Недостижимый

— Эй! Чего тебе, придурок?! Бля. Юра прикусил язык и мысленно дал себе по губам. Идиот. «Придурок» даже не моргнул и просто отвернулся. Сука-сука-сука… Юра спрятался в телефон и запустил цикл очистки башки — принялся глубоко дышать через нос, не отрывая глаз от экрана. С экрана на него смотрел темный силуэт в неоновом свечении, и легче от этого не становилось. Юра щелкнул клавишу блокировки и огляделся вокруг, тишком из-под капюшона. Отабек ушел. Слава богу. Он еле дождался заселения, тут же закрылся в душе, обхватил себя руками, привалился к холодному кафелю и только тогда, кажется, начал приходить в себя. Ну ты и дурак, Плисецкий. Наорать на своего кумира. Гениально. Отабека он заметил давно. Когда в руки случайно попал какой-то спортивный журнал, заголовок на обложке гласил: «Герой Казахстана принимает вызов». И в качестве подтверждения — пристальный жгучий взгляд, от которого хотелось куда-нибудь спрятаться, но который цеплял так, что невозможно было оторваться. Обладателем взгляда оказался Отабек Алтын, который на отведенном ему развороте все с тем же суровым взглядом стоял у мотоцикла, засунув руки в карманы кожаной куртки. Позер, подумал Юра. Уж этих-то он легко может отличить, сколько их вокруг. Но что-то в нем притягивало взгляд, вызывало интерес. Заставляло повременить и не захлопывать журнал. Недолго думая, Юра принялся за чтение. В статье писали о нелегком пути восходящей звезды катания, первым в стране заявившем о себе на международной арене. Рассказывал, как маленький мальчик в стране жарких степей выходил на свои первые тренировки в коньках, укрепленных пластиковыми бутылками, на естественный лёд. Фигасе, думал Юра и пытался представить, как выглядит такое чудо инженерной мысли. Прочитав дальше, он узнал о том, что когда мальчик выбрал фигурное катание, мать отправилась с ним в Москву на первые соревнования. О том, как мальчик через долгие тренировки и неизбежные травмы вышел на международную арену путем. Читал, как легко этот самый мальчик обо всем этом рассказывает. Без пафосного надрыва, которым грешил каждый второй в своих интервью, говорит так, будто весь пролитый пот, все полученные травмы, все жертвы во имя спорта — всего лишь часть процесса, а тренироваться — все равно что дышать. Иногда задыхаться, но продолжать. Потому что без этого никак. И Юра знал, что это такое, как это бывает. И не понимал, на что жалуются в своих интервью другие фигуристы. Статья закончилась быстро, Юра бросил журнал в стопку таких же на столе тренерской и отправился разыскивать Якова по стадиону, понимая, что в тренерскую тот, похоже, ещё не скоро заглянет. Но интервью с казахским фигуристом не шло из головы. Снова и снова мысли возвращались к нему, Юра перебирал фразы, вспоминая детали, как будто пробовал на вкус образ «героя Казахстана». Добравшись вечером до интернета, Юра тогда первым же делом загуглил: Отабек Алтын. И, конечно же, прежде всего полез смотреть прокаты. На первый взгляд казалось — ничего особенного. Ни четырех четверных во второй части программы, ни бильмана во вращении, но на Отабека хотелось смотреть. И Юра долго не мог понять, в чем дело. Каждое движение звезды Казахстана дышало уверенностью. Не той, с которой на лед выходил Никифоров — стремление поразить, выпендриться, отхватить свой кусок славы. Это было нечто стабильное, устойчивое, ровное. Как серые горы под золотым солнцем, как необъятность степи, сгорающей в его лучах. Отабек катал так, как будто знал: важно только то, что происходит здесь и сейчас. Он выходил на лед так, будто оставлял все остальное за бортиком арены. Полностью погружался в образ и не просто механически сажал прыжки, а говорил со зрителем. Каждый прокат был историей, смыслом, словом. В его катании был не только сам прокат, но чистое искусство: идеальное слияние техники тела и стремления души. Опомнился Юра уже за полночь, после того, как просмотрел все видео, какие смог