Белый браслет

Дверь отодвинулась. В гримерку заглянула Наташа Романофф. Критически осмотрела Стива, почти не задержавшись взглядом ни на блестящей от лосьона груди, ни на рельефном прессе. Оценивала образ в целом, а не его – бесспорно! – привлекательные детали. Потянулась было к поясу его джинсов, но перехватила предупреждающий взгляд Баки и руки не распустила. Спросила с улыбкой: – Надеюсь, ты надел подходящее белье, солдатик? Стив кивнул. Баки видел это белье. Эти, мать их, черные танга с блестками. Он сам давал советы по их покупке. И сам велел взять две пары, потому что «да их порвет на тебе первая же дамочка, которая утащит тебя в приват» – его же собственные слова! На тот момент он все еще считал происходящее отличной шуткой. Кто же знал, что Стив действительно придет в клуб и проторчит в гримерной достаточно долго, чтобы Наташа посчитала своим долгом пообщаться с ним перед шоу. А когда Наташа общалась с кем-то перед шоу, у этого кого-то не оставалось дороги назад, прямо как у Красной армии под Москвой. Она была первой русской на памяти Баки, которая не танцевала сама и никогда не обслуживала клиентов. Никто не мог рассказать про нее ничего подобного. Словно она всегда работала менеджером. Говорили, она пару лет ездила по южным штатам и выискивала стриптизеров обоего пола для небольших клубов, потом осела здесь. А еще болтали, что она была на зарплате у большого нью-йоркского босса и подбирала ему эскортесс. В последнее Баки не особо верил. Наташа выглядела человеком, который если запачкается, то по-крупному. А рассказывавший про эскорт подразумевал максимум проституцию. – Вытяни-ка ручку. Наташа вынула из сумки на поясе горсть разноцветных пластиковых лент с заклепками на одном конце и отверстиями на другом. Выбрала белую и закрепила на кисти Стива. Остатки срезала маникюрными ножницами. – Вот так. – Что это? – спросил Стив. – Мой пропуск на сцену? – Это что-то типа девчачьей короны на сладкие шестнадцать, – пояснил Баки. Потянулся всем телом, демонстрируя пресс под короткой майкой. Покосился на Наташу, но та не смотрела в его сторону. – Символ того, что ты теперь большая девочка и можешь водить папин автомобиль. – Не обращай внимания на Барнса, – отмахнулась Наташа. – У нас такие браслеты носят все танцовщики и обслуга. Разница только в цвете. У официантов они черные, парней в таких не надо щупать за члены или предлагать им снять для тебя шорты. У давно танцующих ребят – красные. У таких, – она кивнула, – как он, зеленые, потому что они профи, делают шоу и выступают только на сцене, им не стоит предлагать приват. Ну а у тех, кто пришел впервые, как ты – белые. По-моему, классно. Помогает избежать недоразумений. – Мы называем их «браслеты девственниц», – добавил Баки. – Возможно, он их так и называет... Но для меня и клиенток это просто знак того, что много от тебя требовать сегодня не стоит. Наташа потрепала Стива по щеке. Она не любила сокращать расстояние с незнакомыми мужчинами, это Баки отлично помнил: как и все свои к ней подкаты, неудачные и не очень, – а тут ей внезапно и заметно стало легко… Стив так действовал на людей. С ним было трудно открытым и дружелюбным, а вот тем, кто переломался и сросся как-то неправильно, нравилось подле него. Их словно теплым ветром овевало. Как у моря перед закатом. Или на крылечке родного дома, пока в кухне гремит тарелками мама и вот-вот позовут к ужину. – Много я точно сегодня не покажу, – согласился Стив. – У меня, если честно, вообще не важно с музыкальным слухом. – Главное, покажи вот это, – она хлопнула его по животу, по литым мускулам. – Гостьи будут в восторге. Только не раздевайся слишком быстро, умоляю, и не мажься глиттером. Твоему другу можно, он себя трогать не дает, а вот тебя захотят потискать… Представляешь, какие