Аромат

Аромат.

      Сегодня он совершенно не знал куда себя деть... Этот аромат застрял у него в носу, в ушах, в голове. Совершенно везде! Он начинал уже бесить, потому что невозможно было перебить эти сладостные вишневые гаммы запахов. Будто всё помещение наполнил лишь он. Так сладко... Так великолепно... Так приятно... Но чей этот аромат?! Кто, чёрт возьми, смеет пленить его запахом своих феромонов?! — Кац-чан, — окликнул его кто-то, — Чего ты здесь застыл? Уже... Уже начался урок. — тихо прозвучал голос того же человека, совершенно выбивающий из колеи. Блондин взглянул на раздражающее его существо, сразу же понимая, кому принадлежал этот мерзкий, слащавый и желающий всем угодить, голос. — Тс...Деку, — голос Кацуки прозвучал больше с пренебрежением и равнодушием, чем с привычной всем агрессией. — Чего тебе, блять, от меня надо? Мидория молчал. — Чего тебе, блять, от меня надо?! — переходя на крик, выпалил тот. Казалось, этого бы хватило для того, чтобы напугать любимца класса, и тот бы свалил восвояси, но... — Урок уже начался, Кац-чан. Нужно идти. — Не хочу. — Что мне сказать учителю? Что тебе нездоровится? — этот шквал вопросов действительно начинал уже выводить Подрывника, но не так, как бы вывел раньше. Этот аромат... Почему он стал только сильнее? Неужели это Деку?! Какого черта?! А может..?       Резко обернувшись, Кацуки уже не увидел Деку. Никого. Только этот аромат. Он остался наедине с ним, запах дурил его. Но от кого он исходит? Глубоко вобрав в легкие воздух, Бакуго смог наполниться им ещё сильнее. Такой сладкий, приятный и дурманящий одновременно. От этого по телу просто наперегонки бегут мурашки, голова начинает кружиться. Еще чуть-чуть и Кацуки потерял бы сознание...       Внезапный шум, звук всхлипов и хриплого дыхания помогают блондину выйти из этого бессознательного состояния, заставляя идти к источнику воспроизведения этих звуков. Медленными шагами он шёл к своей цели и чувствовал, как запах становился всё сильнее и сильнее. Кем бы ни был этот омега, Бакуго вытрахает его. Будет иметь до тех пор, пока силы не покинут. Ноги совсем не слушались юношу, постоянно заплетались, тем самым раздражая его.       Как только он дошёл до своей цели, то застыл в оцепенении. Перед его глазами был Тодороки... Не тот невозмутимый похуист, а рыдающий на всю раздевалку течный омега, который то и дело впихивал в себя подавители. Запах с большей силой ударил в нос Бакуго, от чего тот уже начинал терять рассудок. — ...Так сладко, — услышав позади себя чей-то голос, Шото вздрогнул и выронил баночку с препаратом. Множество таблеточек упали на пол, хаотично разбегаясь. Омегу охватил небывалый ужас. Позади него стоял, бесспорно, альфа, которого привел сюда именно его феромон. Чёрт! В зеркале он увидел знакомый силуэт, знакомую прическу и очень знакомый алый взгляд. Только не это... Почему именно Бакуго должен был появиться именно сейчас?! Почему именно этот дикарь?! Почему?.. Почему именно тогда, когда Шото не сможет защитить себя?.. Почему?! Мысли кричали в голове половинчатого, бились в истерике. В этот момент их обладатель просто замер, будто статуя. — Не бойся меня... Шото... Так ты омега..?       Каждое слово с жаром падало из уст подрывника, а ноги сами понесли его ближе к новому желанию. Только тогда Тодороки словно оттаял и резко развернулся, встретившись лицом к лицу с животным, порабощенным инстинктом. Ужас и страх охватил всё тело и без того страдающего омеги, отчего он смог лишь с силой вжаться в стену. Будто нашёл в ней какое-то спасение. — Не подходи! Не смей!        Кацуки с легкой усмешкой (что совсем ему несвойственно) начал подходить к Шото, жадно глотая воздух, в котором был этот вишневый аромат. Казалось, что он уже не мог представить существование без него. — Стой на месте... или я...       Тодороки замирает, когда чувствует на своем лице ладонь Бакуго, покрытую странными ссадинами и ожогами. Сердце стучит как ошалевшее, а к низу живота предательски накатывает возбуждение. — Скажи это... Скажи, что не хочешь этого... Скажи. Давай, двумордый, скажи, что тебе именно сейчас не хочется этого... Скажи... Или же...       