найти, и, казалось, отследил весь жизненный путь Алтына. Хотя наутро оказалось, что ещё не весь: поисковая строка выкинула на него несколько интервью и страничку в инстаграме. Других соцсетей у Отабека, похоже, не было. Инстаграм он вел активно, но хаотично, явно не заморачиваясь продвижением себя в сети. Вот и нехуй, думал тогда Юра, раз нет времени на выпендреж, значит, тренируется. Когда реально тренируешься, нет времени заморачиваться за обработку фото в инстаграм, выжить бы. Сам Юра тоже регулярно выкладывал что-нибудь в сеть, но это были по большей части фотографии Пети и новых шмоток. А что ещё постить, если большую часть дня ты на тренировке, в оставшееся время пытаешься худо-бедно нагнать школьную программу, а потом тупо отмокаешь под душем, обмазываешься мазями или тупишь в какое-нибудь кинцо, потому что ни на что другое сил уже не остается. Но Отабек, похоже, нашел какой-то способ удлинять сутки. К видео с тренировок частенько присоединялись фотки с друзьями, командой, фотки байка, природы, высоких городских зданий и иногда — рваные линии звукозаписи на экране ноутбука. Хуя ты талантливый, думал Юра и даже немного завидовал. Иногда к подписи под фото Отабек прикреплял название какого-нибудь трека, и через пару месяцев Юра заметил, что содержимое его плеера претерпело существенные изменения. Как и содержимое телефона. К фоткам Пети, леопардовых кед и клевых толстовок добавились фотки Отабека. Казах был хитрой сволочью и себя постил так же редко, как позировал для камер журналистов, но если вдруг доводилось, выходил он охуенно. Подписываться на инстаграм Юра не стал, и сам не знал, почему. Об Отабеке хотелось кричать на весь мир. Рассказать всем, какой он охуенный и что он делает. Но было что-то очень классное в том, чтобы каждый раз вбивать в поисковую строку «Отабек Алтын» и кликать по ссылке в поиске. В том, чтобы беспалевно листать его фотки, сохранять удачные и ныкать их в отдельную папку. И в том, чтобы никто не знал о его маленьком увлечении. Это было только его и ничье больше. Его Отабек. Чем больше Юра залипал, тем больше понимал: он хочет кататься так же, как Отабек. Без всех этих ужимок, которые в него вбивали с детства и которыми в совершенстве овладел Виктор (за что и стал звездой катания). Только сейчас Юра понял, насколько тесно ему было в привычных рамках. Почему у него никогда не получалась вся та «легкость», о которой столько талдычил Яков, непременно ссылаясь на Витю-хуитю. «Вспомните Никифорова в такой-то программе, вспомните в такой-то». И сделайте так же. Юра, кажется, знал все прокаты Никифорова наизусть и мог транслировать из головы на экран, не упустив ни одной детали. И только теперь он понял, как много времени и памяти было потрачено зря. Сколько бы ни бился Яков, сколько бы ни орал на него и ни ставил Никифорова в пример, Плисецкий неизменно вспарывал лед лезвиями так, что тот жалобно хрустел и разлетался в стороны, а вместо томного лица, подразумевающего тонкую душевную организацию, выдавал зверскую гримасу в стиле «всех порву, один останусь». Но глядя на Отабека, Юра понимал — вот оно. Вот так катаются нормальные мужики. Однажды он даже попытался пропихнуть эту идею Якову. Набрался смелости, дождался, пока команда начнет расходиться после тренировки, и сунул тренеру под нос телефон с заготовленным видео проката. И только успел нажать play со словами «дядь Яш, я тут подумал, короче, вот че нам надо», как откуда ни возьмись, словно черт из табакерки тут же вынырнул ещё не сваливший в Японию Никифоров и вперился своими рыбьими глазами в экран из-за плеча тренера. — Йу-урочка, ты нашел себе кумира? Юра немедленно послал звезду катания нахуй, но тот, что характерно, не пошел. А Юра получил очередное замечание от Якова за мат в стенах стадиона. — Юра, что это ты мне такое показываешь? Тот на мгновение задумался, спрятался за волосами. И правда — что? Кроме охуенного казаха, конечно. — Вот так хочу. Не все эти