счета нам потом выставят за испачканную одежду? И что устроят проштрафившимся ревнивые мужья? – Ох… – покачал головой Стив. В искусственном люминесцентном свете волосы у него, обычно русые, казались платиновыми. Будто старались сравниться цветом с белизной браслета на его руке. – Шучу. Никто не будет тебя хватать, если сам не захочешь. Главное, помни: все они богини. Королевы. Предугадывай их желания. Поднимай их на руки. Восхищайся их смелостью. Даже если у самого поджилки трясутся и заело молнию на джинсах. – Ты не помогаешь. – Солдатик, – она села рядом на высокий стул, положила руку ему на плечо – дружеским, доверительным жестом. – Если станет трудно, просто выбери кого-то в зале, для кого ты хочешь раздеться, и смотри на нее, пока звучит музыка. Ты справишься. Я в тебя верю. – Мне ты никогда такие аффирмации не начитывала, – возмутился Баки. – Поэтому я и менеджер над всеми вами, ребятки. У меня к каждому свой подход. Наташа убрала в сумку разноцветные браслеты, демонстративно надула и тут же лопнула пузырь жвачки, напоследок окинула взглядом гримерку. – Барнс, твои номера в обычном порядке. Солдатик – тебя вызовут по интеркому. Хотя «Солдатик» – дурацкий псевдоним для такого здоровяка, может, что-то побрутальнее? – Бульдозер страсти? Мистер Блонди? Твой Национальный Гимн? Капитан Америка? – принялся предлагать Баки. – Стоп-стоп. Остановимся на Капитане. Без Америки. – Капитан без Америки – так себе идея для прозвища! – Джеймс «Я не могу вовремя заткнуться» Барнс, не делай вид, что меня не понял. До встречи на сцене, Капитан. С этими словами она чмокнула Стива в щеку, обдав его теплым запахом фруктовой жвачки, и быстро ушла. А Стив остался, раскручивая браслет и нервно дергая его то выше, то ниже по запястью. Вернувшись из армии, Стив первым делом принялся извиняться. Баки опешил второй раз, когда услышал от него это: «Понимаешь, на скайп совсем не хватало времени, да и планшет в той глуши периодически не тянул. Я просто не думал, что ты… что это тебя так… Я бы фотку прислал, если бы знал, Бак». А первый раз Баки опешил, когда приехал с миссис Роджерс за Стивом в аэропорт. И когда к ним вместо растрепанного дрищеватого солдатика зашагал по прокаленному солнцем асфальту накачанный полубог. Он очень хорошо помнил, как пробормотал тогда, зачем-то напяливая солнечные очки и никак не попадая дужками за уши: – Суки, они над ним эксперименты что ли ставили?! И как миссис Роджерс шикнула на него: «Следи за языком!» – один в один сын. Очки пригодились, кстати. Бывший малыш Стиви слепил теперь глаза, как голливудский киноактер. На него хотелось смотреть нон-стопом, сравнивая его «до и после» – а-ля те передачи про волшебную смену имиджа, похудение и пластику, которые мама Баки запоем смотрела по кабельному. И в то же время смотреть было больно. Баки не знал, почему. Но предполагал про себя, что это как с солнцем. Жить без него – невозможно, пялиться – неправильно и неразумно. Даже если у твоего солнца футболка едва не лопается на литой груди. А над карманом расстегнутой армейской куртки пара планок, и взгляд не может за них не зацепиться. Феноменально неуместные извинения посыпались из Стива тем же вечером, когда они встретились в баре. Стив по-прежнему не пил, с этим служба ничего сделать не смогла, и по-прежнему считал бары хорошим местом для дружеских посиделок. Ему нравилась атмосфера. И та свобода, которую приносила им с Баки толпа. – Неужели в лагере тебя не пытались соблазнить выпивкой, амфетаминами, травкой? – удивлялся Баки, пока ему смешивали коктейль. – Мне все это предлагали, но я говорил, что не заинтересован. И в конце концов они, – смеялся Стив, – решили, что я из амишей и выбираю веру. А потом (прошло какое-то время, в Баки уже шумела выпивка и по мнению