. И в особенности — услышал. В зале шептались, кажется, делали ставки, кто-то громко усмехался и едко комментировал чьи-то действия. Другой — чьи действия, видимо, и критиковали — ответствовал, поражая Хибари звонким голосом. Каким-то подростковым, почти-юношеским, но немного младше. Словно стоял сейчас за барной стойкой шестнадцатилетний подросток, на спор делавший что-то с молодым мужчиной — ну не ассоциировались ядовитые, задевающие гордость замечания с тридцатилетним мужиком. Но голос был взрослым, и в словах чувствовалась определенная доля опыта, чувствовался осознаваемый авторитет перед вторым. Ирония младшего отскакивала от стен, посетители возбужденно гудели, и Кея побыстрее стащил с плеч пальто и впихнул в руки гардеробщице, забирая номерок и двигаясь внутрь зала. И, оказавшись внутри, не торопился проходить дальше, отойдя в сторону от входа и замерев в темном закутке у стены, наблюдая, как сменяется раз за разом выражение лица все того же шатена. Он говорил — и это его голос отскакивал от темного оттенка стен помещения, на его щеках полыхал лихорадочный румянец, его пухлые, совершенно чувственные губы кривились в усмешке, и он почти все время искоса смотрел на более высокого собеседника, а руки свободно действовали, более не останавливаемые своим хозяином. Вторым был, как ни странно, вчерашний брюнет. Он, чуть наклоняясь вперед, словно издеваясь над невысоким соперником, шипел замечания, с усмешкой выслушивал ответы Тсунаеши и оставался холоден, продолжая, очевидно, соревноваться с тем самым шатеном. Хибари еще подумал, что получат они лишь приз зрительского внимания, который и определить-то толком нельзя. Закончилось все довольно быстро, Кея опомниться не успел, как толпа схлынула и теперь небольшими компаниями расселась за столиками, эмоционально обсуждая устроенный концерт. А за стойкой оставалось лишь одно свободное местечко — его, которое никто под страхом быть забитым до смерти не занимал, — остальные были заняты восторженными поклонниками. За стойкой все еще оставались оба — и брюнет, и шатен, переговариваясь между собой и с посетителями, разговаривая, смеясь, слушая байки. Хибари тенью проследовал на свое обычное место, незамеченный увлеченными своими делами посетителями. Но шатен, к его удивлению, скосил на него взгляд больших карих глаз сразу, как Кея опустился на высокий стул, спиной опираясь на стену. Тепло улыбнулся и кивнул, глядя вопросительно. Кея покорно сделал заказ. И просто продолжал наблюдать, как двигаются, стремительно выговаривая длинные, заковыристые фразы, пухлые губы, как растягиваются в радостной улыбке их уголки, как дрожат плечи, когда Тсунаеши смеется. Навыки его как бармена уже почему-то не интересовали, но Хибари не заострял на этом внимание. Молча тянул коктейль и наблюдал за шатеном, который, казалось, забыл о нем, больше ни разу не повернувшись. В следующую ночь Кея опять посетил «Черную лилию» — уже в других целях, нежели за день до этого, но был неожиданно огорошен — заинтересовавшего бармена не было на месте, зато вернулся Гокудера. Зеленоглазый парень, протирая стаканы и закусив фильтр привычно незажженной сигареты, выглядел странно на месте, где еще вчера смеялся за работой этот кареглазый мальчишка, Тсунаеши. Кея сел на обычное место, привлек к себе внимание бармена, сделал заказ. Немного подумав, прямо спросил, кто последние две ночи работал за стойкой. — Так тебя заинтересовал Тсуна? — низким, хрипловатым голосом поинтересовался пепельноволосый. Небрежно провел ладонью по волосам, чуть разворошив их на затылке. А Хибари вспомнил звонкий до невозможности голос вчерашнего шатена, отскакивавший с перезвоном от стен, словно детский карнавальный мячик с бубенцами. — Он подменял меня эти две