ах, ох, что ж я маленьким не сдох. А чтоб нормально, солидно. Вот как у него. Музыку было слышно плохо, но Юра надеялся, что и без тяжелых гитарных запилов будет ясно, чего он от Якова добивается. — Кто это? — Какая, нахуй, разница? Вы на катание смотрите, а не на рожу, — и сам себя внутренне поправил — лицо. — Это не твоя пластика, Юрочка, мы не будем такое ставить. — А какая моя? — сразу же вскинулся «Юрочка», уязвленный, как он считал, несправедливым отказом. — Опять сопли по катку размазывать? Вам-то ещё не надоело на это смотреть после Вити? Что, ебнем следующую программу под какую-нибудь Фею Драже или Лебединое озеро там? А чо мучиться-то. Зато точно «моя пластика» будет! Вы ж хотите, чтоб я катал как баба. Ещё чуть-чуть, и пачку на меня наденете. Никифоров за плечом у Якова усмехнулся, и захотелось немедленно ему уебать. — Наденем, если продолжишь материться, — весомо парировал тренер, и кулаки у Юры сжались так, что короткие ногти впились в ладонь. И ведь Якову не въебешь. Яков здесь главный. Ну и просто мужик хороший, когда вот такую вот дичь не несет. — Юрочка, — примадонна льда выплыла из-за спины Фельцмана и одарила молодежь покровительственной улыбкой, — ты просто не понимаешь. Видишь ли, соответствие пластики природным данным чрезвычайно важно в фигурном катании. Вот я, например… — Ходил до восемнадцати лет с хвостом до жопы, выступал полуголым и катал исключительно фей, — зло закончил за него Юра, — Понял я, короче. Спасибо, дядь Яш, — совершенно неблагодарно выдернул телефон из руки тренера, запихал в карман олимпийки, сжал до боли в костяшках и быстро направился к выходу. Стараясь не думать о том, что сам начал отращивать волосы, глядя на Витю, и тщательно посылая всех нахуй. Не хочет Яков менять ему стиль катания — он сам поменяет. И пусть тот орет сколько сможет. Уже на улице Юра достал телефон из кармана, нажал кнопку разблокировки и посмотрел на силуэт на заставке. Подумал: нехуй. Я тоже так научусь, подожди. *** Жизнь, разумеется, не собиралась следовать юриному плану и завертелась образом совершенно противоположным желаемому. До первого взрослого сезона оставалось всего ничего, а впихивать новый стиль в старые программы оказалось намного сложнее, чем Юра думал. Отдать свое золото он не мог, внутреннее напряжение нарастало, и Юра решился на отчаянный шаг — пойти на поклон к Виктору. Раз уж Никифоров такая звезда, да к тому же, обещался — пусть ставит. Раз такой умный да талантливый, пусть научит, как катать фею так, чтобы даже казахских героев уделать… Но Витя оказался пидорасом Витей и обещания не сдержал. Вообще бросил катание и умотал в Японию. А время неслось со скоростью самолета Санкт-Петербург-Токио, а потом обратно. Юра злился на себя за то, что проебал это самое время на погоню за Никифоровым и за то, что окончательно лишил себя возможности блеснуть новым стилем в первом взрослом сезоне. Пришлось работать с тем, что было. С Лилией. И Юра работал. Работал, начинал каждое утро с проверки инстаграма и нового трека оттуда и даже не задумывался, что они с Отабеком могут пересечься где-нибудь на соревнованиях. Впрочем, они и не пересекались, постоянно попадая на этапы в разных странах. Только за неделю до финала Гран-При в Барселоне Юра открыл список и с немедленно завернувшимся в кишках узлом обнаружил фамилию «Алтын». Отабек, до сих пор бывший идеальным абстрактным образом и фантомным источником вдохновения, грозился обрести плоть. И какой он был там, в этой самой плоти, Юра не знал. Более того, не был уверен, что хочет знать. В самолете он несколько раз представлял себе их возможную встречу, но дальше приветствия ничего придумать не мог. У него вообще с людьми не ладилось, и как разговаривать с кем-то, кто тебя не бесит, а тем более с кем-то, кем ты восхищаешься, Юра не знал. С самого аэропорта он украдкой поглядывал вокруг, не зная чего боится больше: что так и не увидит Отабека или что придется столкнуться