Предсказуемость

Снизу, с пола, вентиляционной решетки не было видно. Ее закрывала полка, предназначение которой, видимо, в этом и заключалось. Она находилась слишком высоко, чтобы ей пользоваться, да и что мог положить туда заключенный? Адам помнил, как в «Пентхаусе» обыскивал верхние полки, но там всегда было пусто. Прошло минуты три с тех пор, как Виктора Марченко, медленно ковыляющего в своих тяжелых антиаугментационных кандалах, охранники ввели в камеру и закрыли за ним дверь. Марченко расположился на вмонтированной в стену лежанке, поднял взгляд вверх и произнес: — Я уже начал думать, что ты никогда не появишься. Меня это несколько задело. Невидимость спала с тихим шелестом. На верхней полке появился Адам Дженсен. Он сидел на корточках, неудобно согнувшись и упершись головой в потолок. — Думал, что сделал достаточно, чтобы заинтересовать тебя, Дженсен. Адам осторожно спустил ноги с полки и сел, наклонившись вперед. — Умерь свою манию величия, Марченко, — сказал он поморщившись. — В мире и без тебя полно террористов. — Я же говорю не о терроризме, Дженсен. — Губы Марченко скривились в ухмылке. — Терроризм — это всего лишь способ привлечь внимание. — Скорее, отвлечь его от чего-то другого. — Видишь? Ты все понимаешь. Адам покачал головой. — Зачем тебе все это было нужно? Ты же не идиот, Марченко. Понимал, что после твоих действий ни о каких правах для аугов больше речи идти не будет. — Права для аугов, — Марченко рассмеялся, словно Адам рассказал какой-то новый смешной анекдот. Адам тяжело вздохнул: все было так, как он предполагал. Все было до зубовного скрежета предсказуемо. — Ты того и добивался, — подвел он итог. — Если Акт примут, законы и гражданские права будут только для «чистых», а наличие аугментаций автоматически сделает почти преступником. Я только не понимаю, зачем это тебе. Ты же сам ауг. — Беспокоишься обо мне, Дженсен? Я прямо растроган. Адам в раздражении поджал губы. — На тебя мне плевать, Марченко, но я не верю, что ты согласился так себя подставить. Твоя жизнь и без того хренова, зачем ее еще усложнять? — Хреновая жизнь? — Марченко хохотнул. — Тебе ли об этом говорить? Я расскажу тебе, как устроена жизнь, Дженсен. Человечество, которое ты так отчаянно пытаешься спасти, — это стадо. Сами люди не могут принять никакого решения. Идут друг за другом хоть на алтарь, хоть на бойню. Как скажут думать, так и думают. Но не стоит считать, будто мы, ауги, — следующая ступень развития. Мы ушли от людей не так уж далеко. Большинство из нас — просто модифицированное быдло, то же самое стадо, только позвякивающее металлом и жужжащее приводами. Они хотят тихой жизни, копошиться в своем дерьме, чтобы никто не трогал. — Марченко вдруг поднялся во весь свой огромный рост, оказавшись на уровне висящих ног Адама, и, запрокинув голову, рявкнул: — А не будет никакой тихой жизни! Станет только хуже и хуже. Надо, чтобы все ауги это уяснили, понимаешь? — Хочешь войны? — Адам покачал головой. — Это чушь. Война с «чистыми» бессмысленна. Если ты считаешь, что ауги победят в ней, то у тебя фигово с математикой. «Чистых» во много раз больше. Аугов просто задавят числом. — Скольких «чистых» можешь убить ты один? — пожал плечами Марченко. — В мире не так уж мало аугов с военными аугментациями. Каждый такой ауг — маленькая армия. — И ты уверен, что все они захотят убивать «чистых»? Не мерь по себе, Марченко. На Земле не так много маньяков, только и ждущих возможности устроить бойню. — Когда будут бить их, они будут отвечать, а ответ модифицированного солдата ты себе представляешь. Счет будет в пользу аугов. — Но большинство аугментаций гражданского назначения. Они восстанавливают потерянные зрение или слух, заменяют ампутированные конечности. Просто заменяют. Без встраивания оружия или программ для взлома. Чего ты ждешь от этих людей? В чью пользу будет «счет», как ты выразился? — Парочку-то жизней и такие могут унести, — усмехнулся Марченко и вновь устроился на лежанке. — Инцидент — тому доказательство. Адам нахмурился. Инцидент. Все всегда упиралось в Инцидент. Это слово следует за каждым аугом, слышится в каждом шепоте «чистых», видно в каждом взгляде