При лунном свете

Ты полагаешь меня чуждой страстям, о Киприда, дитя волн? Полагаешь, будто я утону в очаровании твоего лица, будто я окажусь потерянной, точно лань, которую вдруг унесло в море? Полагаешь ли ты, будто я не умею плавать? О нет, только не я. Разве ты не знала, Киприда, что отец мой принял мой облик, когда он обрушился на Каллисто, и что моими пальцами он ласкал ее и проникал в нее? Неужто ты полагаешь, что я не горевала по ней, отнятой у меня, что я не оплакивала тот день, когда владычица Гера дала ей обличье зверя? Что я не проливала слезы после того, как убила ее, сама не ведая, и что я не вспоминаю о ней, стоя под небесной тенью огромной медведицы? Неужто ты думаешь, будто Каллисто была единственной? Я ведала о собственных сердечных желаниях, о Киприда, когда объявила отцу своему Зевсу, что могу во все дни моей жизни оставаться безбрачной. Только лишь от мужчин я отреклась. Но я познала себя саму, и мне хорошо ведомы изгибы и округлости женского тела. Разве ты не заметила, сколь охотно отправилась я с тобой, когда ты явилась ко мне в ночи? Неужто ты думала, будто я не знаю, о чем прошу, когда призывала раздеть меня? Разве казалась я тебе робкой, когда отвечала на твои объятия и целовала твои груди? Разве была я неуверенной, когда потянулась меж твоих ног? О нет, Киприда. Я вожделею к тебе. Я вожделею к тому, как твои волосы рекою струятся вниз по спине, и к тому, как твоя плоть облекает кости. Я вожделею к твоему голосу, сладкому и низкому от собственного твоего желания. Теперь же иди, и вновь возвращайся ко мне следующей ночью, ибо пусть даже ты сияешь в лучах утра, при лунном свете ты прекрасна настолько же.