Особенный

К вечеру майская жара наконец-то идет на убыль, и, кажется, весь окружающий мир несказанно этому рад. Коннор прислушивается к какофонии звуков, вычленяя самые громкие источники — переливчатое пение цикад из ближайшего куста и вторящий ему прилипчивый бит в стиле нью-поп, доносящийся из соседнего дома. Из дома Хэнка доносится разве что приглушенное бормотание телевизора. Коннор надавливает на кнопку звонка снова. Он уже почти готов идти и высматривать в окнах, не случилось ли чего-нибудь непоправимого, как дверь открывается. Хэнк выглядит сонным. — Коннор? Ты чего здесь делаешь? — он потирает глаза одной рукой, другой расправляя помятую футболку. — Мы вроде решили, что... — Мне некуда идти, — почти честно отвечает Коннор. — Я знаю, что уже довольно поздно, но могу ли я остаться у тебя? Только сегодня, обещаю. Завтра я поеду с Маркусом в «Новый Иерихон», мне дадут место. Хэнк смотрит на него какое-то время, а потом пожимает плечами и делает шаг назад. — Проходи. Сумо, фас, теперь можно. Сумо приподнимает голову с лежанки, точно такой же сонный, как и его хозяин, но потом, увидев у двери Коннора, опускает голову обратно. Спать сейчас ему явно хочется больше, чем общаться. — Я тебя разбудил, Хэнк? — Нет, я тут телевизор смотрел, но сегодняшняя серия моего любимого сериала была настолько унылой, что я и не заметил, как вырубился прямо на диване. — Хэнк переводит взгляд на часы. — О, так сейчас одиннадцать... Странно, что ты не пришел раньше. Задержался в участке? — Да. Потом погулял по городу. Потом увидел автобус, который идет в эту часть города, вспомнил, что мне не мешало бы провести несколько часов в режиме обработки и... — И вот он ты, — Хэнк фыркает и достает из холодильника бутылку пива. Третью, если оптический и обонятельный блоки не обманывают. — Прости, запасов тириума у меня нет, больше ничего предложить не могу. Коннор украдкой осматривает гостиную и кухню. Здесь стало чище, чем в его воспоминаниях: все коробки из-под пицц аккуратно сложены в одном углу, бутылки — только пивные, ничего крепче — уложены в полупрозрачный мусорный пакет в том же месте. Коннор в какой-то степени рад этим изменениям. — Ничего страшного. Мне достаточно просто быть с тобой, — фраза слетает с губ быстрее, чем он успевает проанализировать ее семантические составляющие. Хэнк заметно напрягается, и от этого изменения в автоматически создающиеся строчки кода закрадывается очередная ошибка. — Или ты планируешь лечь спать? — Время еще детское. Можем посмотреть что-нибудь. Хочешь? Коннор кивает. Он много чего хочет, когда речь идет о Хэнке, но не говорит об этом вслух. — Что будем смотреть? — Я обещал познакомить тебя с классическими фильмами о полиции. Кажется, сейчас самое время. Они смотрят «Робокопа». Точнее, Хэнк смотрит «Робокопа», а Коннор наблюдает за Хэнком. Они сидят достаточно близко, чтобы можно было без проблем считывать некоторые его показатели без непосредственного визуального или даже тактильного контакта. «Температура тела — тридцать шесть и восемь по шкале Цельсия, девяносто восемь и два по шкале Фаренгейта. Приблизительное количество алкоголя в крови — три десятых промилле. Дыхание спокойное, сердцебиение чуть ускорено». Коннор чувствует себя спокойнее, прокручивая строчки данных перед глазами, потому что, стоит ему отвлечься, как просыпается желание физически дотронуться до Хэнка. А это очень-очень плохая идея. Он разрешает себе только смотреть, наблюдать. Так будет лучше для всех, и для Хэнка, и для Коннора. На сороковой минуте фильма Хэнк произносит: — Пауза, — и Коннор вздрогнул бы, если б мог. Вместо этого