Стива, видимо, пришло время просить прощения) сказал с чувством: – Бак, послушай, я понимаю, насколько тебе непривычно, что я изменился. Но это только внешне… Я и сам не думал, что еще расту. – Ты извиняешься? – тупо спросил Баки. – Ты за что-то передо мной извиняешься? – Только начал. – Начал? То есть, помимо того, что качалка и бег с полной выкладкой сделали из тебя звезду «Men’s Health», у тебя есть еще поводы для вины? – Мне очень жаль твоего отца. – Мне тоже, – Баки тряхнул волосами и жестом показал бармену, что будет еще. – Но ты его «Ровер» под грузовик не толкал. – Верно, но… – Ах, ты об этом. Знаешь, я не жалею, что пришлось уйти из университета. Стив сжал губы и не продолжил начатую фразу. Линия рта у него стала жесткой, очень взрослой. – Нет, я серьезно. Вся эта студенческая богема, весь этот максимализм изо всех щелей… – Баки осекся, потому что перед ним сидел парень, из которого максимализм всю жизнь пер с таким напором, точно пожарный гидрант прорвало. И перевел тему, наклонившись к Стиву поближе: – Знаешь, чем я сейчас занимаюсь, ну, кроме того, что пытаюсь удержать на плаву мастерскую отца? – Только не говори, что толкаешь наркоту, – серьезно предупредил его Стив. Баки рассмеялся: – Вот это мнение у тебя обо мне. Я, – он выдержал драматическую паузу, – танцую стриптиз. – Сочиняешь! – Прозвучало это точно как в детстве. Когда Баки выдумывал для Стива всякие небылицы или пересказывал «Звездные войны» – один черт у Роджерсов тогда даже телека не было. Они только переехали и действительно могли сойти за амишей из-за своей трудной бедности, гордости и неумения вливаться в толпу. «Чистая правда, сдохнуть мне на этом месте», – всегда отвечал на это Баки. И тут не изменил себе: – Чистая правда, сдохнуть мне на этом месте. В одном клубешнике, по пятницам и субботам. Для о-очень состоятельных дамочек. Получаю семьдесят процентов от чаевых. Сначала просто раздевался на сцене, но поскольку я в школе был неплох в спортивной гимнастике, теперь у меня собственная программа. – Что, и псевдоним есть? – Конечно, есть, – усмехнулся Баки. – Только, я тебя умоляю, не смейся. «Черный лебедь». На самом деле он хотел, чтобы Стив заржал, так было бы проще. Но Стив, оказывается, помнил то подростковое увлечение, казалось бы, невинное, но отчего-то такое стыдное и будоражащее. И он спросил, приблизив свое лицо к лицу Баки: – Как у Мэтью Борна? – Угу, как у Мэтью Борна, – ответил тот, выдав себя с головой. Он действительно не жалел об университете, потому что там никогда бы не смог вот так, по-настоящему, отдаться танцу. Которым грезил. С того самого момента, как в девяносто девятом увидел «Лебединое озеро» с актерами-мужчинами в номинации на «Тони». Отчаянно красивую и отчаянно гейскую, как все британское, постановку. Стив смотрел с ним эту видеокассету тридцать, должно быть, раз. И, хотя у него в самом деле неважно было с музыкальным слухом, каждый раз восхищался спектаклем. Настоящий, мать его, друг. Который по прошествии всего лишь пары дней заговорщически спросил у Баки, заглянув к нему в мастерскую: «Знаешь, я тут подумал… Если в ваш клуб берут новичков, может, и мне там… попробовать? Составить тебе компанию? Деньги мне, по правде говоря, не помешали бы.» И вот знал Баки, знал, что дело не в деньгах, но ничего умнее «Только не вздумай составить мне конкуренцию, красавчик» ответить не смог. Ни тогда, ни потом. Ни теперь. Несмотря на то, что Баки со своим кофе затаился в самом дальнем и темном углу зала, Наташа все равно нашла его. Из-за музыки ее не было слышно, так что она подкралась к Баки сзади и дохнула ему в шею. Он обернулся – и она тут же сунулась носом в его стакан. – Кофе со льдом? – Кофе со льдом, – ответил Баки. – Если бы я взял на баре алкоголь, тебе бы первой об этом