ночи, — наконец соизволил ответить Гокудера, вперивая взгляд в невозмутимое лицо посетителя. — Не думал, что он тебе понравится. Он был хорош, да? — Говори по делу, травоядное, — огрызнулся Хибари — из рукава на миг показались тонфа, отбросив металлический отблеск, и Гокудера понятливо хмыкнул, делано отвлекаясь на бокалы. Кея продолжил: — Он здесь больше не работает? Студент? Подработка? — Успокойся, — выдохнул сквозь сжатые зубы пепельноволосый, развернулся, привалившись спиной к стойке. Хмыкнул себе под нос, пробормотал что-то неразборчивое и снова взглянул на Хибари, ответствуя: — Почти верно. Но, как я уже сказал, Тсу подменял меня. Он работает в верхнем кафе, — выдал краткие сведения полукровка, памятуя, что сейчас Хибари говорит с ним не как с информатором, и Хаято может умолчать об остальных уточнениях. Кея кивнул, нахмурил брови и отпил глоток коктейля. Вдруг перед ним с громким стуком опустился толстостенный стакан, длинные пальцы крепко обхватывали его дно. Подняв взгляд, Хибари увидел, как отчаянно горят на бледном лице яркие зеленые глаза. Словно мутная пленка сгорела под действием холодного, колкого Пламени, что плескалось сейчас в глазах бармена. — Только посмей втянуть Тсунаеши в ваши дрязги, — прошипел, будто самый настоящий змей, Гокудера, глядя прямо, с вызовом, — я найду способы отомстить тебе. Он не должен знать о темной стороне, — шепот. Уверенный, жесткий, почти приказной тон, и Хибари впервые не имеет желания наброситься на зазнавшегося выскочку с оружием наперевес и сделать тому очень больно, проучить — нет, прямо сейчас Кея склонен спокойно согласиться. И просто утвердительно кивает, отвечая на дерзкий взгляд бывшего подрывника прищуром стальных глаз. Тсунаеши — мелкий, хрупкий, смуглокожий и так тепло улыбающийся совершенно незнакомым людям — достоин большего, чем быть втянутым в мафиозные терки. Якудза еще нормально относились к знанию гражданских, но в нынешнее время, когда мировой мафией практически правили итальянцы, когда все внезапно стали подчиняться законам их Омерты, когда почти все кланы приняли в себя влияние Запада, а вместе с ним и частицы чужестранных Семей, — Тсунаеши было бы попросту опасно. Омерта итальянцев не дозволяла того, чтобы о делах Семьи знали гражданские. И Хибари не хотел думать о том, что сделают полоумные итальянцы, когда узнают, с кем проводит время заместитель Советника Клана Рюдзин. Гокудера недоверчиво прищурил глаза, но удовлетворенно кивнул, отодвигаясь и снова принимаясь за работу. Чуть отошел, отстраненно отвечая на вопросы другого клиента, сейчас узнававшего о чем-то вроде стоимости тех или иных коктейлей. Но у Хибари было, над чем подумать. Свое. Гокудера ясно дал понять, что Тсунаеши не связан с мафией. Вот только все ли знает этот информатор, все ли говорит так, как есть на самом деле? Поверить в то, что Тсунаеши является даже бывшим матерым киллером, Кея не мог. Просто не верил, что солнечный, теплый и светлый Тсунаеши мог влезть во все это и остаться таким. Хибари чуял ложь. Но в поведении шатена вчера ее не было и на грамм. Улыбка, смех, едкие, но все равно отдающие своеобразным дружелюбием ответы на слова брюнета — все было искренним. Таким, что это брало за малость очерствевшую за годы в мафии душу Хибари, вздергивало вверх и резко опускало вниз, на землю, как бы давая шанс оценить все степень Света Тсунаеши. Не мог Кея представить человека столь сильного, который и в мафии бы оставался таким улыбчивым и ласковым. И еще больше не хотел представлять, как изменит пребывание во всей этой грязи такого теплого шатена — как поблекнут, потухнут карамельные глаза, побледнеет смуглая кожа, ввалятся щеки, и губы покроются сетью маленьких белесых шрамов. Не хотел. Просто не мог. И потому