в пламени угнетения

Жара мешает даже дышать (то лето выдаётся особенно жарким); солнце в зените, нещадно палит, а Луччи сидит на дереве и безразлично смотрит на то, как Джей со своими подпевалами опять прицепился к девчонке в ветхом платье. Луччи не собирается вмешиваться. Его скрывает густая крона, широкие листья, крепкие ветки. Луччи с земли не видно, но ему — видно и слышно всё. Безразличие есть залог спокойного существования. Не мешай этому имбецилу издеваться над теми, кто слабее него — и тогда он не будет издеваться над тобой. Всё просто, это Луччи уясняет давно. Связываться с Джеем и его свитой — хлопотно. Поэтому Луччи всего лишь смотрит. Он слышит: «Эй, уродка!» — слышит глухой звук (так камень ударяется) и ничего не делает. Зачем? Позиция невмешательства помогала не только в детских склоках, но и в войнах. У Луччи на коленях лежит справочник по истории. Луччи терпеть не может историю, но знает её — стыдно не знать, сказал как-то отец. Есть понятие «твоё дело» и «не твоё дело» — и Луччи отчётливо понимает, что проблемы той девчонки — это проблемы исключительно той девчонки. Она чумная, а с чумными связываться — себе дороже. Луччи смотрит, как один из подпевал поднимает с земли следующий камень, примеривается, бросает. Луччи зевает: в этой жаре невыносимо хочется спать. *** Вечером липкая жара наконец-то спадает и становится легче дышать. Темнеет поздно, а отца всё ещё нет — опять задерживается. Луччи рассказывает матери о Джее и той девчонке. — Почему ты ей не помог? — спрашивает мать, гремя тарелками. В тесной кухне пахнет мясом и вареной картошкой. — Зачем? Я её даже не знаю. — Так нельзя, Луччи, — в её глазах плещется разочарование. — Мы ведь уже говорили об этом. — Но зачем? Я её даже не знаю, — упрямо повторяет Луччи. Мать тяжело вздыхает и отворачивается. *** Остров маленький, жизнь размеренна и скучна. Отец часто не бывает дома — подчас неделями. Экспедиция, говорит он, а мать понимающе улыбается. Но, уезжая, он всегда оставляет какую-то загадку. Он называет это охотой за мусором. У Луччи есть карта и предмет- тайна. Ключ, снежный шар или лупа — Луччи должен понять, что к чему, что кроется за этим заржавелым ключом, старым шаром. Он старательно обходит остров, вычеркивая места, в которых он был, на карте, сужая интервал поисков. Находит улики, новые загадки — так становится интереснее. Луччи в самом деле нравится искать, думать и разгадывать — это намного веселее, чем история в ветхих книгах, что в шкафах-бастионах стоят в отцовском кабинете. Всё в них — уже было, и не будет вновь. *** Луччи прикармливает голубей, что прибились к старой, полуразрушенной колокольне. Крошит хлеб, а потом сидит и долго смотрит на небо. Тут тихо — спокойно. Луччи никто не трогает. Голуби курлычут рядом — и совсем не боятся Луччи. Однажды голуби шумно взмывают, и на Луччи падает тень. За его спиной стоят трое: они пихают друг друга локтями и гнусно хихикают, говорят перебивая друг друга: — Гляньте, наша Белоснежка! — Со своими голубями. — А может, ещё каких зверей прикармливает, а? — Эй, а почему Белоснежка-то? — Совсем дурак, что ли? Ты посмотри, — Джей, это он, Луччи может узнать его, даже не оборачиваясь, вдыхает глубже и выпаливает скороговоркой. — И была она бела, как снег, как кровь, румяна, и такая черноволосая, как чёрное дерево. Ну чисто же! Ещё и птицы! — А-а-а, точно, — тянет его подпевала. — Только какая-то немая. Что-то язык проглотила. Луччи пытается уйти: ему не хочется связываться, ему невыносимо лень, а идиотов лучше игнорировать. Смешки не стихают. — Эй, ты куда? — Ты дурак, что ли, к принцу, поди. — А принц кто? — Неужто та уродка? — Отвалите, дебилы, — сквозь зубы шипит Луччи. — Но я, конечно, очень рад, что ваших мозгов хватило хотя