донесли. – Кофе со льдом в стакане для виски. – Не хочу выделяться из толпы. – Ты все равно выделяешься, – она кивнула на танцпол, где развлекались гостьи и парни с красными браслетами, уже почти все полураздетые. Официанты в черных глянцевых топах «под кожу» и в обтягивающих шортах разносили напитки. – Разве я не говорила на прошлом «Совете племени», что мы создаем для клиенток комфортную атмосферу свободы и раскрепощенности? «Советом племени» в клубе называлась нерегулярная планерка, на которой озвучивали планы руководства и распекали проштрафившихся. Баки терпеть их не мог и ходил, только чтобы не придирались. И чтобы поглазеть на мисс Романофф в замшевых сапожках на шпильке. – Именно этими словами ты и говорила. Я тогда еще подумал, что тебе бы в продажи. – Я и так в продажах. Милый, – Наташа хлопнула его по щеке буклетом заведения, – входной билет для мужчины у нас стоит таких денег, каких ты в жизни в руках не держал, а потом мы еще и личность такого гостя проверяем… Потому что ни один сомнительный незнакомец – или кто-то, выглядящий как он – не должен сюда попасть. Если хочешь смотреть выступление, смотри его, пожалуйста, за сценой. Или надень красный браслет, майку-сетку и иди танцевать. В цивильном и без дела ты тут находиться не можешь, ясно? – Ясно, – Баки невозмутимо выпил еще немного кофе через коктейльную трубочку. – Но я бы не хотела отпускать тебя на танцпол. Ты лучше, когда недоступен. – Лучше – это «Лучше продаюсь» или «Больше тебе нравлюсь»? Наташа вздохнула. Облокотилась спиной на стойку рядом с ним, обмахнулась буклетом. И сказала, расслабленно наблюдая за сценой (огоньки пинспотов плясали у нее на радужке): – Уже без разницы, Черный лебедь. Сейчас вызовут твоего друга. Можешь посмотреть под мою ответственность, но потом свалишь и больше никогда не сунешься в зал без разрешения менеджера. – Хорошо, мамочка, – ответил Баки, но окончание его фразы потонуло в гуле аплодисментов. – Красотки! Поприветствуйте наше нетронутое сокровище! – азартно закричал в микрофон ди-джей. – Это Капитан, и он никогда, слышите, никогда прежде не поднимался на сцену. Давайте поддержим его, потому что более стеснительного юноши я еще в жизни не видел. Чем теплее вы его встретите, тем скорее он захочет скинуть с себя все и погреться в лучах вашей любви. Стив Роджерс не выглядел согретым чьей-либо любовью. Когда стробоскоп высветил его, облив белоснежным сиянием, Стив непроизвольно зажмурился. Баки увидел, как его рука дернулась к вороту футболки, но Стив усилием воли вернул ее на бедро. Вышло, что он стоит по стойке смирно, как на плацу. Дамочки в зале зааплодировали снова – им, в общем-то, немного было надо: перед ними оказался красивый, до малиновых пятен на скулах смущенный парень, явно свеженький, явно недавно из армии – судя по его слегка отросшей стрижке. В простой белой футболке, под которой в свете софитов проглядывали напряженные соски. Без татуировок, так часто пятнающих танцоров и порно-актеров. В низких голубых джинсах на крепких бедрах. Чистый, нетронутый – вот как его можно было бы описать. Зажатый. И его нужно было завести. В этом слегка помог трек Джо Бонамассы, который как раз запустил ди-джей. Обволакивающий, томный, острый, как нож, блюз. Стив с Баки долго спорили, выбирая между «Drive» и «I’ll take care of you», перепевкой старого хита Билли Блэнда. Баки был за вторую, более романтичную балладу, но Стив выбрал «Drive». – Она не про любовь, она про одиночество, – возмущался Баки. – Чтобы напиться в баре – пойдет, чтобы танцевать перед толпой цыпочек – нет! Стив тогда не стал никак ему возражать, а просто поднялся с пола, включил на телефоне своего Бонамассу и, мягко перенося вес с одной ступни на другую, принялся двигать бедрами – со слегка ломаной грацией