Но очень хотела

      Она доверяла ему. Смерть свою — и ту вверила бы Алексею, не будь Лиза уверенной, что не поднимет он на неё руку.       Он сильный, говорила она себе в восхищении и нежности даже, потому что как иначе любить такую как она, проклятую, тянущую бремя своего отмщения. С сердцем настолько холодным, насколько тёплым было её тело.       Когда она пришла в их дом, желая получить одно только лекарство, то увидела юношу, только вернувшегося со своей первой охоты. С искрой торжества в глазах, с искрой интереса — к ней. Уже позже он стоял на коленях, держа в своих ладонях её узкую кисть, обещая сделать всё, о чем бы она ни попросила. Разум говорил ей, что не сыскать слуги лучшего, и Лиза прислушалась к совету.       Бери любую себе, не запрещу, сказала она однажды, но вызвала только вспышку гнева — гордый князь не желал никого видеть в своей постели, раз уж любимая женщина ему недоступна.       Она уважала его выбор, но иногда очень хотела почувствовать себя нужной. Любимой, той, чьи руки целуют, на которую смотрят так, что слезы прятать приходится даже ей с её каменным сердцем. И лишь надрывно шептать «Алёша…», прижимая к себе крепче, чтобы не расстраивать видом мокрых дорожек на щеках, чтобы не видны они были даже в неверном свете свечей.       Она закрывала глаза, откидывая волосы назад, когда медленно опускалась, сжимая коленями бока, сжимала его внутри. И в такие моменты не считала себя достойной того, что ей предлагают. Всего мира, что мог положить к её ногам этот человек.       Она не любила Алексея. Но очень хотела его когда-нибудь полюбить.       Любить настолько, чтобы отказаться от ритуальных убийств. Чтобы стать, в конце концов, смертной.