бы на детскую сказку. — Нет, вы слышали, — восхищённо говорит Джей. — Он нас обозвал! Он только этого и ждал. Их трое; Луччи — нелюдим, отстранён и странен. У Луччи хрупкие кости. Джей бьёт. *** У Луччи сломана рука. Он не может залезть на дерево, не может спрятаться; он вытащен на свет. На коленях у него лежит стащенная из отцовского кабинета книга, точнее, это даже не книга — а расшифровка, какой-то перевод, над которым отец работает. Хроника, которую Луччи не понимает до конца. Ему простительно — ему всего восемь. «От лета сего перестало Королевство существовать, да разделено оно стало и изничтожено до основания». — Луччи, ты не брал книгу из сейфа? — спрашивает вечером отец. Он нервничает, пальцами по столешнице стучит. — Нет. Какую книгу? — не моргнув глазом, врёт Луччи. Книга спрятана в дупле дерева, на поляне. Ночью Луччи долго не может заснуть, он слышит приглушённое: «Если я не найду перевод, нам всем конец». *** Одним утром наступает ад. Высокий человек из Правительства, долго говорит о преступниках. Кривит губы, размахивает руками. Слова бьют наотмашь: «Расследование. Инцидент. Боевые корабли. Вице-адмиралы. Эвакуация мирного населения». Луччи не мог найти взглядом родителей. Может — отца. Среди преступников. Страшно. Луччи страшно. Он один среди толпы. Люди шумят, кричат — и проклинают. Луччи — старается — пробиться вперёд, — не может. Он хочет добежать до отца, а что потом — не знает. Но потом толпа сдавливает и несёт — в противоположную сторону. К берегу. Луччи кто-то хватает за руку и тащит — он не слышит, но ему говорят: «Ты ничего не сможешь сделать. Луччи, они убьют и тебя». А мимо — мимо толп и ружий, людей и страху вопреки — несётся та девчонка. Чужие пальцы на запястье не разомкнуть. Но Луччи хотел бы — так. *** Ожидание хуже всего. Время липкое. Луччи стоит на борту корабля, а остров всё отдаляется и отдаляется. Луччи не смог найти мать — наверное, она осталась там. Там, там — на острове, с отцом. Остров меньше и меньше, корабли встречаются с кораблями: пассажирские с боевыми. Луччи видит раззявленные пасти оружейных отсеков. Луччи вцепляется пальцами в фальшборт. Его обнимает соседка — та самая, которая разводила клубнику и гоняла Луччи, когда он подворовывал яблоки из её бескрайнего сада — та самая склочная, злющая мадам Мар, она плачет, порывисто целует в макушку и постоянно повторяет: «Не смотри, Луччи, не смотри. Давай, мой хороший, уйдём». Она пытается отцепить пальцы Луччи. Луччи цепляется за фальшборт крепче. Он хочет видеть. И потом — залп. Ещё один. Потом ещё. Ещё. Ещё. От грохота закладывает уши. Родители — там. Там — забытая, запрятанная книга в дупле старого дерева. Там — голуби у старой колокольни. Как же так. Как. Почему. Луччи кажется, что в небо взмывают белые птицы. Белые птицы на фоне алого зарева. — Голуби. Улетели, — улыбается Луччи. В глазах двоится. Мир плывёт. — Хоть они. Луччи это, конечно, кажется. Огненный ад в полнеба. Охара — пылает. *** Корабль мягко качает на волнах. Охара дальше, всё дальше уносят воды корабль. Все молчат, в небо вздымается столб дыма. Там смерть грызёт землю, уничтожает каждый клочок земли. Выжирает пляж, деревья — может даже скалы. Всё стирает, превращает лишь в воспоминание. Все люди на корабле — молчат. Луччи не знает, как погибли его родители; он представляет с десяток вариантов. Все сплошь различные: мать бьют прикладом в висок, отец бросается в библиотеку за бесценными фолиантами_обжигает руки, в дыму задыхается. Луччи представляет — Луччи не хочет представлять. Молчание тяжелое. Ему кажется, что даже здесь — когда Охары не (стало) видно, воздух пахнет едкой гарью. Мадам Мар треплет его по макушке, слабо улыбается, мадам Мар старается быть сильной. Она потеряла в этой