***
Гонконгский Шаттердом, 08:04 утра. Радиоприёмник барахлил. Сквозь треск помех время от времени пробивались раздражающе бойкие голоса китайских радиоведущих и обрывки песен с континента, отдающиеся в голове бесконечными «shì» и «hěn». Германн покрутил ручку, настраиваясь на нужную частоту (единственная станция, дублирующая новости на английском) и зябко поёжился. Всю ночь его мучила мигрень, не оставив ни малейшего шанса на отдых. «…А сейчас к прогнозу погоды. На южном побережье продолжается сезон штормов. Власти Гонконга объявили красный уровень опасности в связи с приближением урагана «Феликс». По прогнозам метеорологов, порывы ветра на территории полуострова могут достигать ста двадцати километров в час, а штормовые волны — шести метров. Уже было отдано распоряжение о закрытии учебных заведений, офисов и торговых центров; движения морских и воздушных судов ограничены. Настоятельно рекомендуем жителям города не покидать свои до…» Готтлиб выключил радио и поднялся с места, рассеянно потирая ногу. Почему-то у него было плохое предчувствие.***
В лаборатории царил полумрак. Германн неуверенно замер на пороге, сощурив глаза: — Ньютон? Что с генератором? Почему лампы всё ещё в ночном режиме? Глухое эхо короткой реверберацией прокатилось по комнате и умолкло; внезапно стало очень тихо. С каждой секундой германновское плохое предчувствие росло в геометрической прогрессии. Вдруг откуда-то слева раздался подозрительный плеск, а вслед за этим голос Гайзлера из темноты ответил: — И тебе доброе утро! Или не очень. Смотря как ты относишься к перспективе стать поближе к океану. — Что ты имеешь в… — Германн опустил взгляд. Сквозь решётчатый пол лаборатории на несколько сантиметров проступала вода, расходясь концентрическими кругами там, где копошился Ньютон, в тщетных попытках сгрести в охапку сразу все свои джембе. Голени под закатанными джинсами биолога приветливо скалились на Германна мордами кайдзю. Кажется, это были Инсурректор и Райте. Тусклые светильники продолжали нервно мерцать над их головами. Германн от души выругался на немецком. — Не совсем понимаю, что ты только что сказал, но полностью поддерживаю, — отозвался Ньютон. — И, эй, давай, иди сюда и помоги мне. Нечего там прохлаждаться Немного помявшись, Германн спустился на одну ступеньку вниз и настороженно поводил концом трости по мутной воде. Ньют закатил глаза. — Здесь нет акул, Германн, я проверил. Мимо, словно опровергая его слова, медленно проплыл пластиковый Сканнер. Германн проводил его скептическим взглядом, а Гайзлер ойкнул и принялся ловить фигурку. — Эй-эй, ты куда? — крикнул он, заметив, что коллега вновь поднимается обратно по ступенькам. — Мне нужно взять кое-какое… оборудование, — пробормотал Германн. Дверь захлопнулась за ним с громким скрипом, оставив Ньюта в одиночестве посреди затопленной лаборатории, с засученными рукавами и пластиковым Сканнером, зажатым в ладони. Последний, кажется, ухмылялся.***
Германн вернулся через несколько минут. Он избавился от пиджака и жилетки, оставшись в одной рубашке, к которой, впрочем, всё равно в порыве крайнего педантизма, прицепил идентификационный бейджик. На ногах математика вместо оксфордов красовались внушительного размера резиновые галоши. Ньютон открыл рот. Затем закрыл. Немного подумав, снова открыл и поинтересовался: — Слушай, а у тебя случайно нет второй пары? А то в моих ботинках, по ощущениям, уже половина залива плескается. Готтлиб отрицательно качнул головой, Ньютон вздохнул. — Кофе? — в свою очередь спросил Германн с надеждой. Впрочем, не слишком сильной. — Машина сдохла из-за