всерьез подумывал о том, чтобы приставить к шатену в случае чего парочку своих людей. Клан — это не все, что должно быть у человека, тем более в такие тяжелые для традиционной якудзы времена. Так считал Хибари. И продолжал размышлять, стараясь не терять из виду ни одной из скачущих в голове мыслей, не забыть, обдумать позже. Утро в кофейне встретило Тсунаеши отполированной столешницей, от которой теперь отражалось беспощадно яркое солнце. Савада вздохнул, по-белому завидуя Гокудере, который всегда работал в темном прохладном баре. И прошел за свою, уже такую родную стойку, проводя все необходимые приготовления за ней. Сегодня он пришел позже — позволил себе поспать на полчаса больше. Учитывая, что автобусы от остановки рядом с его домом ходили не то чтобы часто, он еще и опоздал. Ненадолго, успел за какие-то полчаса до открытия кофейни, но пришлось все же позвонить Гокудере и попросить того приготовить помещение к приходу клиентов — существовала вероятность, что Тсуна совсем-совсем опоздает, не успеет даже толком прибраться. Бармен понятливо угукнул, согласился помочь, но предупредил, что, когда Тсунаеши придет, его уже не будет. Но он может принести и оставить в холодильнике наверху бутылку коньяка. Нет? Что, даже стопочку не стоит? Обойдется кофе и адреналином после испуга опоздать? Ну ладно, это его, Тсу, дело. И попрощался, отключаясь. Тсуна помотал лохматой головой, отгоняя воспоминания. В голове стучало, глаза обжигал солнечный свет. Поток людей уже начинал сходить на нет, должны были начаться занятия в школах и на дневных отделениях университетов, у работающих день начинался тоже ориентировочно в девять. Савада дождался, пока придет хозяйка и переоденутся официантки, вовремя открыл кафе. По старой привычке встал за стойку, беря в руки белостенную, блестящую фарфоровую кружку, вертя ту в руках сквозь полотенце. Девушки-официантки хихикали у стены, наблюдая за его манипуляциями. Но это же ненадолго — Тсуна прекрасно знал об этой своей привычке, знал, что она порой забавляет окружающих, а также давно уже добился того, что все, видя его безразличие к смешкам и нарочитому указанием пальцами в его сторону, быстро устают и забывают про странного баристу, протирающего кружки, слово заправский бармен. Тсунаеши вздохнул в очередной раз и отставил облюбованную кружку. Вошел первый клиент, звякнув повешенными у двери колокольчиками. Хибари решил, чтобы не привлекать лишнего внимания, зайти в шесть — хотелось верить, что в это время Тсунаеши еще будет на месте. До этого он закопался под горами документов, которые именно сегодня наполовину страшно раздражали, а на вторую — успокаивали, ведь приходилось охлаждать себя, заставлять думать горячую голову. Документы всегда были универсальным антистрессом для Кеи, если не они, то помочь могла только хорошая драка. Чаще всего — с серьезными травмами со стороны неудавшегося оппонента. Травоядные, что с них взять. Час икс наступил внезапно — мобильный Хибари зазвонил, оповещая владельца о том, что с бумагами пора кончать. Хибари поставил подпись на последний документ и отложил тот в стопку утвержденных, склонил голову и помассировал виски большими пальцами, восстанавливая внутреннее равновесие. Прикрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул. Встал с места, накинул пальто и вышел из кабинета, закрывая тот на единственный в своем роде ключ. И уже после этого с чистой совестью направился в район всевсяческих кафешек, где на него и не посмотрят косо — мафиози часто выбирались в этот район и для переговоров, и чтобы отдохнуть. Особенно итальянцы в последнее время прикипели к подпольным барам. Вход в бар находился на пару метров левее крыльца кофейни и вел сразу подвал — сегодня Хибари впервые пришел