полицейских на блокпостах. — «Чистые» поймут, что нас надо воспринимать всерьез, — хмыкнул Марченко. — «Чистые» это уже поняли, — мрачно заметил Адам. — С того самого Инцидента, о котором ты говоришь. А твои действия и действия других террористов — всего лишь подтверждение. — Значит, остается немного времени до того момента, когда ауги восстанут, — кивнул Марченко. — Скорее, немного времени до момента, когда аугам перекроют доступ к источникам нейропозина, и мы сами встанем на колени. — Если это понял ты, то поймут и другие ауги, — сказал Марченко. — Кто-нибудь сообразит, что первым делом надо брать лаборатории «Версалайф», и тогда мы станем непобедимы. Адам отвернулся. — Какой же бред ты несешь, — его голос был переполнен усталостью. Его достало все это вранье… А он не сомневался, что Марченко лжет. Тот не был похож на борца за права или человека, готового к самопожертвованию ради других. Да и о каком самопожертвовании идет речь, если Марченко хочет принятия Акта и последующей войны? Хотя Марченко ли? — Ты сам-то веришь, что так все и будет? — спросил он. — Или тебя убедили в этом? Или вернее спросить, сколько тебе заплатили, чтобы ты делал вид, что веришь? Некоторое время Марченко молчал. Его единственный живой глаз не моргая смотрел вверх на Адама, потом Марченко улыбнулся и сказал: — Знаешь, сейчас я вдруг подумал, что они заплатили мне мало. Ведь я знаю кое-что об их драгоценной «Орхидее», за что им придется раскошелиться. Например, за имя человека, который невосприимчив к «Орхидее». Или могу поведать им, какой супернабор модификаций у тебя установлен? С таким количеством аугментаций у тебя на спине должен болтаться баллон с нейропозином, но я его что-то не вижу. Тебе не кажется, Дженсен, что эта информация дорого стоит? На лице Адам не дрогнул ни один мускул. Но не потому, что он сильно контролировал себя в этот момент, а потому что действительно не испытал ничего от слов Марченко, кроме усталости и раздражения. — Какого ответа ты от меня ждешь? — спросил он. — Что я начну рыдать и умолять тебя не делать этого? Или что предложу сам заплатить тебе за молчание? Или что спрыгну сейчас вниз и пробью клинком твою голову? — Чего-то подобного, — ответил Марченко, взгляд его единственного глаза стал холодным и жестким. — Ничего не будет, — покачал головой Адам. — Мне в общем-то все равно, что ты сделаешь. Может быть, я даже хочу, чтобы ты продал информацию, потому что мечтаю получить ответы на свои вопросы, а их, кажется, не найти без твоих хозяев. Он подтянул ноги, вновь сев на корточки, и уже наклонился ко входу в вентиляцию, когда его остановил голос Марченко. — Зачем ты приходил, Дженсен? — Не знаю, — Адам дернул плечами. — Наверное, для того, чтобы убедиться в своей правоте. — Приятное чувство — всегда считать себя правым? — с усмешкой спросил Марченко. — Не очень, — буркнул Адам. Он не считал нужным отвечать Марченко, но почему-то делал это. — Начинает казаться, что это не ты прав, а просто все давно решили за тебя, и ты всего лишь следуешь намеченному кем-то пути. Марченко коротко хохотнул и произнес: — Тяжело тебе живется, Дженсен. Значит, и за моими действиями кто-то стоит? — А разве нет? — хмыкнул Адам. — Но ты свое дело уже выполнил. — А что, если я скажу, что моя работа еще не закончилась? — Марченко закинул правую руку за голову и принял расслабленную позу. — Хотя нет, не буду этого говорить. Ведь тебе так удобно в своей правоте. Было бы неправильно тебя из нее выбить. Адам некоторое время молча смотрел на Марченко. Он одновременно чувствовал, что тот может говорить правду, и при этом считал, что тот лжет. В этом тоже была доля предсказуемости: Адам уже несколько дней думал, стоит ли ему вообще заявляться к Марченко. Вдруг тот скажет что-то, что может испортить его стройную теорию о роли КПА в играх Иллюминатов. С другой стороны, может быть, ее и стоило испортить, чтобы добраться до истины? Адам вновь предсказуемо накрыло ощущением, что все опять напрасно, что в конечном счете он еще раз сделает не тот выбор… Он зажмурился, прогоняя наваждение. О чем он думает? Выбор все равно придется делать, а вот правильным ли он будет, покажет время.