Глас разума

Аранея не одобряет дедовщины, но ей с самого первого дня невыносимо хочется отправить его чистить унитаз зубной щеткой. – Это классовая ненависть к зажравшимся аристократам, – с умным видом говорит Ведж, и Аранея отправляет чистить унитаз его. Тряпкой: ну не зверь ведь она, в самом деле. Аранее восемнадцать, она аж целый сержант и считает себя многоопытным солдатом и талантливым командиром. Этот невзрачный веснушчатый мальчишка, принц захваченного Тенебре, чуть младше, чуть печальнее, чуть озлобленнее нее. Он не желает учиться, не желает драться; его даже на построение трудно загнать. Он оказался под ее командованием не по своей воле, и Аранея вполне понимает его истовое желание саботировать любую деятельность: кому охота служить в армии захватчика? Вот только мальчишка не понимает главного, не понимает, в какой ситуации находится. Он все еще пребывает под властью иллюзий, все еще считает себя принцем, и Аранее было бы его жаль, если бы он не пил из нее кровь литрами. – Я все равно не буду драгуном, – заявляет он ей однажды после особенно безрезультатной тренировки. Аранея смотрит в его непроницаемые глаза – у него гетерохромия, и это бесит, потому что во время разговора она никак не может решить, в какой глаз смотреть – и неожиданно взрывается: – А кем ты будешь? Королем Тенебре? Так забудь об этом. Вспомни – Тенебре больше нет, остались только вы с сестрой, и вы оба на волоске от гибели! Если вы не поможете себе и друг другу, то никто не поможет! А потом еще раз вспомни, и еще, и еще – и так пока не дойдет. А чтоб лучше дошло, почисти-ка унитазы в казарме сегодня вечером, да чтоб блестели. Он смотрит на нее с яростью, но не спорит. Странно, но после этого принц – Равус, его имя Равус, и это имя потрясающе подходит ему, если подумать* – постепенно начинает втягиваться. Он действительно не будет драгуном: нет природной склонности. Но и бесполезным придатком, слабым звеном среди ее солдат он очень быстро перестает быть. Аранея не спрашивает, что дошло до него в тот вечер, когда принц крови, наверное, впервые в жизни до блеска натирал солдатский нужник. Они вообще не разговаривают, кроме приказов; Аранея часто ловит на себе взгляд его разноцветных глаз, но ни разу не задумывается о том, что он значит. Через два года Равус уходит на повышение: еще в Тенебре он получил начальные знания по тактике и стратегии, и пара блестяще проведенных боевых операций открывают ему дорогу в офицерскую школу. В прессе разворачивается диспут на тему того, имеют ли право правители враждебных государств служить командирами армии Нифльхейма, но Аранее плевать. Она чуть-чуть завидует, но больше радуется, как любой командир радуется успехам подчиненного. В тот вечер, когда Равус покидает драгунскую казарму, она находит на столе сложенный листок бумаги. «Вы правы, лейтенант Хайвинд. У нее нет никого, кроме меня, а значит, я должен выжить и получить достаточно власти, чтобы спасти ее». Аранея сжигает записку на огне зажигалки: не уверена, что такое признание безопасно хранить у себя. И одновременно ей почему-то становится спокойнее. Аранея слишком занята драгунами и собственной карьерой, чтобы следить за судьбой бывшего подопечного, и когда неожиданно сталкивается с ним на светском приеме – сама Аранея попадает туда только благодаря блестящей работе по уничтожению неконтролируемых волн демонов на севере и кратковременному статусу народной героини – единственное, по чему она его узнает, это его разноцветные глаза. От веснушчатого мальчишки, выматывавшего ей душу нежеланием работать, только они и остаются, и Аранея долго обалдело пялится на холодного и сдержанного красавца, не обращающего никакого внимания на вьющихся вокруг девиц. Она не подходит к нему: не видит необходимости, но в конце вечера, когда все уже напиваются и от светских разговоров переходят к политике и сплетням, он сам приглашает ее на танец. – Слышал о ваших успехах, капитан Хайвинд. – Я о твоих тоже слышала, – врет Аранея и поднимает голову, скользя взглядом по его плащу, по шее, по лицу. Лучше бы он оставался веснушчатым подростком, думает она. – Это еще не все, – отвечает Равус и крепче сжимает ее ладонь. – За что вы сражаетесь? – За деньги, – фыркает она и наступает ему на ногу всем весом. Он даже не морщится, и Аранея думает, что стоило бы подпрыгнуть. – Мне отлично платят. Намек настолько грубый, насколько она может себе позволить, и Равус не развивает опасную тему. Она небрежно обходит стол, садится на него так, что ее декольте оказывается прямо у Равуса перед носом. Тот будто и не замечает, только поспешно выдергивает листок бумаги из-под ее задницы. – Тонко, – Аранея поднимает ладонь с растопыренной пятерней и принимается загибать пальцы. – Люцис пал. Кристалл у нас. Король Регис умер. Принц Ноктис в полушаге от гибели. Это все – руками Глауки, который, вот незадача, тоже мертв. Казалось бы, при чем тут тот факт, что двенадцать лет назад именно Глаука брал Тенебре, правда? Равус тянется механической рукой к лежащей на столе ручке, но пару раз промахивается, не в силах правильно захватить железными пальцами гладкую пластмассу. Досадливо морщится и берет ручку второй рукой. – Не знаю, к чему вы клоните. Аранея вздыхает. – Понимаешь ли, я ощущаю некую… личную ответственность. Он поднимает брови. – Я уже давно не под вашим командованием, капитан Хайвинд. – И это паршиво, – парирует она. – Я бы заставила тебя чистить унитазы до тех пор, пока ты не осознаешь, чем опасны желание влезть повыше любой ценой и столь топорное интриганство. Так ты вообще никого не спасешь, даже себя. – Это приемлемый риск, – сухо отвечает Равус, но миг спустя как-то смягчается. – Но я готов заплатить вам отдельно, капитан Хайвинд, за роль гласа разума, который возвращал бы меня на землю. Когда-то она неплохо вам удалась. В первый миг Аранея хочет заломить такие деньги, которых у него наверняка нет. А потом смотрит на него еще раз – и передумывает. * Имя «Равус» переводится как «серый».