тогда, когда «Черная лилия» была закрыта, а «Тысяча цветов» — только сейчас Кея подумал, что странные какие-то названия, как для связанных между собой заведений одного хозяина, пусть и с разной направленностью, — наоборот, светилась изнутри большого помещения, уставленного не столь и многочисленными столиками, за которыми теперь сидели все больше одиночки, мирно попивающие кофе из тяжелых ослепительно-белых кружек. Хибари вошел внутрь, тут же скосив недовольный взгляд на звякнувший над дверью колокольчик, возвестивший о его прибытии. Немногие посетители не отвлеклись от своих важных дел — кто-то печатал на ноутбуке, кто-то читал бумажное издание одной из книг Мураками, трое девушек скучковались за дальним угловым столиком и тихо переговаривались, хихикая и рассматривая что-то на экране смартфона одной из них. Еще один парень обнаружился в противоположном углу, свернувшийся около стены, не замечавший ничего вокруг и молча, почти беззвучно слушавший музыку через наушники и листая, наверное, ленту новостей в телефоне — очень уж похожи были движения. Зато на него поднял карие глаза Тсунаеши, тут же приподнявший в удивлении тонкие светлые брови. Отвлекся на вездесущего черноволосого собеседника и, видимо, что-то ему пояснивший, после чего снова перевел взгляд на Хибари и, тепло улыбнувшись, приветственно кивнул мафиози. Брюнет тоже обернулся и ожег уже снимавшего пальто Кею взглядом антрацитово-черных, словно и вовсе без зрачка, глаз. С узким разрезом. Но это, кажется, было единственным, что могло бы выдать в нем азиата. — Я раньше не видел вас в кофейне, — как только Хибари устроился за стойкой, заговорил Тсунаеши. Голос выдавал его усталость — не звенел, как вчера ночью, а тягуче плыл — и улыбка была соответствующая: мягкая, чарующая, но словно немного сонная. Кея кивнул, подтверждая, и сделал заказ — обычный черный кофе, покрепче, ему сейчас совсем бы не помешал. — Впервые наверху? — снова спросил Тсунаеши, ставя перед клиентом полную кружку ароматного напитка, исходящего паром. Хибари скрестил пальцы на боках чашки. — Да, — коротко ответствовал он. И вдруг понял, что совершенно не знает, о чем говорить дальше. К счастью, Тсунаеши нашел выход и из этой ситуации. — Пришли за чем-то конкретным? — продолжил он, снова направляясь к кофемашине. Хибари недолго обдумывал ответ — едва шатен отвернулся и включил аппарат, отозвался: — Меня сюда направил один знакомый. Возмутился, что в «Черной лилии» я бываю довольно часто, но еще ни разу не заходил в «Тысячу цветов». Тсунаеши светло рассмеялся, пусть тихо, чтобы не мешать другим посетителям. Развернулся, поставил чашку на стойку и придвинул обжигающе горячий напиток к брюнету, покивав, глядя на Кею. — Да, к нам часто так и приходят, — он улыбнулся, опираясь на стойку боком, скрещивая руки на тонкой груди, — а потом становятся постоянными клиентами. В мою смену, по крайней мере. — Могу я спросить, как вас зовут? — снова вперил взгляд в Кею второй, чинно отпивая из большой чашки. И кинул неодобрительный взгляд на Тсуну, продолжая: — Полагаю, моему другу безразлично, знает ли он человека, с которым ведет беседу, но мне — отнюдь. И почти презрительно, надменно оглядел Хибари с ног до головы, на что тот холодно ответствовал: — Хибари Кея, рад знакомству. — Мое имя — Реборн, — в свою очередь, хмыкнув на ледяной тон собеседника, отозвался брюнет. — Это — Тсунаеши. — Он ладонью указал на шатена, с недовольством смотревшего на более старшего. — Реборн, этот молодой человек был в баре те две ночи, когда я подменял Гоку, — нахмурив брови, сообщил другу Тсуна. — Если бы он захотел, сам бы представился. Это не проблема — общаться без имен, учитывая обстановку. — Странно, что ты его запомнил, — в ответ скептично вздернул