Сотканный из тьмы

— Подойди ко мне. — Гарри вслушивается в едва уловимые вкрадчивые нотки и не может не подчиниться сильному волевому голосу. — Ближе, Гарри. Вот так. Гарри опускается на колени перед чёрным, будто вырезанным из плотной тьмы, троном и замечает узоры в виде оживших змей. Они что-то приветственно ему шепчут, и Гарри улавливает обрывки фраз. «Мы так рады видеть тебя, Говорящий». «Приходи чаще, Говорящий». «Нам нравится твой голос, Говорящий». — Посмотри на меня, Гарри. Гарри поднимает глаза. Он замечает красивые обнажённые ступни и простую чёрную мантию, скрывающую всё, что выше них. Замечает лежащие на подлокотниках руки с длинными узловатыми пальцами — в правой зажата палочка, и в голове Гарри невольно всплывает её описание: тис, перо из хвоста феникса, тринадцать дюймов. Гарри не помнит, где сейчас его собственная палочка, однако это не так важно. Гарри не может толком сосредоточиться на лице обратившегося к нему и отчего-то разрывается между отвращением и безграничным обожанием. Ему хочется прикоснуться, хочется ощутить под пальцами тонкую, отчасти похожую на пергамент бледную кожу, хочется провести ниже, дотронуться до шеи, кадыка, спуститься к ключицам, согреть их своим дыханием, а затем до боли прикусить. Убедиться, что кровь в этом холодном теле по-прежнему красная и горячая. Гарри смотрит внимательно, но с трудом различает черты лица напротив. Он видит лишь тёмные, практически чёрные глаза и заворожено подаётся вперёд, тянется медленно, боясь спугнуть. Однако на деле охотник здесь совсем не он. — Не бойся, Гарри, — шёпот напоминает мягкий рокот прибоя. — Я так долго ждал тебя, и вот ты наконец пришёл. Гарри охватывает лёгкая дрожь предвкушения, и он поднимается на ноги. Медленно наклоняется, почти вслепую обхватывает пальцами чужой подбородок (кожа действительно напоминает старый пергамент, впрочем, ему нравится) и прижимается губами к чужим губам. Первый поцелуй выходит невинным и робким, но Гарри быстро привыкает и действует смелее, упивается непривычным вкусом власти над кем-то. Колени, на которые он усаживается, напоминают сухие хрупкие ветви, и Гарри думает о том, что целуется с ожившим мертвецом. Однако вместо страха его охватывает почти болезненное возбуждение — такого сильного желания он не чувствовал даже тогда, когда целовался с Чжоу или Джинни. Прохладная рука медленно ласкает его член, и Гарри хрипло стонет, когда шершавая подушечка пальца проходится по чувствительной головке, размазывая выступившую смазку. Внутри всё горит и плавится от переизбытка ощущений, мысли путаются, и сил хватает только на бессвязные просьбы о продолжении. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Гарри сам не замечает, как переходит на парселтанг. Он дышит тяжело и рвано, словно после долгого бега или изнурительной тренировки. Гарри переходит на крик, когда становится особенно хорошо, и, кончив, обессилено прижимается лбом к жёсткому плечу, цепляется дрожащими пальцами за мантию, неловко сминая её. Мягкий смех ласкает его слух. — Эванеско. Его гладят по спине, словно капризного ребёнка, однако в прикосновениях нет высокомерия взрослого — лишь понимание и… нежность? Гарри закрывает глаза и просыпается уже дома.