скачка напряжения, — уныло просветил его Гайзлер. — Опережая твой вопрос: холодильник тоже. Но не думаю, что с твоими морковками что-то случится. А вот мои холодные склады… Германна передёрнуло. Он уже чувствовал расползающийся по всему помещению запах разлагающихся внутренностей кайдзю, похожий на смесь аммиака и тухлой рыбы. — Блестяще, — процедил математик сквозь зубы и направился к своему рабочему столу. Трость, словно нос драккара, легко рассекала воду. Перенести отсыревшие бумаги в его комнату было несложно, проверить компьютеры и флешки на наличие резервных копий файлов — тоже. Гораздо сложнее… Из угла вновь раздался жизнерадостный оклик: — Герма-а-а-анн, дружище! Помоги мне затащить комбоусилитель в комнату! Готтлиб закрыл глаза и медленно принялся считать числа Фибоначчи.***
Когда они спустя несколько часов всё-таки выбрались из лаборатории, стрелка часов уже перевалила далеко за полдень. Германн вытащил из нагрудного кармана платок и несколько раз провёл им по лбу; волосы, завившись от влажности, лежали на нём кольцами. Ньютон замедлил шаг, обходя коллегу слева и привычно подстраиваясь под чужую походку. — Может, зайдём в столовую? — предложил Гайзлер, рассеянно разминая шею свободной рукой. В другой он держал спасённую электрогитару, с которой ни за что не захотел расстаться. — Мы, конечно, уже опоздали на завтрак, но попытка, как говорится, не пытка. Ну, кроме тех случаев, когда пытка, но у нас же не этот случай, да? Готтлиб в ответ неопределенно дёрнул плечом, но сказать ничего не успел, потому что сзади их окликнули. Учёные синхронно обернулись: к ним по кривой траектории спешил Тендо Чои. В правой главный техник держал огромный кофейник, а в левой стопкой лежали несколько картонных коробок (как предположил Германн, с пончиками). На коробках, в свою очередь, шатко балансировало несколько кружек. Старательно придерживая всю конструкцию подбородком, Тендо чуть приподнял руку с кофейником в знак приветствия. Ньютон тут же подскочил к нему, забирая кружки. — Ты мой спаситель, amigo, — благодарно улыбнулся Чои. — Слышал, нижние уровни затопило из-за тайфуна. Надеюсь, ваша лаборатория не слишком пострадала? Он кинул красноречивый взгляд на готтлибовские галоши. Ньютон скривился: — Не спрашивай. Целый день пришлось перетаскивать вещи по сухим комнатам. Бедная моя гитара! — он демонстративно прижал инструмент к груди. — Ничего бы не случилось, если бы ты не держал свои игрушки на полу, — проворчал Германн. — Кто бы говорил, — огрызнулся Гайзлер. — Сам полчаса ныл, что твой мел отсырел и проектор коротит. Готтлиб проигнорировал его, повернувшись к Тендо: — Мистер Чои, научное оборудование почти не пострадало. Передайте маршалу Пентекосту, что как только вода спадёт, мы сможем вернуться к работе. Уверен, он в курсе ситуации… хотя, конечно, слишком занят, чтобы заниматься этим лично. Отчёт об этом неприятном инциденте будет лежать у него на столе завтра. Повисла неловкая пауза. — Эээ… — Тендо слегка приподнял брови, Ньютон за спиной Германна прыснул в кулак. Готтлиб снова проигнорировал его, продолжая выжидательно смотреть на Чои. Тот поспешно кивнул: — Да, конечно, обязательно передам, как только увижу его. Держу пари, он будет чертовски рад услышать, что вы там не потонули… Так о чём бишь я? Ах да, парни, айда со мной в комнату отдыха? Выглядите вы, честно скажу, паршиво. А там тепло, сухо и много кофе. — О, мы только за, да, Германн? — Ньютон кинул ехидно-вопросительный взгляд на коллегу и для верности подпихнул его локтём. Тот сдержанно кивнул: — Благодарю за приглашение, мистер Чои, мы