Часть 1
14 апреля 2013 г. в 21:09
Бледная кожа на лице обветрилась, и разводы от слез и туши расползлись по щекам. Из прически выбились редкие волоски, щекотавшие нос, и яркая лампа в женском туалете слепила глаза.
Джубия и себе уже толком не смогла бы объяснить, что забыла в этом месте. И собственное отражение в зеркале, покрытом мыльными разводами грязных рук, начинает казаться незнакомым и даже чужим.
Кап, кап, кап – проточная вода льется тонкой струей. И на косметические процедуры – строго десять минут, даже если как никогда хочется остаться хоть где-нибудь в темном пустом углу навечно. Там, где серое блеклое небо ее не отыщет. Но пудра ложится неровным слоем на горячие щеки, и жалкие десять минут вот-вот закончатся.
Гаджил, наверное, злится – Джубия впервые не пришла на его выступление. Вряд ли он скажет ей, но если не злится – волнуется уж наверняка. Джубия знает, но ничего с собой уже не может поделать.
И если бы ее спросили вдруг: в каких они с Гаджилом отношениях? Девушка с синими волосами, которая фанатично подкрашивает корни через день, может разве что пожать плечами. И Джубия не может сама его бросить – того, кто первый и почти единственный проявил человечность по отношению к ней, нельзя терять почем зря, да и не в том она положении, чтобы разбрасываться людьми без причин. Залог хороших отношений слишком простой, тут сложно не сообразить: Гаджил не удивляется, что Локсар всегда в теплой одежде, и что дрожит без конца, жалуясь на мерзнущие пальцы, он даже проявляет странное, но уважение все-таки – не спрашивает, откуда его болезненно бледная подруга родом.
Джубия как-то обмолвилась, что детство провела в серо-дождливой провинциальной дыре, где и сама не заметила, как пропиталась грузной унылостью и не проходящей отрешенной усталостью. Казалось – призывно сверкающие городские огни расшевелят кого угодно и выветрятся, будто сами собой, ночные кошмары и остатки беспробудного сна от однообразия.
Но город развернулся грязно-протухшей стороной, и лазурное небо оказалось все таким же безжизненным и тягучим. Джубия поняла слишком поздно, а выцветшие скованные пальцы и безучастный взгляд – впечатались намертво, и черт знает, как все бы закончилось, не встреть она Гаджила – одним своим видом не предвещавшего ничего радужного, со звериным взглядом и металлическим голосом. И с чего все началось – не вспомнить, ведь человек-зверь оказался не менее одиноким, чем и сама Локсар, а это уже неспроста и тоже по-своему, но важно.
Человек-зверь сочинял весьма своеобразные песни, и Джубия поддерживала, как только могла. Медленно, да и то – с горем пополам, но Редфокс даже закрепился в небольшом ночном клубе на окраине, где раз в неделю, по вечерам, даже собирались благодарные слушатели в количестве пары десятков человек. Музыка не для всех, что и говорить.
Но время шло, и странное предчувствие вылилось в настоящую катастрофу. Гаджил и шанса не имел понять – почему девушка с фанатично покрашенными в синий волосами стала пахнуть слезами и дешевой пудрой. Просто зверю не дано понять, а Джубия по-настоящему влюбилась.
Только вот Снежный принц с ледяным дыханием и простым серым именем оказался наваждением похуже, чем в первый раз, и Джубия держала себя в рамках приличия через силу. Познакомиться удалось только до уровня привет-пока, Снежный принц еще тогда недвусмысленно дал понять, что дальше отношения не зайдут и зайти не могут. А Гаджил учуял неладное слишком быстро, и ореол неприступной романтической загадочности развалился на уродливые грязно-серые монолитные куски.
И от Снежного принца остались только затуманенные темные глаза да кокаиновая улыбка, и еще остаточный след белоснежного порошка. Но принц мог себе позволить концентрированное счастье в пакетиках, а Джубия – нет. И хотя соблазн увидеть чистое лазурное небо, о котором Гаджил рассказать не мог, сколько ни старался, был слишком велик для нее одной, Джубия не могла разбрасываться самым дорогим без причины, ведь принц начал не просто так. И Гаджил учуял бы сразу, и хотя ни разу не позволил себе ударить Локсар – склонность к насилию у него была, да еще какая. Джубия слышала что-то о банде, но вмешиваться не хотела, да и ни к чему – каждый волен делать так, как считает нужным.
А Снежный принц тем временем исчез, наверное, - в то же ниоткуда, из которого и появился. Редфокс пригрозил, что искать не будет, а ей не позволит тем более. Лицо Гаджила тогда исказилось уж чересчур в устрашающей гримасе, чтобы пререкаться. И при всем нежелании Джубия понимала: Гаджил был прав.