плохого танцора и хорошего спортсмена. Положил руки на пояс джинсов, завел большие пальцы за шлевки, как ярмарочный ковбой. Закрыл глаза – будто бы наслаждаясь музыкой, а на самом деле просто перебарывая смущение. Ресницы у него были выгоревшие – на том проклятом ближневосточном солнце. С рыжими кончиками-лучами. Когда он, внезапно решившись, поднял вдруг руки и потянулся к футболке, чтобы стащить ее за загривок и через голову, Баки не выдержал. Выругался и остановил его, придержав за локоть. – Да не так, придурок, ты же не в казарме раздеваешься. Руки – крест на крест, возьмись пальцами за края – и поднимай ее. Медленно. Красуйся. Но не слишком затягивай, чтобы не застрять лицом в вороте. Вот так, оп-па. Просто шик. Брось футболку на пол, так, чтобы не наступить потом в нее, окей? «Я чувствую себя, точно пленник, на свой, конечно, манер», – глухо пел Джо Бонамасса. Глухо – потому что телефон Стив в спешке положил динамиком на подоконник. В воздухе вились нескончаемые шаффловые ритмы с ароматом плохого курева и горячего асфальта. – Ладно, ты показал, я понял, трек вполне подходит, – несколько нервно сказал Баки, надеясь, что песню сейчас выключат и сеанс доморощенного стриптиза будет наконец-то закончен и забыт. Так и вышло, но, когда в комнате, еще не растерявшей память о Стиве-подростке, Стиве-до-армии, внезапно стало тихо, слова Стива-уже-повидавшего-некоторое-дерьмо прозвучали особенно звучно: – Ты прав, она не про любовь. Она про ожидание любви. И по-моему это то, что им всем нужно. «Нам», – хотелось поправить его Баки. – «Нам нужно». Но он только захлопнул рот, стукнув зубами о зубы, и ничего не сказал. – О господи, – выдохнула Наташа, о близости которой Баки уже успел позабыть. И добавила что-то по-русски, наверное, то же самое «О господи». Вся суть свежих мальчиков в белых браслетах всегда была в том, что они не умели как следует танцевать. Как те малышки в «сладкие шестнадцать» не умеют еще толком краситься и подбирать шмотки. В общем-то и все. Им нравится краситься и подбирать шмотки, со временем они наберутся опыта и будут делать это профессионально. А парням, пришедшим в клуб впервые, нравится показывать себя. У них обычно отличные «пляжные тела», они перестают смущаться сразу же, как стаскивают майку, они бы стащили ее даже без чаевых и восторженного визга с танцпола. От них всегда пахнет адреналином. И никто из них не превращает номер в покупку девственницы на невольничьем рынке. Даже если такова суть танца. Что уж говорить, был в клубе один гик, который под улюлюканье и вой косплеил принцессу Лею в золотом бикини… И надо было видеть, какая горячая у него выходила Лея! Но со Стивом Роджерсом все было не так. Как будто перед самым выступлением кто-то поставил у него прямо посередь груди фосфоресцирующий штамп: «Невинен». И штамп не стерся, даже когда Стив разделся до пояса – руки крест-накрест, как учил Баки, отбрось футболку туда, где ты на нее не наступишь. Футболка белой чайкой улетела в угол, а Стив продолжил медленно двигаться в жестких лучах стробоскопа, блестя от лосьона, покачиваясь так же неловко и грациозно, как вечер назад в своей комнате. Он был босиком. И заметил это Баки только потому, что изо всех сил старался не смотреть на его живот. Там на кубиках пресса играли блики, а еще выше вообще раскинулась ебучая долина блаженства: широкие мускулы под гладкой безволосой кожей (Баки не помнил, советовал ли он Стиву воск, если нет, тот сам, выходит, додумался), глубокие тени в ложбинке между ними – прямо как у женщин бывает, маленькие соски не розового, а скорее темно-медового цвета… В грудь Стива хотелось зарыться лицом. Наверное, каждой третьей в зале этого хотелось. Когда Стив провел пальцами от живота по ребрам, по груди, к шее, и задержал ладонь