Синхронизация

Сны на новом флагмане Фирмусу Пиетту снились странные. То есть они были страннее, чем снившееся ему как-то в Академии три ночи подряд пожирание громадной лягушкой. И если откуда взялась лягушка, он понимал — нечего смотреть ксенопорно на спор, — то откуда взялось это… «Это» было темной невидимой паутиной, которая оплетала Пиетта — во сне совершенно голого, — и пыталась в него… пролезть. Любым способом. Он просыпался, когда одно из щупалец вспарывало ему грудную клетку и обвивалось вокруг сердца. Просыпался обычно с воплем, ощупывая грудь. И облегчения «все это только сон» никогда не чувствовал. Потому что ощущение паутины на спине не оставляло его и днем, от него можно было только отвлечься. Хорошо хоть сны случались не каждый день. До возвращения лорда Вейдера на флагман, то есть. С тех пор — каждый. *** Неделю спустя такой жизни он пошел к корабельному доку и пожаловался на бессонницу. Док его осмотрел, хмыкнул, и выписал нечто убойное с инструкцией на три экрана датапада. — И не вздумайте от инструкции отклониться, — напутствовал. — А то будете спать и спать, как в сказке. И помрете, не как в сказке. Потому что прекрасной принцессы, чтоб вас разбудить, у нас на борту нет. Пиетт покивал, инструкцию прочел и ей последовал. И прежде чем отключиться, порадовался, что на этот-то раз никакие паутинные щупальца до него не доберутся. То, какая это была ошибка, он понял, когда щупальца стиснули его сердце, а проснуться он не смог. *** «Перестань», — чей-то голос окатил Пиетта холодом; на мгновение отступила боль, и он смог вздохнуть. Мое, услышал он не слухом, не словами. Паутина звенела вокруг него. Мое, мое. — Твое, — сказал голос, — но мучить-то зачем? Как ты, как ты. Как я. Мое. — Я — другое дело. — Кто вы? — прохрипел Пиетт в темноту. — Выпустите меня! Мое, возмутилась паутина и обернулась плотнее. — Тихо, — кажется, говорила сама темнота. — Тихо… У вас немного неверное восприятие, адмирал, чем больше вы боитесь, тем вам больнее. А ты могла бы и понять, что не со всеми можно, как со мной. Больно? Больно — плохо… Пронзающие его нити исчезли, будто и не было. И боль исчезла. Будто и не было. И паутина потеплела, потерлась о тело. Лучше, лучше?.. — Лучше, — признал Пиетт. Подергался на пробу. Мое! — Твое, твое, — признал голос, — тихо, тихо. Что вы видите, адмирал? — Ничего я не вижу, — буркнул он. — Темно и паутина. Кто вы? Где мы? — Вы знаете, что наши корабли — не совсем механические? — Да, конечно… — ответил Пиетт, прежде чем осознать сказанное. — Это… Экзекутор? Да, да, я красивая, да? Да? — Очень, — сказал Пиетт честно. — Но… э… как? Мой адмирал. Мое. — С вами решили познакомиться поближе, — говорящий, кажется, улыбался. — Большая честь. — То есть Оззель тоже?.. Фу. Пиетт не рассмеялся с большим трудом. — Вы немного чувствительны к Силе, — сказал голос. — Поэтому с вами у нее получилось. Хороший, мое. — Я тоже, э… очень рад. Знакомству. А теперь можно я проснусь?.. Чужая грусть затопила его от макушки до пяток, он аж задохнулся. Я некрасивая? Не хочешь? — Очень красивая! — поспешно опроверг Фирмус. — Очень! И я, э… хочу. Вот только чего я хочу, хотелось бы знать… — Вас хотят встроить в общую систему функционирования, — сказал голос. Встроить?.. Пиетт почувствовал чужое ироничное веселье. Странно знакомое. — На человеческий это переводится как «одна плоть». Пиетт замер. Концепция секса с кораблем как-то не совсем влезала в сознание. — Боюсь, я подал ей плохой пример, — продолжил голос. — Сбил точку настройки. Надо не так? — Не так. А. Мир перевернулся. *** Пиетт лежал на спине, в коконе из труб и проводов, а над ним нависала женщина. Ее глаза горели голубым отсветом реакторов, а кожа была серой, как дюрасталь. Лицо — почти человеческое, идеальное, — казалось жестким. Из спины ее вырастали провода и шли куда-то в потолок, рук у женщины было четыре, ноги-трубы обхватывали его бедра и уходили в кокон. Так? Так лучше? Я красивая? — У людей только две руки, — сообщил веселящийся голос совсем рядом. Но ведь четыре удобнее? — Красивая, — вмешался Пиетт решительно и подался к ней навстречу. В этом металлическом лице, в серой плоти он узнавал свой корабль. Свой страшный, мощный, самый прекрасный корабль. И если ей нужно… Когда поцелуй обжег его, мысли о нужности исчезли. У нее были горячие губы. А вместо языка в него проникло нечто, пронзило насквозь, разлилось по венам — как ликер, как афродизиак, и он ощутил кокон вокруг себя, будто свое тело. И ласкающие его холодные ладони ощущались почти своими — почти. Почти… Хозяин голоса тоже был здесь. Воля его горела рядом, как еще один реактор. А тело, кажется, растворилось в проводах и трубопроводах. И он тоже — тоже — был тем, кто направлял холодные металлические руки по груди Пиетта, по соскам, по животу и по бокам вниз… Огненное внимание огладило Пиетта со спины, он застонал. Что-то коснулось ануса, металлическое, холодное, и Пиетт дернулся. Не нравится? Нравится! Сейчас… Он ожидал проникновения, заранее мысленно сжавшись, но вместо этого металл продолжил ласкать его анус, лишь иногда немного проникая внутрь. От ощущения поджимались яйца и хотелось… Хотелось… Металлическая рука погладила его член, и он едва не заорал. Металлические пальцы зарылись в волосы. Ладони прошлись по бокам — вверх, вниз… Пиетт открыл глаза, которые сам не понял, когда закрыл, вгляделся в сияющий взгляд своего корабля. — Хочу тебя, — сказал он. Как? Как хочешь? — Как угодно. Пусть даже будет больно. Металлическое лицо улыбнулось ему, от чужой радости захотелось смеяться, Экзекутор наклонилась к нему, впилась в губы, и его член вошел в нее, в обжигающую тесноту. Он едва не кончил, так болезненно приятно это оказалось. Смутно осознал, что металлический щуп проник в его задний проход и пополз внутрь. Было странно, но не неприятно, наоборот, наоборот… — Здесь нет и не будет боли, — сказал голос. Совсем близко у него за спиной, глубокий, низкий. Щуп коснулся простаты, и Пиетта выгнуло дугой. …Если сейчас разорвутся вены, то хлынет не кровь — плазма реактора. Он ведь узнал этот голос. Узнал. *** Он проснулся за три часа до вахты с ноющим телом, в заляпанной спермой постели. Корабль ощущался… Ощущался. Сосредоточившись, Пиетт наверняка мог бы теперь провести диагностику систем без всяких техсредств. И темное присутствие в сердце корабля ощущалось тоже. — Я немедленно запрошу отставку, — подумал в его сторону Пиетт. …Странно, что он вообще еще жив. — Я не оскорблен тем, что меня пожелали, — кажется, с другой стороны ему усмехнулись. — Особенно учитывая обстоятельства. …А если вне обстоятельств? Пиетт не решился подумать это громко, но его услышали. И замолчали. И лишь спустя паузу ответили. — Тем более.