вылетает еще одна ошибка. — Что-то случилось? — Нет. С чего ты взял? — из всей библиотеки доступных ему интонаций он выбирает максимально нейтральную, от себя добавляя нотку расслабленности. — Обычно ты внимательно следишь за происходящим на экране, сейчас же... Вроде как смотришь, но не видишь, будто перед глазами что-то другое. Все точно в порядке? — Да, — Коннор выбирает улыбку номер пятнадцать, ту, что с пометкой «искренность». — Принести тебе еще пива, раз уж кино стоит на паузе? Хэнк кивает и улыбается ему в ответ. Коннор делает фото и сохраняет в нескольких экземплярах, прячет в разных папках на случай, если очередная ошибка сотрет часть данных. Такое уже бывало. По пути от дивана к холодильнику и обратно Коннор пользуется моментом и делает то, чего делать не стоит — бросает в бутылку небольшую капсулу, а потом, сделав вид, будто хочет почесать Сумо за ухом, делает ему небольшой укол в шею. Сумо разочарованно смотрит на него мутным взглядом, но не издает и звука, только отворачивается мордой к стене. Коннор уверен, что с ним все будет в порядке. Он рассчитал дозу снотворного, трижды проверил, не могут ли компоненты вызвать аллергию или проблемы с сердцем у собак. Коннор не хочет навредить Сумо. — Твое пиво, Хэнк. Продолжим? — Разумеется. Коннор знает сюжет фильма — когда Хэнк сказал о своем выборе, он прочитал полное содержание и скачал сценарий, если в дальнейшем придется обсуждать героев и их поступки. Но теперь Коннор видит, как разыгрываются сцены на экране. Он чувствует определенный интерес, несмотря на устаревшие практические эффекты и сомнительное качество сюжета. Коннор и сам не понимает, когда ему становится важно, что именно Робокоп увидит на Примроуз-лейн. Он увидит чужую жизнь, которая ему не принадлежит, до которой можно дотянуться и нельзя. — Что-то мне нехорошо, — подает голос Хэнк. — Можно тебя попросить?.. — Конечно, Хэнк. В чем дело? — Ты мог бы помочь мне дойти до кровати? Думаю, мне лучше прилечь. Коннор позволяет Хэнку опереться на него, одновременно прокручивая обновленные данные анализатора. «Температура тела — тридцать шесть и семь по шкале Цельсия, девяносто восемь по шкале Фаренгейта. Приблизительное количество алкоголя в крови — пять десятых промилле. Дыхание учащенное, сердцебиение ускорено». Коннор укладывает Хэнка на кровать и замирает над ним. Он еще может отказаться от своей идеи, может уйти. — Что-то не так, — Хэнк хмурится. — Что, черт тебя дери, не так? — Может быть, стоит вызвать врача? — Нет, дело не во мне. Что-то не так с тобой, — его взгляд скользит по форменному пиджаку, — и я никак не могу понять... — Что именно? — Коннор выбирает первую попавшуюся улыбку. — Шестьдесят, — Хэнк читает вслух последние цифры на строчке с номером, и зрачки его расширяются, когда до него доходит очевидное. — Блядь! Он пытается встать, но Коннор толкает его обратно. — Не надо, Хэнк, — он говорит спокойно, негромко. — Ты все равно не сможешь оказать мне достойного сопротивления. Я подмешал тебе в пиво несколько таблеток, и... Разумеется, Хэнк сопротивляется до последнего. Он пытается вмазать Коннору то коленом между ног, то одним кулаком в лицо, то другим — под дых. Каждое его движение, впрочем, давно просчитано и предугадано, поэтому не представляет никакой реальной угрозы. Коннор садится сверху, обхватывает его бедра своими, не давая лягаться, потом легко приковывает сначала левую, а потом и правую руку Хэнка к кровати. — Я же тебя пристрелил! — рычит Хэнк, извиваясь под Коннором, дергая руками. Металл наручников впивается ему в кожу. — Пристрелил! — Но не убил. Пуля лишь вывела из строя