там, словно раздумывая, прежде чем забавно взъерошить самому себе волосы, по залу пронесся едва слышный вздох. И Баки очень сложно стало удержаться и не выпрыгнуть вперед с криком: «Вот вы думаете, он всегда таким был?! А вот и нет. Он был голенастым сутулым задохликом! Но классным задохликом. Лучшим на свете. Моим. И если бы я не поехал в университет, а он не ушел в армию, моим бы, может быть, и остался...» Следовало еще добавить: «Если бы я не трусил так», – но додумывать мысль было больно, а боли Баки сейчас не хотел. Под медленный и отчаянный блюзовый ритм Стив тем временем потянулся к пуговице на джинсах, а потом и к ширинке. «Я чувствую себя, точно пленник, на свой, конечно, манер, – пел Джо Бонамасса, – и я паршивый слушатель, но сегодня ночью я выслушаю тебя». Пуговица поддалась неохотно, а вот молния, напротив, вжикнула слишком быстро – и стало заметно, что у Стива не вполне слушаются пальцы. Как будто его и правда на невольничьем рынке продавали – велев не делать глупостей и быть хорошим мальчиком. Стриптиз никогда, по мнению Баки, не должен был походить на насилие, а особенно на насилие человека над самим собой. Но отчего-то это конкретное насилие над самим собой Баки чудовищно заводило. До полузадушенного «О господи», тут он был с Наташей солидарен. – Почему ты оставил его одного? – спросила та хрипло. – Разве ты не должен был быть за сценой? Дружеская поддержка, все дела. – Он мне не велел, – ответил Баки. Стив в это время полуснял джинсы. И даже не забыл повернуться к зрительницам задницей, как его учили. Проклятые танга «с искрой» почти ничего не скрывали. А из-за игры света и тени казалось, что на Стиве ни грамма лишнего жира нет, только мышцы перекатываются, натягивая кожу. – Что значит «не велел»?! – Залетаю я в гримерку после номера, а он сидит там в углу и бормочет: «Я смотрел». «Ну, – говорю, – и как?» А он прикрывает глаза и такой: «Бак, я сосредоточиться должен, ты можешь… как-нибудь…» Ну, я понял и не маячил больше. – Ба-а-арнс… – застонала Наташа. – Это называется не «Не велел». Может, добавила еще что-нибудь, например, расшифровала, как, по ее мнению, это называется. Но Баки больше не мог ее слушать. В самом начале вечера Наташа сказала Стиву: «Если станет трудно, просто выбери кого-то в зале – и смотри». И, похоже, ему делалось все труднее с каждым движением, с каждой сброшенной деталью одежды. Если прежде от желания и взглядов его защищали хотя бы джинсы, то теперь на нем не было даже их. Он выскользнул из них неловко, не так, как делают профессиональные стриптизеры с этими их застежками на обоих боках: расстегни пару пуговиц – и они слетят сами, точно по волшебству. Стиву пришлось нагнуться, чтобы помочь себе выбраться из узких штанин. А кожа, как назло, вспотела, и деним настойчиво к ней лип. – Аплодисменты, дамы, аплодисменты! – С этими словами ди-джей включил блиндер, и зал облило слепящим золотом. – Поддержим нашего Капитана, он старается для вас. Вспышка света угасла. Стив стоял теперь к залу лицом – в одних своих черных трусах. Взъерошенный. Блестящий, будто из светлой бронзы отлитый. До сих пор скованный, несмотря на музыку и улюлюканье. С напряженно, до желваков, сжатыми зубами. Стоял, почти не двигаясь, и смотрел в расцвеченную лазерами темноту перед собой. Его так отчаянно хотелось укрыть чем-нибудь и увести от этой темноты, из нее, что Баки почти подался вперед. И уловил краем глаза, что Наташа тоже сделала это движение, пусть и более сдержанно. Движения хватило. Стив заметил его. Удивительно, что сумел: легкое шевеление в темноте, дальнем в углу, у стойки. Заметил – и ухватился за взгляд Баки, будто утопающий за неожиданно пробившую гладь воды сильную руку. Это было как поцеловать Белоснежку. Как разрушить плотину. Еще секунду назад