Дракон с черными непослушными волосами вцепился мертвой хваткой от чувства необходимости защищать хоть кого-то. Но Джубия никогда и не считала себя принцессой, чтобы на этом зацикливаться. У дракона слишком тяжелая рука и растрепанные волосы цвета гуталина, что почти грива. Просто когда его холодная твердая рука сжимает запястье Локсар, в голове все равно проносится вариантов десять развития их отрешенно-железной повести. Но конец до неприличия мрачен, и в безразличных глазах отражаются разве что матовые вспышки огней и молчаливый вердикт, который почти приговор. Так случается: Гаджил когда-нибудь точно потеряет нюх, а Джубия - растворится в потоках дождя, будто и не было.
Солнце отказалось от нее, и безоблачное небо отказалось, и только сточные воды ржавых труб заключали порой в леденяще-холодные объятия. И Джубия с головой погружалась в ванну, а Редфокс - выгрызал со скрипом вдохновение у призрачной Музы. И Локсар даже немного завидовала, как счастлив он был после окончания боя с железной завесой, что отделяет серую комнату на безликой окраине от ярких красок неподдельной возможности творить пока не отвалятся руки. Но это не всем дано, и Джубия отворачивалась к бесцветной стене, где из украшений лишь грязный крест у изголовья кровати. Ей почему-то казалось, что ждать пришлось слишком долго, и принц ни за что не покинул бы ее навсегда.
Но принц с кокаиновой улыбкой так и не вернулся, а Джубия осталась, и Редфокс тоже остался с ней.
И жизнь продолжалась, и бывало, что по ночам, когда сквозь плотно закрытые окна темной комнаты, что на грязно-дождливой окраине города, испещренного слепящими глаза огнями даже в темноте зашторенных окон, на Джубию находило непреодолимое желание поделиться важным и сокровенным - настолько, что даже немного стыдно видеть лицо собеседника, а сказать необходимо, накипело слишком. И обозленный, вроде как равнодушный к чьим-либо еще страданиям Гаджил, слушал почти понимающе и даже по-своему сочувствуя.
А Джубия захлебывалась скользящими мыслями, и говорила о том, как по ночам она видит один и тот же навязчивый сон, будто она растворяется, становится водным потоком и течет куда-то под пьяняще лазурным небом, которое не может разглядеть, потому, как не имеет ни глаз, ни головы. И вроде мелочь, но не будь в комнате Редфокса, и сказать было бы некому. Тут главное – не заглушить, ведь нерешенные проблемы и нерассказанные истории имеют особенность накапливаться, а там и не заметить можно, как горечь растечется телу, хлынув потоком.
И на обветренном лице плотным слоем лежит дешевая пудра, слезы высохли, и жалкие десять минут почти прошли.
У Джубии взгляд проницательный и глубокий, но мыльные разводы на зеркале и ледяной кафельный пол женского туалета все портят.
Джубия не может объяснить, что здесь забыла, даже себе.
Но грязные реки сточных вод уносятся прочь, и Локсар срывается, так ничего и не вспомнив. Лужи из грязи и дождевой воды отражают происходящее искаженно, и ветер уносит почти сбереженные минуты в гуталиновое небо. И только остается, что бежать на безмолвный нервный зов того, кому стержень из нержавеющей стали в груди не позволит набрать ее номер. Но отпустить ее тоже слишком болезненно, и если не вернется сама, Редфокс обязательно отыщет, где бы она ни пыталась спрятаться.
Бежать и стучать болезненно бледными тонкими с синими прожилками вен руками, в глухую металлическую дверь. Ждать нужно минут пять, не меньше. Но дверь обязательно откроется, и тот, кто не признается, что все это время ждал, сощурится пристально. И даром, что воспитан зверем, и что рядом женщиной-дождем все на свете выцветает и кажется обезличено-серым, и что вряд ли у них есть даже призрачный шанс на карамельно-радужное будущее, да и вообще хоть на какое-нибудь, если вместе.
Ввалиться и плакать, уткнувшись в холодное железное плечо, пропуская мимо ушей разгоряченное: «Дура!», и красные опухшие глаза, и растрепавшиеся волосы. Редфокс не умеет подбирать слова и угождать женщинам в изысканной манере. Но ее он выслушает, если настолько надо, Джубия – что с нее взять. И Гаджил рад, что сердце у него не железное – от горючих слез, пролившихся осенним дождем и, правда, заржавеет, наверное.