Внезапный, но до одури страстный поцелуй, который лишает рассудка сразу обоих, мгновенно порабощает. Язык Бакуго надменно и властно подчиняет себе язык Тодороки, делая поцелуй более глубоким, удушающим. Лишь нехватка воздуха заставляет их разорвать это мгновение, а тонкая прозрачная слюна, словно нитью, продолжает связывать их. — Скажи, — Бакуго говорит это прямо в губы омеги, одной рукой освобождая его шею от пут красного галстука, тем самым оголяя её. — Скажи, что не хочешь, чтобы я продолжил. Давай! Ну же! В ответ он получил сладкий стон и тихое: «Хочу...».       Это послужило спусковым крючком для Короля взрывов. Тогда он, словно животное, разворачивает Шото и припечатывает вплотную к холодной стене. Теперь ничего не могло отвлечь его от омеги, ни что его не ограничивало, а тот самый аромат, которым он был уже сам пропитан насквозь, только усиливал в нём чувство плотского желания и вседозволенности. Сорвав эту чертову рубашку, Бакуго принялся целовать шею Тодороки. После поцелуев последовали метки, которые, спустя пару секунд после нанесения, приобретали бордовый оттенок. Всё, чего этот безумный альфа так хотел в тот момент, - обладать этой невинной омегой, подчинить себе. И вот оно! От каждого касания губ Кацуки, Шото извивался под ним, словно змея на солнце. А тихие стоны продолжали лишать рассудка.       Вот уже вся шея, плечи и спина, были покрыты этими варварскими метками, которые говорили, нет, они кричали о том, что этот омега принадлежит только ему. Только он может пользоваться им. Вдыхать его запах. Чувствовать тепло. Слышать стоны и тихое: «Хочу...». Волна возбуждения, как цунами, заставляла тонуть в нём и поддаваться, идти на поводу своих инстинктов. Бакуго, не выдерживая, резко спустил с Шото брюки. Вид его бедер на мгновение заставил Кацуки остановиться, а потом с силой ударить Тодороки по ягодицам, он имеет право, ведь это целиком и полностью теперь принадлежит ему. Только ему. В штанах Бакуго было и того тесно, член не просто выступал борцом за идею, но и пульсировал, напоминая своему хозяину о том, что пора бы окончательно присвоить себе эту течную омегу. Удар. Второй. Третий. Четвертый... Бедра Шото начинали подрагивать от каждого удара, а на коже появлялись отпечатки тех самых обожженных рук. Ещё удар... ещё и ещё... Сколько их уже было? Да это и неважно. Альфа не собирался останавливаться, он желал этого, желал оставить на своем омеге как можно больше следов, тем самым предъявляя всем доказательства того, что этот омега только его! Его! Стоны Шото начинали переходить в крики. — К-Кацуки..! Пожалуйста... К-Кацуки... О да! Громче! Кричи имя своего альфы громче! Пусть все услышат и узнают, что ты теперь только для него! Казалось этому мигу не было конца, но урок тоже не резиновый, а начатое хорошо бы закончить. Два пальца медленно, но очень легко проходят в нутро омеги. На удивление, именно в этот момент, Кацуки максимально нежен. Слегка наклонившись к шее Шото, он мягко целует её, спускается ниже, обводя языком следы укусов. Достаточно растянув своего течного омегу, альфа убирает пальцы и, освободив свой член от лишних тряпок, проникает в него. Тодороки выгибается и громко стонет. Его тело обмякло: он еле держится руками за стенку, ноги подкашиваются и приобретают ватную структуру. Бакуго снова жестко впечатывает его в стену и начинает двигаться. От былой нежности уже ничего не осталось. Совсем. Лишь грубые толчки, лишь жажда удовлетворения друг другом. Вся раздевалка наполнилась стонами и резкими хлюпающими звуками. И так до полного насыщения. Если бы не чёртов звонок, сообщающий об окончании урока, то этого одного раза было бы явно мало. Всё, чего Бакуго сейчас хотел, чтобы те ублюдки никогда не заходили в блядскую раздевалку и дали до самого конца закончить начатое, но...       Первыми послышались голоса Каминари и Киришимы, после и всех остальных. К этому моменту Тодороки уже собирался выходить из раздевалки, как чьи-то, знакомые теперь до боли руки, тянут его к себе. — Надеюсь, Двумордый, теперь ты понимаешь, кому принадлежишь? Легкий кивок в его сторону: «Да...».