с ним лицом к лицу. Долго загоняться по этому поводу времени не было, но пиздец не заставил себя ждать. Одно неловкое совпадение, и вот не ожидавший подставы Плисецкий уже чувствует, как дыхалка и мозг отключаются примерно одновременно, услышав слово «Отабек», а сам он, не зная, то ли бежать, то ли стоять, сталкивается со своим источником вдохновения в холле отеля. Вздрагивает от пристального взгляда, героическим усилием перебарывает желание бежать сломя голову — и орет на него. А тот только окатывает Юру волной глубокого презрения и красиво удаляется в ночь. Вернее, в двери отеля. И все. Браво, Юра. На бис. Зе фест плейс гоуз ту… Насчет презрения Юра уверен не был, но сейчас, под теплыми струями душа, в голову упорно лезла всякая дичь, и казалось, что мир медленно осыпается под натиском ужаса. Все видели эту лажу. И Жоп-Жоп видел, и бабища эта его, и девахи эти чокнутые, «ангелы», мать их… Весь мир видел, как Юрец облажался. Пиздец. Пережив первую волну паники, Юра сделал глубокий вдох. Затем попытался взять себя в руки и заставил выйти в мир. Худо-бедно ему удалось уговорить себя, что о том, насколько сильно он облажался, из присутствующих мог знать только Яков, но Яков нормальный мужик. Если и видел, ничего не скажет. К тому же, сейчас были дела и поважнее: задачу уделать кацудона никто не отменял. И если забивать себе голову мыслями от Отабеке, то у поросенка появится жирный шанс встать на пьедестал. Этого Юра допустить не мог и воспользовался единственным известным ему способом не загоняться: занялся тренировками. Если бы он мог, он бы впахивал все оставшееся время до прокатов, но Яков был непреклонен и отправил его прогуляться по городу. Отдохнуть, подышать. Якобы отвлечься от мыслей о соревновании, ведь перед днем прокатов полезно расслабиться, это повышает шансы на успех. Ха-ха. Юра в свою очередь думал, что Яков просто и сам был не прочь прогуляться с Лилией по улочкам Барселоны. А ещё Яков явно не брал в учет пресловутых Ангелов Юрия, с присутствием которых в городе не была совместима ни одна спокойная прогулка. На след девахи напали быстро, как Юра ни шифровался. Прикинув количество участниц фанклуба, вышедших на охоту, «кумир» быстро сообразил, что проще сбежать, чем раздавать им всем автографы — до ночи не закончат, а потом один хрен ведь не отлипнут. Проблема оказалась только в том, что город Юра знал плохо, а сталкерили Ангелы хорошо, и он быстро оказался загнан в какой-то переулок, гадая, хватит ли у девок сообразительности завернуть за угол, и не зная, куда бежать, если все-таки хватит. Если выскочить из угла, куда он забился, и побежать просто прямо по улице, рано или поздно его догонят, и не факт, что ему удастся ещё раз так удачно спрятаться. Если попытаться проскочить мимо толпы и побежать, например, к отелю, то… То там-то они точно его достанут. А если просто остаться здесь… — Юрочка! Смотрите, это Юрочка! «Юрочка» громко выругался, но слова утонули в реве мотора и визге девчонок. В глазах на секунду потемнело, секунда мгновенно растянулась в персональную вечность, а перед Юрой словно изниоткуда возник темный силуэт на мотоцикле. И что-то сказал. Юра моргнул, пытаясь наладить связь с окружающим миром, но что от него требуется — понял только когда в руки ему кинули шлем. Какой-то внутренний голосок внутри, подозрительно тонкий и восторженный, завопил в унисон с фанклубом. Юра же, не давая себе времени активировать мозг, запрыгнул на байк. Вцепился в ручки пассажирского сидения, боясь прикасаться к Отабеку, и уставился в небо, гадая, когда же оттуда спустится всевышний и заберет его с собой. Потому что он сейчас немедленно умрет от тахикардии. *** Отабек молча гнал по улицам Барселоны, Юра цеплялся за ручки, стараясь не завалить себя, Отабека и мотоцикл на бок, и гадая, что же дернуло героя Казахстана спасать «русскую фею». Такой благородный? Да, это было похоже на того Отабека, которого он себе представлял. И от