суматохе своего мужа и правую туфлю. — Вот, не могу найти, -— рассеянно говорит она. — Но ничего, скоро мы приплывём, и всё найдется, всё найдётся. Корабль мягко качает на волнах, всё дальше, дальше. Луччи вглядывается в горизонт. Луччи не хочет смотреть: там осталось всё, что он не ценил — все дурацкие склоки, ссоры и побеги — в лес. Леса нет больше. Ничего больше нет. *** Луччи никогда не было так страшно, как на серой бездушной пристани. Она закована в камень, бесцветием отмечена, а по ней ходит человек из правительства — его лицо не доброе, но голос как патока. Он говорит: — Дамы и господа, не волнуйтесь, пожалуйста. Сейчас мы проверим ваши личности, а после отпустим. Вы же понимаете, что это делается для вашей безопасности. Нам важно знать, что среди вас нет преступников. Прошу, подходите по одному, — он указывает рукой влево, на хлипкий стол, окруженный солдатами с боков. И люди выстраиваются в очередь — толпа гудит, в линию вытягивается, упорядочивается. Создает из хаоса подобие структуры. В ушах Луччи всё гудит. Луччи — ни жив ни мёртв. Его родители остались там, на острове, они — преступники, значит, он — тоже? Луччи не может назвать даже собственное имя. Его переспрашивают несколько раз, а он не может выдавить из себя ни звука — даже для того, чтобы соврать. Не может: горло пересохло. — Где твои родители? — чуть ли не громом гремит, отзвуком страшным отдаётся, Луччи — сотрясает дрожь. Он не может ответить И тут — за спиной — шепот узнавания, всё громче — набатом, перекрывая и перекрикивая друг друга: — Он же сын этих! — Точно, точно! — Почему там не сдох, вместе со своими родителями! — Всё из-за вас! Гнев растёт, осуждение, крики, Луччи стискивает зубы, солдаты крепче перехватывают ружья. Вот и всё. *** Перед Луччи лежит лист. Он видел такой же у отца. Калька с — как теперь известно — понеглифа. Древний, утраченный язык. — Что здесь написано? — Я не знаю, — тихо говорит Луччи. Его заперли в трюме корабля и куда-то везли — наверное, два дня — по внутреннему ощущению. Удар — по затылку. Боль приходит сразу. Луччи хватают за шею, утыкают лицом практически в лист: — Что здесь написано?! — Я не знаю! Луччи не умеет читать на древнем языке. Он видел оригинал — обрывки фраз из оригинала — и видел перевод, который не понял до конца. «От лета сего перестало Королевство существовать, да разделено оно стало и изничтожено до основания». Луччи действительно не знает, он не умеет читать на древнем языке. Потом он чувствует лишь боль. *** Луччи не может пошевелиться. От него не могут ничего добиться — потому что он ничего не может рассказать. В самом деле. Луччи никогда не интересовался ни историей, ни работами отца. Больно. Боль не затихает, он равномерна и размеренна. От неё пульсирует лицо. Луччи коротко всхлипывает. Больно. В какой-то момент, его накрывает полузабытье. Скрипит дверь; кто-то входит. Останавливается — большая тень падает на холодный пол. И ни звука. Ни шороха. Луччи не ориентируется во времени, не может представить, сколько он так лежит (ненужные копии понеглифов кровью залиты) — время внезапно неощутимо. И лишь потом снова скрип двери. *** За дверью — голоса. — ...ли убить мальчишку — то значит, потерять потенциальную боевую единицу. — Его потенциал не сравним с той опасностью, которую он несёт. Это того не стоит. Слишком велик риск. — Стоит. Ты сам всё видел, ты прекрасно видишь чужие возможности. Он не знает древнего языка, не знает содержание понеглифов и истинной истории. Мальчишка — чистый лист. — Глупо и неразумно пытаться заставить его работать на нас после того, как Бастер-Колл стёр его дом. — Он привыкнет. Ты знаешь, дети быстро привыкают. Масляная лампа на столе отбрасывает неверные тени. Луччи не хочет ни к чему привыкать.