Герда и Маленькая разбойница

– Куда это мы собрались? – неожиданно донеслось с лестницы. Гамора не вздрогнула, нет. Даже не обернулась. И уж тем более не поставила у порога свою объемистую спортивную сумку. Не надо было сестре знать, как ее окатило холодным потом и как сердце попыталось впрыгнуть в трахею – точно опаздывающий клерк в последний вагон метро. Дурацкое сравнение. Все из-за Квилла, это он вечно выдумывал всякие глупости. Заразные и смешные. – Ключи, – велела Гамора. Подняла руку ладонью вверх, все еще не оборачиваясь. Дурой она была бы, если бы не поняла, что дверь заперта. За спиной звякнуло. – Не-а. Ответь сперва, куда это ты идешь на ночь глядя и с таким багажом? У Небулы был хриплый и обманчиво равнодушный голос. Как будто ей плевать, она просто так интересуется, из любопытства. И вовсе не запирала дверь, не забирала ключи, не предприняла еще что-нибудь гадкое и злое, в своем духе. – Прогуляться. На пробежку. Ночевать к подружке. Придумай что-нибудь за меня, сестренка. Против воли свирепея, Гамора обернулась. Небула стояла на верхней ступеньке лестницы и подкидывала в ладони связку ключей. Она не переоделась после работы, и на ней до сих пор была голубая рубашка тюремной надзирательницы и брюки цвета нэйви-блю. Гаморе захотелось стащить ее вниз, ударить коленом в улыбающееся круглое лицо, разбить его в кровь. Какого черта она вела себя сейчас с ней, точно с одной из своих зэчек? Точно служба не заканчивалась для нее за пределами тюрьмы. Точно все это так и задумывалось. Гамора – строптивая заключенная, Небула – тупая охранница. И так всегда, с самого детства. Всю жизнь. – О, если ты о подружке, которая дежурила под окнами на дурацком пикапе… Гамора сделала шаг по направлению к лестнице, но Небула не отступила, продолжая подкидывать ключи и улыбаться. – ...то я попросила приятелей из участка проехать по нашей улице. У «подружки» наверняка не в порядке документы или есть при себе наркота, так что он предпочел ретироваться при первом блеске мигалок. Гамора с кристальной ясностью осознала: сестра не врет. За окном уже довольно давно не слышно было гудения двигателя. Ее никто не ждал. Небула снова победила в этой идиотской детской игре: подставь сестренке ножку, пока она не подставила тебе. «И добей, чтобы не смогла встать, – обычно добавлял отец. – Потому что если она встанет... то, крошка, как тебе будет больно!» Их окровавленные носы и ободранные костяшки всегда вызывали вопросы в школе, у соседей, у служб опеки, но отец был слишком влиятелен, чтобы их решились задать вслух. А если все же задавали, он вызывал к себе в кабинет обеих драчуний и говорил так нежно и ласково, как редко себе позволял: «Миленькие, разве я не учил вас не оставлять следов?» К подростковому возрасту они отлично освоили эту науку. И поняли, что «не оставлять следов» означает не только бить в живот или заламывать конечности, не калеча их. «Не оставлять следов» можно, если ты не причиняешь сестре физической боли. «В этом, – учил отец, – истинная суть конкуренции». И какое-то время Гамора считала, что преуспела в этом деле лучше Небулы. Вот только она снова ошиблась. – Какого черта? – стараясь не повышать голос, она двинулась к лестнице, поставила ногу на ступеньку, оперлась о перила. – Я совершеннолетняя. Могу уехать, с кем мне вздумается. Маленький шажок вперед. Едва заметное движение вверх: перенести вес тела влево, положить кисть за шишечку перил, чтобы использовать ее как дополнительный упор для прыжка… Вот сейчас… Сейчас… – Ты не можешь, – уронила Небула. – Не можешь нас бросить! Гаморе показалось, что она ослышалась. Нет, не