этого хотелось тупо улыбаться далекому барселонскому небу. Когда мотоцикл затормозил у очередного памятника архитектуры, Юра не сразу понял, что пора слезать. Отчасти примерзнув к железному коню, отчасти все ещё не веря в происходящее. Из беспамятства его выдернуло мягкое: — Ты идешь? И Юра пошел, не понимая и не спрашивая, куда и зачем. Отабек привел его на смотровую площадку, и Юра как можно быстрее попытался заземлиться об перила, делая вид, что любуется красотами каталонской столицы. Однако в тишине пялиться на город было невозможно. В плечах нарастало напряжение, желудок завязывался в узел, горло сжималось, ладони потели, сердце билось где-то в мозгах, Отабек молчал, и нужно было что-то сказать. Нужно было что-то… — Ты вообще кто? — ляпнул Юра и тут же мысленно отвесил себе пиздюлей. Ебать, Плисецкий, ты вообще нормальный? Глянул краем глаза на Отабека и тут же спрятался за волосами, чтобы не палить свою полыхающую рожу. Отабек, кажется, усмехнулся, и Юра принялся молиться всем богам, какие есть на свете, чтобы этот ад поскорее закончился, и его уже забрали отсюда на святые небеса или куда там, где он будет не таким тупым, а казахи — такими охуенными. — А ты не помнишь? Сердце ухнуло в пятки, взяло там паузу и, оттолкнувшись от эмоционального дна, на полной скорости рвануло обратно в уши. — А? — тупо выдал его рот, пока Юра отчаянно перебирал варианты, где он мог проебаться. Когда успел дойти до такого беспамятства, чтобы засветиться? Не дай бог он, как кацудон на прошлогоднем банкете, вис на Отабеке и говорил ему всякую хуйню. Кацудону это только помогло, но ведь они-то с Отабеком точно нигде не… — Мы вместе тренировались в летнем лагере у Якова пять лет назад. — Да ладно?! — Юра чуть не выпрыгнул за перила, когда сердце снова рванулось куда-то за пределы грудной клетки. — Серьезно?! — М, — Отабек утвердительно кивнул. Так же основательно и серьезно, как катал свои программы. — Я не помню этого! — кажется, Юра проорал это слишком громко, но на контроль своего тела оперативки у мозга уже не оставалось. Блин, блин, блин, да как так? Где?! Сука, пять лет назад… и Отабек его помнит. И… Но как?! Почему Юра не помнит его? Сладкая волна удовольствия, горькая волна ужаса и перчинка растерянности смешались в нем, превратившись в дикий эмоциональный коктейль, и крыша отъезжала очень уверенно и быстро. — Это был мой первый год в юниорах. Но я не успевал за русскими ребятами, и меня перевели в группу новичков. У тебя был незабываемый воинственный взгляд. Крыша с корнем вырвала удерживающие ее петли и унеслась в заоблачные дали на реактивной струе самодовольства. Блядь. Блядь, бля-а-адь, ааа! Вот этот охуенный казах, этот дохуя талантливый человек, тот, на кого Юра хотел равняться, на чьи прокаты смотрел каждый вечер, чью музыку тырил к себе в плеер, чьи немногословные интервью выуживал с самых задрипанных сайтов… Не успевал за другими. За ним, за Юрой не успевал в каком-то там лагере. И помнил его, его, Юру помнил целых пять лет… Пять, сука, лет помнил его какой-то там взгляд. Юра даже толком не расслышал какой. Узел в желудке развязался и завязался ещё раз, на этот раз во что-то более вычурное. Юра сжал руки в кулаки. — Я тогда только переехал из Москвы в Санкт-Петербург. На самом деле я был в отчаянии. И решил тогда, что не буду плакать, пока не стану сильнее, — он улыбнулся, вспоминая десятилетнего себя, но надеясь, что Отабек этой улыбки не увидит. Десятилетним, Юре уже тогда хотелось уебать весь мир, но, кажется, именно тогда он и научился не сдаваться. Он никому об этом не рассказывал, даже дедушке. Дедушку не хотелось волновать, а остальным нехуй показывать свою слабость. Только Яков знал, как на самом деле Плисецкий рыдал тогда по ночам в коридоре, чтобы не разбудить никого своими всхлипами, но дядь Яша-то точно никому не скажет. Сколько у него таких уже плакало… А теперь вот Юра зачем-то вывалил это все на Отабека. Ну, может, не все, но