Что зазорного в любви, сир?

- Что зазорного в любви, если это действительно любовь? – спрашивает Мерлин, взбивая подушки. Артур сидит в медленно остывающей ванне и ждет, пока слуга, наконец, разберется с постелью и поможет ему подготовиться ко сну. Он, в принципе, и сам мог бы справиться с таким нехитрым занятием, но он пьян, хотя и достаточно трезв, чтобы понимать: если в таком состоянии поднимется на ноги в мыльной воде, то обязательно поскользнется на гладком от времени и частого использования дереве. И все-таки Артур выпил достаточно неразбавленного вина, чтобы, даже отдавая себе в этом отчет, желать прикосновений Мерлина. Он хочет этого, даже если мальчишкины руки на его теле не дадут ни намека на бескорыстную ласку, наверняка, чуть робкую, потому что Мерлин, скорее всего, невинен, и одновременно страстную, просто потому что это Мерлин. - Сир? – выдыхает ему на ухо слуга, проводя жесткой мочалкой по его плечам, заставляя вынырнуть из сладких раздумий. - Что? – спрашивает Артур и откашливается. Его голос низкий и хриплый то ли от долгого молчания, то ли от того, что Мерлин так близко: облокачивается на бадью, упираясь подбородком в ладонь, лежащую на бортике, смотрит на него с выжидательным любопытством и повторяет свой глупый вопрос: - Что зазорного в любви, сир? – Мерлин улыбается и словно бы случайно проводит кончиками пальцев по его груди, только над водой, но слишком рядом с гранью, словно обещая нырнуть вниз и приласкать уже там. Щеки Мерлина заливает нежный румянец, и Артур не смеет оторвать от него жадного взгляда: он подозревает, что не одинок в своем желании,… что они оба не одиноки. - В любви не может быть ничего зазорного, - честно отвечает он и, опомнившись, добавляет: - Если эта любовь между равными, разумеется. Мерлин хмурится, но не перестает скользить у самой кромки, задевая его соски пальчиками, то и дело соскальзывающими с мочалки. - А если ты полюбишь служанку? - Я уже люблю, Мерлин. И он равен мне. - «Он»? – в притворном изумлении вскидывает брови мальчишка. И ему никогда не понять, о каком именно равенстве говорит Артур. - «Он», - кивает наследный принц, затаскивая коротко вскрикнувшего слугу в еще хранящую тепло воду. Артур заставляет Мерлина оседлать его бедра и осыпает быстрыми поцелуями в миг загоревшиеся смущением скулы и щеки. А потом, едва дыша, приникает к приоткрывшимся пухлым губам, боясь спугнуть то легкое и воздушное, что уже прочно вцепилось в них мертвой хваткой и проникло под кожу, к сердцу, и теперь бьется в такт с ним, и трепещет в такие вот мгновения, вынуждая крепче сжимать объятия и сдерживаться, страшась переломить тонкую, хрупкую талию. - Значит, «он»? – смеется Мерлин и неловко кусает его под подбородком, оставляя горящую метку. - «Он», - говорит Артур и стаскивает с парня намокшую, липнущую к желанному телу рубашку. - Он слуга? - Он – ровня мне во всем. Мерлин замирает и смотрит на него чуть испуганно и с надеждой в потемневших от ясной им обоим жажды глазах. - Я? - Ты.