могло в голосе Небулы звякнуть отчаяние – будто мелкую монетку вкинули в давно не работающий автомат с игрушками, и она закрутилась там в пыли… Идиотская метафора – привет Квиллу. И ужасно несвоевременная. Потому что поздно было думать, что там переживает сейчас Небула, от какой боли мучается. В нее уже летела спортивная сумка. А сама Гамора прыгала вперед, навалившись на перила, и выносила обе ноги для чудовищного удара. Она не попала Небуле в живот, немного не рассчитав расстояние. Но и удара по коленям хватило, чтобы сбить ту с ног. Сама Гамора едва сумела не упасть спиной на лестницу и не покатиться вниз, но тренированные руки удержали. “Что?! – захотелось ей крикнуть Небуле. – Думала, если занять удачную позицию на высоте, я не придумаю, как сбить с тебя спесь?” Но торжествовать победу было рановато. Следовало отобрать у сестренки ключи, проверить, не успела ли она набрать отца, а потом вырубить ее и бежать. Даже если Квилл со своей дурацкой компашкой действительно струсил и свалил. Даже если отец уже едет сюда. Гамора попросту не могла больше оставаться в этом огромном гулком шикарном доме, где каждый предмет напоминал об унижении. И о том, во что ее превратили. Небула, отброшенная ударом, осела у стены, но теперь поднималась – не так быстро, как следовало бы, чтобы справиться с Гаморой. Поэтому та, подскочив, сперва ударила коленом ей в челюсть, потом ничком свалила на пол и принялась шарить по ее телу в поисках ключей. Раз они не звякнули при падении, значит, сестра успела куда-то их убрать. Небула закашлялась, приподнялась на руках и сплюнула кровь на белоснежное ковровое покрытие. Гамора чуть было не опустила локоть ей на затылок, чтобы вырубить основательнее. Тем более этот бритый пушистый затылок так и манил своей беззащитностью – Гамора редко видела спину сестры, отец учил никогда не поворачиваться друг к дружке спиной… Но почему-то ей не захотелось снова делать Небуле больно. Возможно, у той в кармане или в личных вещах найдутся наручники, она же всегда таскает с собой полный набор надзирателя – браслеты, свисток, шокер… Можно будет приковать ее к радиатору и не продолжать избиение. – Я… тоже ему не родная… – прохрипела Небула. – Угу, – Гамора сперва не обратила внимание на ее слова, заново перетряхивая карманы форменных брюк. Где же эти чертовы ключи? А, наплевать, она выберется в окно. Собаки и камеры наблюдения пугают, только когда тебе еще есть что терять. – Сперва я думала, он так ко мне жесток, потому что я – настоящая дочь. Это придавало сил, когда ты меня метелила… – продолжала не очень внятно говорить Небула, и каждую паузу в ее словах отмечало падение на пушистый ковер темно-красной капли. – Думала, он так заглаживает свою вину перед тобой, за твою убитую семью, за твой цвет кожи… А еще думала, что я правда никчемная, так уж вышло, и пытаться стать с тобой вровень, чтобы университет, чтобы нормальная работа, просто бессмысленно. Отец ведь принимает меня такой, какая я есть. Что поделать, если ни на что, кроме муштры заключенных я не способна. У Гаморы похолодели кончики пальцев, а вдоль позвоночника точно провели кубиком льда. – Ты сама хотела работать в колонии, – прошептала она. – А он согласился с твоим решением, скрепя сердце. – Он согласился, потому что это давало ему очередные очки на выборах… Смотрите, у меня образцовая семья, я не пристроил туповатую дочку на ваше место в «Лиге плюща», я дал ей работу по способностям… – Ты не смогла бы учиться. – Гамора, у меня все в порядке с интеллектом! То, что я не сохранна, очередная ложь. Никакой болезни не было и нет. Просто если воспитывать