огромную часть той правды, которую вообще-то не принято рассказывать едва знакомым людям. Но Отабеку почему-то хотелось. И Юра не понимал, почему. Это даже на понт не было похоже, мол, посмотри, какой я был классный — страдал, но никто об этом не знал. Скорее уж наоборот: воинственный взгляд? Да я рыдал как последний хлюпик. Но Отабеку было не стыдно в этом признаваться. Интересно, а сам он как тогда? Что делал? О чем думал? И как стал таким охуенным, если был отстающим. Но задать вопрос Юра не успел. Отабек кивнул, молча принимая его «исповедь», и негромко сообщил: — Я потом уехал в Америку, после Америки тренировался в Канаде, а теперь вот вернулся в Алматы. «Я знаю», — чуть не брякнул Юра, видевший в инстаграме алматинский аэропорт и приветственный текст, адресованный родному городу. И прочитавший о биографии Отабека все, что только смог найти. — И сейчас хочу завоевать победу для своей страны как никогда раньше. Юра сглотнул. За все это время он и думать забыл о том, что Отабек — тоже его соперник. От этой мысли внутри нехорошо заворочалось беспокойство и отвращение к самому себе. Юра — лучший. Юра должен взять это золото. Пусть он катает сраное Агапэ, в котором, похоже, так ничего и не понял, но он должен взять золото. Мир на секунду потух в глазах, и самый амбициозный дебютант сезона выдавил, борясь с подступившей тошнотой и стараясь не давать ход всем тем мыслям, что бомбой взорвались в его голове. — Отабек, почему ты общаешься со мной? Я же соперник. Если раньше он предполагал, что Отабек спас его от «ангелов» потому что был нормальным пацаном и просто пришел на помощь, то теперь внутри зародилась противная, омерзительная догадка: а что если он, наоборот, хочет вывести из строя одного из главных соперников? Разжалобить его, сбить ему настрой, расслабить его, а может, и что-нибудь посерьезнее устроить: вокруг никого, чужая страна, незнакомый город, ищи потом свищи, куда пропал Плисецкий. Юра едва заметно тряхнул головой, понимая, что загнался. Это уже бред. Даже если Отабек на самом деле козел, физического вреда он ему точно не причинит. Да и не козел он. Не может быть козлом. Не имеет права, обиженно заявил Юра самому себе. — Просто мне всегда казалось, что мы похожи, вот и всё. Будешь моим другом или нет? Кровь отхлынула от лица, но, быстро передумав, рванулась к нему с новой силой. — Че? — тупо брякнул Юра. Даже мысленный подзатыльник себе отвесить не успел. — Будешь моим другом или нет? — терпеливо повторил Отабек и протянул руку. Как в тумане Юра протянул руку навстречу и наткнулся на горячие пальцы в кожаных обрезах. Сжал. Блин. Настоящий. Захотелось вцепиться и подержать подольше, чтобы убедиться — правда живой человек. Такие, как он, правда существуют не только на видео в ютубе. Сердце неожиданно замедлило темп, жгут, стягивающий грудь, ослаб. Охуеть. Отабек предлагает ему быть его другом. Призрачный образ, далекий и недостижимый, вдруг обрел плоть. Сомнения исчезли, как будто их и не было, от сжимающей его пальцы руки по телу разлилось тепло. Друг. *** — Отабек, ДАВАЙ! Юра свесился через ряд кресел и заорал со всей силы ещё раз: ДАВАЙ! И довольно улыбнулся. Какой кайф. Как круто, что можно просто орать, не жалея сил, и ни одна сволочь тебе ничего не скажет. Потому что он — твой друг. Как круто, что можно переживать не только за себя. Круто, что можно не сталкерить инстаграм, а наблюдать Отабека здесь собственными глазами. Кричать ему «Давай!» и видеть поднятый вверх большой палец. И все тот же строгий взгляд, но на этот раз уже живой, обращенный именно на него, на Юру. Круто, что далекий, призрачный, глубокий как ночное небо и болезненно недостижимый образ стал живым. Что Отабека, как оказалось, можно хватать за руки. Стягивать с него наушники, хлопать по плечу. Что, оказалось, можно стать частью его далекого прекрасного мира. Того, куда Юра так долго не мог попасть. Того, где всегда светило яркое алматинское солнце.