О жизни и о смерти

Люди всё шли, и что-то вдалеке слепило им глаза. То были два света, два ярких огня.

      Это был тёплый и тихий морозный воздух — вот чем был Тобирама, вот, что ей напоминало о нём. Первый снег Мадара увидела в год ранней юности, и, разглядывая снежинки на длиннющих угольных волосах, она чувствовала горячую тоску. В абсурдных условиях войны хищным и токсичным способом их крепила смешная ревность к старшему Сенджу. В мирное же время они связаны безвыходной виной в смерти любимого друга и брата. Вернее сказать, разделены.       Снежинки таяли в её руках.       Красавица-смоль, чистая и суровая. Волчица, чьей шерстью были вороньи перья, отливающие золотом, чьим голосом в голове был шум ветра, который ей не суждено больше услышать. Чёрные и блестящие глаза не первое тысячелетие наблюдают привычный круг жизни. Каждый день она ловит на себе пустые, испуганные, влюблённые, счастливые, любопытные, в общем, всякие взгляды всяких людей. Этих непонятных созданий. Но когда-то она понимала. Когда-то она была одной из них.       — О чём ты, черт побери, говоришь, Мадара? Я совсем перестал тебя понимать. — Хаширама строго смотрел на девушку, стоя в отчитывающей позе. Мадара знает — он не врёт. Но Хаширама даже не пытался представить себя на месте девушки. Теперь он смотрит на неё как на очередного жителя, которому опять чего-то надобно от превеликого правителя. Когда-то он восхищался ею. Когда-то ею все восхищались. Теперь тёплые золотистые глаза смотрят устало сквозь неё. Родные соклановцы презирают надменную главу, которая все больше зарывается в духоту отчаяния. И только алая кровь кипит вокруг зрачков, но Тобирама тупо смотрит на двух чужих друг другу людей из-за угла, давя не то стон, не то ругательство глубоко в глотке.       Мадара до боли скучает по брату.       Она знает, как зовут её мёртвые. Искрой. Может быть, потому что она была единственной живой тварью здесь. Своё настоящее имя давно забыто. Все человеческое было потеряно еще при жизни, законы отвергнуты, святое осквернено. Когда-то она было воительницей, волчицей в женском теле, несущей в своём лоне ярость молодости и огонь идеи. Сейчас она просто Искра. Ей суждено провожать безразличным взглядом отживших свои лета людей.       Мадара всем естеством тянулась к этому белобрысому мудрому юноше. Но всегда одёргивала себя вовремя. Им не быть вместе, не находиться рядом дольше одного часа, не говорить дольше одной минуты. Он убил Изуну. Она не хочет убивать чужого брата. Она не хочет убивать Тобираму, чтобы доказать себе, что он ей безразличен, потому что это доказало бы обратное.       Когда Мадара видит, как он улыбается, когда никого нет рядом, челюсти сводит, и в сердце будто угольком бросили.       Память с самого начала не выдавала ничего связного, кроме комков из вязких чувств и неполных образов. В яркий миг смерти это знание открылось в ней, будто бы всегда было там — ее место здесь, вне времени и вне войны. И эта пещера с тех пор так и не поменялась — теплый свет луны падает на небольшую лужу в яме посередине, в ее отражении Искра видит вечное ночное небо. За пределами пещеры, небольшого укрытия в скале, виднеется пустошь, покрытая пылью и мерцающая бликами светлячков. Издалека, еще за линией горизонта начинают свой путь души, бывшие люди. Они идут к ней многие километры, смотрят прямо на нее, хотят что-то сказать, но по мере приближения их глаза начинают гаснуть. Твари стыдливо опускают голову, но послушно идут ко входу ее пещеры, ни тени страха, но безучастного смирения.       В этом, наверное, и есть суть смерти.       Мадаре тяжело вспомнить, как Тобирама выглядел. Его хмурые брови, изящные пальцы, взгляд глаза в глаза.       Кажется, что ненависть родни, перемежаемая со страхом, гонит её, кричит уйти прочь, дальше от них, от прошлого, от друзей, воспоминаний. Они заставляют её отказаться от себя, стать макетом божественной силы, небесной кары, сгореть. У неё нет выбора, она давно в ловушке.       Гладкой тенью Мадара ощущает первый поцелуй своей любви, своей луны. Поцелуй уже мертвых губ, мужчиной, зашедшимся в приступе горя и вины.       За пару метров до вхождения в тень камня они, до сей поры безликие, душные тени, цепляются за что-то в стороне. И люди оживают, на их лицах распускаются улыбки, накатываются слёзы. Жадно смотрят, но не на волчицу, а куда-то вдаль, за пределы пещеры. Туда, куда зверю нет возможности заглянуть. Искре больно, обидно, интересно, её влечёт. Но она знает, что не может увидеть. Её место здесь. Её там никто не ждет. Она горда в одиночестве, умаслена собственной красотой, довольна силой. В этом ее волчья природа, и женщина не станет ей противиться, не сейчас, когда мудрость прожитых веков держит разум трезвым ежесекундно. Из своей прошлой жизни она помнит лишь один урок — счастливую жизнь можно прожить либо среди себе подобных, либо одному.       В этом, наверное, и есть суть жизни.       Тобирама ревёт. Кричит, что обещал ей встретиться в следующей жизни, вот он здесь, готов ждать ещё тысячу лет, прожить столько жизней, сколько она попросит. Он не оставит её. Но Мадара ничего не слышит, ни дуновения ветра, ни плача, ни воя. Ничего не помнит. Тобирама снова не может сдвинуться с места, ярким ликом он встречает усопших на их пути. Шепчет им, что они здесь не нужны, ему нужна она. Говорит, что старая волчица видела много больше, чем он, страдала горше, любила сильнее. Люди потешаются, сочувствуют, сердца их горят. Им нет дела до прекрасного и великого зверя. Они смотрят и слушают, любуются чужим горем.       Посмотрев на небо, Искра поняла, что выпадет снег. Её первый снег.