абсолютно заледеневший, Стив отмер вдруг – и на что-то решился, на что-то себя толкнул. Чуть повернув голову, он двинулся к краю сцены, красуясь, как учили, и гладя себя по бедрам и по груди. Движения были знакомые. Баки не сразу опознал их, а опознав – хмыкнул про себя. Стив запомнил пару па из его давешнего номера и повторял теперь, слегка неловко, но досконально. С координацией у него было куда лучше, чем со слухом. Иначе он, наверное, никогда бы не стал хорошим военным. А в том, что Стив хороший военный, сомневаться не приходилось, ни планки на его кителе, ни фотки с выжженных солнцем полей не позволяли этого. Баки не думал никогда, что у Стива могут быть такие бешеные глаза. И ведь секунду назад они не выражали ничего, даже страха или неприязни. Ему было некомфортно, но в общем-то – все равно. А теперь Стив демонстрировал себя. Дарил. Всем – и в то же время всего одному человеку во всем этом чертовом зале. В пару ловких шагов он соступил со сцены на подиум – и дамочки тут же потянулись к нему, чтобы потрогать. Стив позволил это, сначала встав на одно колено, а потом и присев на корточки. Вот это он точно придумал сам или утащил у кого-то другого, Баки такого себе не позволял! Ощупывали его всего лишь несколько секунд – он не разрешил больше. И трусы стащить с себя не дал, хотя – Баки видел! – чьи-то шаловливые пальчики уже пробрались под резинку. В Стиве было что-то такое, благодаря чему его «Нет, не разрешаю» или «Переходим к следующему» воспринималось как приказ. Нельзя было не выполнить. Нельзя не подчиниться. И женщины вокруг подиума тоже отлично это чувствовали. Велись. Позволяли собой командовать. Поднявшись с колен, он протянул руку одной из зрительниц – и легко перенес ее к себе. Обнял, чернокожую, разгоряченную, слегка присел и положил сначала одну ее руку, а потом и другую себе на ягодицы. Баки отчетливо увидел, как та сначала стушевалась, а потом стиснула так, что наверняка оставила синяки. «Ух ты! – шепнула рядом Наташа. – Он быстро учится, мать его». Баки не ответил. Потому что не только он держал сейчас взглядом Стива, Стив тоже держал его. И нельзя было отвернуться, не глядеть. Ты же не можешь не дышать? А смотреть Стиву в глаза было таким же естественным сейчас, как дыхание. Или отсутствие дыхания. Горло перехватило, как только Стив поднял чернокожую гостью на руки – и та обхватила ногами его бока. А руки задрала над головой. И откинулась назад, счастливая и смеющаяся, будто выиграла в лотерею миллион баксов. «Вау», – щелкнула пузырьком жвачки Наташа. Вспыхнули блиндеры. С потолка посыпалось конфетти, что означало: номер закончен. Но Стив продолжал держать дамочку на руках, уже на одном плече, будто она ничего не весила, хотя в ней было фунтов сто семьдесят. Зрительницы аплодировали. Ди-джей что-то объявлял в микрофон. – Вот тебе и девственница в белом браслете… – Это Наташа проговорила уже Баки в спину. Потому что того ни черта не отпустило. Не отпустили. Стив его не отпустил. И нужно было что-то наконец-то с этим сделать. Но для начала – укрыть Стива толстовкой, вытащить у него из трусов ворох смятых банкнот и сказать ему, что он молодец. Что он выдержал. И что белый браслет ему больше не нужен. А все остальное – потом. Потом. С восходом начал подниматься ветер. Понес мимо песчаную взвесь. Перекатил смятую бумажную упаковку с остатками соуса, потрогал со всех сторон, как любопытный пес, да так и оставил у ног. Некрашеные красные кирпичи начало неуверенно золотить солнце. Стало очень зябко и очень тихо, как бывает только на рассвете. Очень фиолетово, очень розово, очень летне. За дверьми служебного выхода из клуба уже давно не слышно было музыки, но отчетливо тишину Баки различил только сейчас. Раньше он не ощущал так эту тишину. Вернее, она ничего для