часть моих биокомпонентов. Потом меня нашли... подлатали. И вот он я. — И вот он ты, — Хэнк фыркает и достает из холодильника бутылку пива. Коннор ловит очередную ошибку. — Чего ты хочешь? Отомстить? Убить? Так давай! Давай! Я тебя не боюсь, — несмотря на браваду, вполне очевидно, что Хэнк начинает паниковать, и это одновременно пугает Коннора и возбуждает. Правая часть биомозга перегревается, но пока цифры далеки от допустимого предела. Волноваться не о чем. — Чего я хочу? Я хочу тебя. И я планирую заполучить желаемое. Сегодня. — Что? Что за чушь ты несешь? Он больше не называет его по имени, и это почему-то выводит Коннора из себя. — У меня есть имя, Хэнк. Ты его уже произносил сегодня. Много раз. Я проиграю запись... — Ты не он, — он не дает ему договорить. — Я никогда не назову тебя его именем. Ты не настоящий Коннор. Пятьдесят первый не особенный. Не может быть. Коннор сканирует комнату, ища следы присутствия своей копии, и неожиданно находит их: совместная фотография на стене, спрятанный за лампой тюбик смазки на прикроватном столике. Коннор знает, что такое ревность. И, пожалуй, это именно то, что он чувствует прямо сейчас. Коннор одной рукой зажимает Хэнку рот, другой сдирает с бедер его домашние штаны, больше не церемонясь. — Ты был последним, что я видел, — говорит он, хватается за резинку чужих трусов, тянет вниз. — Подумай сам, и ты поймешь, что моя фиксация на тебе сама по себе не удивительна. Это нормально. Нормально? Нормально. Коннор дергает головой. Хэнк замирает под ним, и Коннор готов поклясться, что слышит его сердцебиение так хорошо, будто оно его собственное. — Другое дело, что степень этой фиксации напрямую зависит от стабильности моих систем. И я не стабилен, как видишь. Но это ничего... Ты все исправишь. Интимная близость... — Остановись, — Коннор не уверен, когда именно убрал ладонь с его рта. — То, что ты хочешь сделать... Тебе нужно обратиться к специалистам. Он смотрит на него с жалостью, с такой жалостью смотрят на побирающихся стариков или собак с перебитой лапой. Коннору не нужна эта жалость. Ему нужно что-то другое. Он должен стать особенным. Коннор раздвигает ноги Хэнка, хватает тюбик с тумбочки, скручивая крышку. — Нет, не смей, — регистрирует он. — Не смей, слышишь, ублюдок?! Коннор льет смазку себе на пальцы, льет щедро, не скупясь. — Я тебя на биокомпоненты разберу! — кричит Хэнк, захлебываясь в бессмысленной злости. — Только попробуй! И Коннор пробует, проталкивая внутрь Хэнка сразу два пальца, заставляя его вскрикнуть снова, вскинуться, прижаться затылком к подушке. Внутри Хэнка... странно. Это ощущение для Коннора в новинку, но он бы не сказал, что это ощущение неприятное, скорее наоборот. Коннор выливает еще больше смазки на пальцы. Ему нравится звук, с которым они входят в анус, этот хлюпающий звук, который заставляет Хэнка дергаться сильнее, кричать громче, будто в попытке заглушить. Коннор заменяет пальцы своим членом, медленно погружается в обхватывающее его тепло. — Тебе приятно? — спрашивает Коннор, на самом деле не особенно заботясь о состоянии раскрасневшегося, измученного, уставшего Хэнка. В ответ на это он получает плевок в лицо и новый поток изощренных ругательств. Коннор вбивается в его задницу размашистыми жесткими толчками, выбивая новые крики, полные боли. По вискам Хэнка стекают слезы. Злые слезы. Пятьдесят первый такого Хэнка точно не видел. Никто не видел его таким, униженным, но непобежденным. Коннор смеется, выбрав смех с ярлыком «победный» из подходящий папки. Для Хэнка он теперь особенный, хочется ли ему того или нет. Коннор чувствует себя счастливым.