с доктором Гайзлером с радостью его принимаем. — Да не за что. Мне одному всё равно не донести все эти кружки, — фыркнул Тендо. Эти двое определённо его забавляли. — По крайней мере в целости и сохранности. — Отдав их Ньютону, вы вряд ли повысите вероятность доставки их до места назначения в целости. За последний месяц доктор Гайзлер разбил четыре кружки, — не смог удержаться от комментария Германн. Ньютон испепелил его взглядом. — Не слушай его, Тендо, это наглая ложь. — Числа не лгут. — Святой Левенгук, только не начинай… — простонал Ньютон, заходя в кабину лифта. — Кстати, чувак, почему ты не в Центре Управления? Я думал, у вас, техников, полно работы. — Из-за тайфуна маршал приказал задраить все люки, закрыть ангары и отменить все поставки по воздуху. — Ответил Чои, когда лифт дёрнулся и начал подниматься вверх. — Так что в Центре остались только несколько дежурных. Даже кайдзю отказываются вылезать из Разлома в такую погоду, — И правильно делают, я бы тоже не стал, — засмеялся Ньютон. Германн только закатил глаза.***
Комната отдыха находилась несколькими уровнями выше научной лаборатории и, подобно многим местам в Шаттердоме, представляла собой промозглое и тёмное помещение, больше похожее на ангар. Чтобы сделать её уютнее, сюда в своё время притащили столы, несколько диванов и видавший виды телевизор, а к потолку подвесили с десяток китайских фонариков из рисовой бумаги. С самого начала существования Шаттердома это было негласным местом отдыха пилотов: здесь они собирались после рейдов, когда не хотели расходится по жилым отсекам. Германн бывал тут всего пару раз, ещё в первые годы своего пребывания на базе. Тогда о прекращении финансирования только начинали волноваться, а в Гонконгском филиале дислоцировались команды «Багрового Тайфуна», «Храброго Горизонта» и «Шаолиньского разбойника». Он запомнил это место тесным и шумным. Сейчас же, после фактического закрытия программы, на базе остались лишь пилоты «Багрового Тайфуна» и недавно переброшенной из Владивостока «Черно Альфы», и комната всё чаще пустовала. Их с Тендо появление вызвало оживление в зале. Саша Кайдановская привстала со своего места в углу и помахала им рукой. Рядом с Сашей Германн разглядел огромную фигуру её мужа Алексиса и тонкий силуэт Мако Мори в тёмно-синем рабочем комбинезоне. Заметив, что их ждут, Ньютон расплылся в улыбке и взмахнул гитарой, чуть не сбив с потолка бумажный фонарик. Германн обошел извиняющегося и суетящегося Гайзлера по широкой дуге и остановился у стола. — Лейтенант Кайдановская, лейтенант Кайдановский, — он отдал честь супругам. — Мисс Мори. Мако приветливо улыбнулась ему и предусмотрительно поднялась со своего место, чтобы забрать у Ньютона кружки. — Вижу, ты принес с собой не только кофе, но и весь научный отдел, — дружелюбно пророкотал Алексис, обращаясь к Тендо, сгружавшему коробки на стол. — Рады вас видеть, доктор Гайзлер, доктор Готтлиб. — Как продвигается ваша работа? — поддержала мужа Саша. — Пока никак. Нас затопило, — вздохнул Гайзлер, падая на диван между рейнджерами и Тендо. — Можно я возьму пончик? С шоколадом. Да, спасибо. Весь день ни крошки во рту не было. Германн сел с краю, на безопасном расстоянии от размахивающего руками биолога, аккуратно пристроив трость между ног. — Доктор Готтлиб, вам налить кофе? — предложила Саша. — А вам, доктор Гайзлер? — Ещё бы! И зови меня Ньют. Это только Германн у нас помешан на своей степени, я не такой зануда. — Я не помешан, — недовольно отозвался Германн, мстительно наблюдая за тем, как Ньютон потянулся за чашкой и неловко опрокинул её, когда обжёг