него не значила. Он выходил в холодное ветреное утро, зябко ежился в машине, закуривал – а до того, как Стив вернулся, он довольно много курил, – и отправлялся спать домой. Обычно уже около десяти его начинали донимать звонками со второй работы, он вставал, делал кофе и… И для него наступал новый день. А сейчас он так отчаянно не хотел отпускать предыдущий, что, кажется, появись перед ним демон перекрестка и предложи расплатиться за это душой, согласился бы, не раздумывая. – Сапожник без сапог, – сказал он с раскаянием – и вновь прислонился к стене рядом со Стивом. – Автомеханик на тачке-развалюшке... – Когда, говоришь, приедет эвакуатор? Стив не отказался от толстовки Баки и теперь поглядывал на того немного нервно – не мерзнет ли. Баки, конечно же, мерз. Но ни за что не стал бы забирать свою толстовку у Стива. – К половине шестого, наверное. Баки прикрыл глаза. Он отлично помнил, как накрыл Стива этой толстовкой в коридоре – и как Стив в нее влез, неловко поддернув чуть коротковатые для него рукава. Он сразу стал простым и домашним, дикий блеск в глазах не угас, но стал мягче, и к Баки вернулся дар речи. Вернулся, чтобы позволить тому сморозить очередную глупую фразочку: «А все-таки часть танца ты у меня-таки спер!» «Придурок», – ответил Стив. «Задрот!» – не остановился Баки. А проходящая мимо Наташа сказала со значением: «Уже нет», – и снова лопнула розовый пузырек жвачки. – Еще сорок минут… Они бы уехали домой сразу, как закончилась программа, но оказалось, что тачка Баки не заводится. И был еще вариант с такси или с развозом на служебном транспорте, но они упустили все свои шансы свалить. И зябли теперь у краснокирпичной стены, потому что… Баки не мог сказать точно, почему. Самым верным казался вот какой вариант: это был первый за долгое-долгое время рассвет, который они встречали вдвоем. Не одинокая дорога домой в дымном мареве сигареты. Не холодное утро среди песка, камней, рыжих скал, когда шею оттягивает ремень штурмовой винтовки, броник кажется нестерпимо тяжелым, и хочется снять шлем… А красивый и очень мирный городской рассвет. Рядом с теплым Стивом, который обхватил себя руками, прячет подбородок в воротник и то и дело вытаскивает телефон, чтобы взглянуть на время. – Надо было вымыться в клубе. Я же тебе предлагал. – Я в порядке. – Да? А кто из нас постоянно чешется? Я или ты? Стив рассмеялся, когда это услышал. Тихим и теплым смехом. Потом разжал объятия, в которых стискивал сам себя, опустил кисть ниже – и коротко пожал руку Баки. Тот замолчал и по-кошачьи боднул его в плечо. Трудно было прореагировать на это как-то еще. У Баки бы точно не получилось. Поэтому вместо ответа он поднял руку Стива за запястье, чуть сдвинул рукав и фыркнул: – Ты больше не девочка, Стиви, дай я это сниму. – Белый браслет слегка смялся у свободного кончика, и к пластику прилипла крохотная звездочка-блестка. – У тебя есть ножницы или нож? – В машине. Но идти не хочется. Я так. Он подергал браслет пару раз, попытался разорвать в месте крепления кончиков друг к другу, а потом наклонился к руке Стива и потянул зубами. Он услышал, как Стив вздохнул – сдержанно и глубоко, когда колючий подбородок прижался к коже. И, несмотря на то, что браслет под зубами порвался со второго раза, какое-то время держал его руку у губ, чувствуя, как все сильнее, все явственнее бьется пульс. – Знаешь, что… – глухо сказал Стив. – Я думаю, мы можем подождать эвакуатор внутри… – В гримерке, ага. Заодно и душ примешь. – Хорошо… Знаешь, когда я на тебя смотрел, там, на сцене, я о многом… – Я тоже, – ответил Баки. – Пойдем, Капитан. Он подкинул ключи от своей тачки на ладони и быстро сунул их в задний карман. А перекрученный, мокрый и уже ни на что не годный белый браслет опустил в контейнер для мусора у входа.