черную бровь Реборн, снова повернувшись к Тсуне, но продолжая изредка бросать на Хибари косые взгляды, — обычно тебе не так и интересны посетители. Что-то изменилось? Савада громко фыркнул, демонстративно опираясь пятой точкой на стол позади себя, не разрывая зрительного контакта с оппонентом, все еще со сложенными на груди руками. — Когда ты стал моей нянькой? — звонкая ирония ударила по слуху, Хибари словно почувствовал на щеке невесомую пощечину — не то чтобы очень неприятно, просто неожиданно. — Реборн, мне уже не двадцать, чтобы ты все за мной подчищал. Успокойся наконец. Брюнет прожигал, казалось, сразу и Тсуну, и Кею мрачным взглядом, с разными эмоциями — Тсуна удостоился напряженного, а Хибари, кажется, аж ненавидящего. Якудза ухмыльнулся, в глазах заплясали огоньки-чертята, подогревая нетерпение Реборна. «Кажется, кое-кто тоже не намерен делиться Тсунаеши,» — подумал Кея, не говоря ничего вслух. Позволяя двоим явно хорошим друзьям разобраться самим — а он человек прихожий, не стоит пока вмешиваться. И его почему-то совсем не смутило слово «подчищал» — Хибари его словно и не услышал, подсознание просто вышвырнуло его раньше, чем Кея успел обработать информацию. — Давай, Реборн. Я пообщаюсь с Хибари, а ты развеешься где-нибудь. — Тсунаеши устало прикрыл глаза и со вздохом помахал кистью в разные стороны. — Ничего со мной не случится, а вот ты мне нужен адекватным и хладнокровным, как всегда. Иди. — Он вперил тяжелый, требовательный взгляд в черноволосого. Тот нахмурился, сделал упрямое лицо, затем отвел глаза и нехотя кивнул — Кея увидел, как по виску Реборна стекает едва заметная капелька пота. Чем же Тсунаеши так прижал этого всего такого авторитарного парня, что тот подчинился и теперь оставит своего — по крайней мере, Реборн, похоже, именно так и считал — шатена с совершенно незнакомым человеком? Вот только не прислушался ли полукровка к каким-то особенным, сокрытым от Хибари словам Тсунаеши? Этого брюнет не знал и не мог знать. По крайней мере, пока. Бросив последний взгляд на пришельца, Реборн резко поднялся на ноги, глядя в глаза Тсунаеши — и карамель как-то обеспокоенно плескалась в больших глазах, словно бариста боялся, что переборщил, обидел, отвадил от себя одного из немногих людей, с которыми сошелся. Реборн с минуту молчал, а потом легко покачал головой, прикрыв глаза — будто тоже увидел это на лице друга. Сказал: — Как придешь домой, сразу ложись спать. Завтра можешь не вставать в такую рань, — ровно, словно все так и должно быть. Хибари сложил брови домиком, борясь с сомнениями. — Хорошо, Реборн, — на губах снова расцвела теплая улыбка, а взгляд словно ласкал острые черты лица собеседника, — увидимся позже. Постарайся не влезать в потасовки. Реборн шумно фыркнул, уже отходя к вешалке у входа. Снял с нее легкую ветровку, быстро надел ее и вышел, не оборачиваясь. У Хибари в голове крутился лишь один вопрос: — Вы вместе? На что Тсунаеши тихо рассмеялся, качая головой. Посмотрел, словно на ребенка, задавшего глупый вопрос. Кее стало немного обидно, но он постарался сдержать это мелкое чувство в себе — не хотелось еще сильнее проштрафиться перед этим шатеном. — Нет, мы старые друзья. Снимаем квартиру вместе, — пояснил парень. Кея, чуть подумав, едва заметно кивнул самому себе. Перевел острый, внимательный взгляд на Тсунаеши, чуть щуря глаза, отзываясь: — Тогда не позволишь ли узнать тебя поближе? «Луна сегодня красивая». «Я могу умереть». И тогда Хибари не сможет до конца понять, был ли это ответ на его признание или уже собственное признание Тсунаеши — тот улыбнется чуть печально лишь на мгновение, а потом снова все его существо затопит свет и тепло, которые в свое время так привлекли, привязали к себе свободолюбивого якудза.