пальцы. Разлитый кофе расползся по столу чёрной лужей. — Неуклюжий идиот, — прошипел Германн и потянулся за салфетками. — Да не лезь ты, кому говорю. Руки убери, а то ещё что-нибудь опрокинешь. Саша, с интересом наблюдавшая эту сцену, тихо рассмеялась и, ткнув мужа локтём в грудь, прошептала ему что-то на ухо. Германн не понял ни слова, но интонации и взгляд, которым одарили его супруги, заставили его уши покраснеть. Старательно скрывая смущение и не слушая причитаний Ньютона, он откинулся на спинку дивана и с нарочитым интересом начал оглядывать комнату. У телевизора в центре зала сгрудились тройняшки Вей Тенг и несколько их соотечественников из команды тех. обслуживания «Тайфуна». На экране мелькали кадры чёрного от грозового неба залива и Гонконга, парализованного стихией. В какой-то момент в комнате воцарилась тишина, даже Ньютон как-то притих, прижимая к груди гитару и уставившись в телевизор. — Надеюсь, жертв не будет, — подал голос Тендо. — В такие моменты я скучаю по Сан-Франциско. Никакой духоты, никаких ливней семь месяцев в году. Только туман. — Ты из Калифорнии? Разве у вас нет сезона дождей? — оживился Ньют. — Я только один раз был в Сан-Франциско, через год после нападения Треспассера. Приехал посмотреть на его череп в музее, это было просто потряс… Германн под столом стукнул Гайзлера тростью по щиколотке. — Ай, да что я не так сказал-то?! — Прошу простить моего коллегу, — Готтлиб бросил в сторону Гайзлера уничтожающий взгляд. — Он иногда не думает, о чём говорит. Тендо сделал неопределенный жест рукой, мол, проехали. На Ньюта невозможно было злиться, как невозможно, да и бесполезно, обижаться на маленьких детей. — В России нет никаких сезонов дождей, — вовремя встрял Алексис, переключив на себя внимание. — Что, совсем? — заинтересованно вскинул голову Гайзлер. — Зато я слышал, что у вас всё время холодно. Как на Аляске. Саша улыбнулась: — Не везде. Но есть места, где снег под землёй никогда не тает. Вечная мерзлота. — Вы жили в таком месте? — искренне ужаснулся Гайзлер. — Нет, — покачал головой Алексис. — Мы из Москвы. Там хорошо. Даже сейчас. Океан далеко. — Давненько мы дома не были, да, Лёш? — Саша взяла мужа за руку. — С пятнадцатого года, как наша Альфа вышла с завода, так и жили во Владивостоке, у Стены. Ну да ничего, Бог даст — вернёмся домой. В Москве сейчас клёны, небось, опадают. Золотая осень. Ньютон закивал, глядя на русских широко раскрытыми глазами, в которых читался страх напополам с восхищением. — А ты сам-то откуда, приятель? — спросил у него Тендо. — А? Я? Из Бостона. Там классно. Ну ты знаешь: MIT, все дела. Тамошние студенческие вечеринки, пожалуй, лучшее, что со мной случалось в жизни, после той печени второй категории. На Хэллоуин кто-нибудь обязательно проходил в костюме Годзиллы… не смотри на меня так, Германн. Да, обычно это был я. Хотя однажды какой-то парень пришел в костюме Ангируса, и мы… ладно-ладно, потом как-нибудь расскажу. Я переехал в Штаты в четырнадцать, а до этого жил в Берлине. В начале осени там всегда тепло. Помню, мы с отцом часто ходили на музыкальный фестиваль, а ещё на ярмарку в Erntedankfest. Ньютон на секунду умолк, чтобы перевести дух, и Мако, до того не принимавшая участие в разговоре, повернулась в Германну: — Доктор Готтлиб, вы ведь тоже из Германии? Тот кивнул. — Да. Правда, в Берлине я только учился. А родился в Гармиш-Партенкирхене. — Гармиш-Парт… как-как ты сказал? — перебил его Ньют. — Никогда не слышал о таком городе. — Во-первых, это не город, — ядовито откликнулся Готтлиб. — А во-вторых, тот факт, что ты о нём не слышал, говорит лишь о твоих скудных познаниях в области географии. Если тебе станет от этого легче, то это неподалёку от Мюнхена. Надеюсь, где находится Мюнхен, ты знаешь. — Ах вот откуда это кошмарное произношение, — хмыкнул Ньютон. — Доктор Готтлиб у нас южанин. Германн бросил на Гайзлера раздраженный взгляд и поджал губы: — Не желаю слышать замечаний от человека, который по-немецки способен произнести от силы два грамматически-верных предложения. — Эй, я не виноват, что переехал в Америку, когда был подростком. Не то чтобы в Бостоне было время практиковаться в немецком. И уж точно не моя вина, что единственный мой земляк здесь говорит, как Хайнц Вайксельбраун. Слушай, а йодль ты петь умеешь? Бледное лицо Германна пошло красными пятнами, и Мако поспешила вернуть беседу в мирное русло. Японка деликатно тронула математика за локоть, привлекая его внимание: — Доктор Готтлиб, если я не ошибаюсь, в Гармиш-Партенкирхен проходили Олимпийские игры? Несколько лет назад я делала доклад в школе про историю Олимпийских игр. — Так точно, мисс Мори, вы совершенно правы! — Германн демонстративно повернулся к Мако, одарив напоследок коллегу ещё одним презрительным взглядом. — Зимние Олимпийские игры тысяча девятьсот тридцать шестого года. Именно ради них и объединили два поселения: Гармиш и Партенкирхен. Знатный был скандал, старожилы до сих пор жалуются. Но, уверяю вас, это прекрасное место, очень живописное… Взгляд Германна рассеянно скользнул по металлическим стенам комнаты и остановился в одной точке. — Со всех сторон долина окружена горами, и в сентябре, когда начинают опадать листья, воздух становится таким прозрачным, что видны даже самые отдалённые пики. А по ночам звёзды сияют так ярко, что туманность Гантель можно увидеть невооружённым глазом… Ньютон, затаив дыхание, наблюдал за тем, как математик вертит в руках собственные очки. Через несколько мгновений Готтлиб словно бы очнулся и, смущённо кашлянув, нацепил очки обратно на переносицу. — В общем, это были хорошие времена, да… Маленькая тихая община посреди Альп… Правда, в начале войны Германия приняла много беженцев, так что сомневаюсь, что там всё осталось по-прежнему. Мако тихонько вздохнула. Ньютон задумчиво шмыгнул носом и дёрнул струну на гитаре, Тендо потянулся за кофейником, а Алексис обнял Сашу за плечи одной рукой. Где-то снаружи продолжал бушевать океан.***
— Слушай, сейчас только восемь вечера, детское же время, — Ньютон выглядел обиженным. Шаркая ногами, он медленно плёлся по коридору. Нижняя часть корпуса гитары едва не волочилась по полу. — Сегодня был длинный день. И, кстати, никто не заставлял тебя идти со мной, — резонно заметил Германн. Ньютон ничего не сказал, только посмотрел на него тем странным нечитаемым взглядом, который появлялся у него иногда в минуты задумчивости. — Ты скучаешь? — вдруг остановившись, спросил он. — Ну, по своему родному городу. Хотел бы туда вернуться? Германн по инерции прошел ещё немного, потом резко повернулся. Сначала Ньютону показалось, что он не ответит, но внезапно черты лица математика смягчились. — Иногда. Но я знаю, что это невозможно. В Гармиш-Партенкирхене жил прежний Германн. Для нынешнего там слишком… мало места. А здесь у меня есть работа и… — Германн потупился. — Многих эта война лишила дома, но мне она его дала. Не поднимая взгляд, он понял, что Гайзлер подошёл совсем близко. Затем Германн почувствовал, как его мягко взяли под руку. — Не знал, что ты такой сентиментальный, чувак, — мягко усмехнулся Ньютон. — Идём, посмотрим, как там твои морковки. И ты прав. Сегодня был чертовски длинный день.