ребенка, запирая его в комнате, давая общаться только с псами, прислугой из третьего мира, не знающей ни бельмеса по-английски, и маленькой сестрой… Гамора обхватила Небулу за пояс, рывком перевернула на спину и уставилась ей в лицо. Рот и нос были в крови. Темные глаза смотрели злобно, но Гамора больше не чувствовала себя объектом этой злобы. Ее саму удивило, насколько резко она перестала. – Почему ты молчала? Спрашивать, откуда узнала, было бессмысленно. Работая в пенитенциарной системе, ты имеешь доступ к большому количеству данных, в том числе и о твоей собственной семье. Гамора дура, что не воспользовалась своими гораздо более широкими возможностями престижного юриста. Небула промолчала, только повернулась набок, чтобы не захлебнуться кровью. – Почему ты дождалась, пока я захочу уйти?! – закричала Гамора. Только сейчас она поняла, как сильно бьет ее дрожь. – Знаешь, что я почувствовала, когда узнала, что и меня он удочерил? Так же, как и тебя – нашел в зоне военного конфликта, который сам же и спровоцировал, только на другом конце света… Я обрадовалась. Я подумала: свобода. Теперь мы с Гаморой в равных условиях. Я не буду больше чувствовать вину, чувствовать себя ущербной, прогибаться, нет. Я все ей расскажу, она поймет меня. И мы объединимся. Она приподнялась, села, провела ладонью по губам и принялась тупо рассматривать кровь, слегка посмеиваясь. Гамора опасливо положила руку на ее плечо. Она была готова и к удару, и к приступу – которых, как она теперь поняла, никогда не случалось. Небулу просто вытащили из-под бомбежки, как и ее саму, и у нее было посттравматическое расстройство… А лечили ее от аутизма, господи. – Но в тот день я увидела тебя с тем парнем, – сказала Небула, сжав ладонь в кулак. – И поняла: мы не объединимся. – Ты позавидовала мне! – ошеломленно пробормотала Гамора. – И решила, что так меня… – Удержу? Да. В тот момент я поняла, что мы никогда не будем на равных, что ты легко нашла себе новую семью, а у меня ее не будет никогда. И я не захотела остаться с ним без тебя! – Тварь! – Гамора с силой ударила ее по щеке, целясь в глаза ногтями, отшвырнула от себя. Вскочила, в ужасе обхватив себя руками. – Какая же ты тварь! – Ну нет, почему же… – вздохнула Небула с очень… знакомой интонацией, разве что не добавила «крошка». – Я не тварь хотя бы потому, что пока еще ничего ему не рассказала. И может быть, – она приподняла над воротником черный шнурок, который обхватывал ее шею, и на шнурке что-то звякнуло: треклятые ключи, – я даже тебе помогу. – Чего ты хочешь? Выход, поняла Гамора, сейчас только один. Отец ничего еще не знает, он слишком влюблен в себя и свою власть над дочерьми, чтобы заподозрить мятеж. В ближайшее время он не приедет. Охрана предусмотрительно распущена. В доме они вдвоем. Надо – как там говорила сестренка? – прогнуться под нее. Показать слабость. Позволить взять верх. Гамора, слишком упрямая, никогда не прибегала к таким уловкам, предпочитая бороться до последнего. Но сейчас на кону были гораздо более серьезные вещи, чем одобрение отца. – Ты меня поцелуешь, – велела Небула. Под весом Гаморы нервно скрипнул поручень перил, на который она оперлась. Все-таки во время драки они его расшатали… – Что? – переспросила она с почти суеверным трепетом. Ей показалось, она ослышалась. Или Небула сошла с ума. Не могла же она в самом деле… – Струсила, маленькая сестричка? – Небула поднялась с колен и запустила пальцы в по-мужски короткие рыжие волосы. – А я-то думала, тебе не слабо. Ну давай, решайся, или не видать тебе ключей. С языком. По-настоящему. Гаморе показалось, что сердце ее, тот опоздавший клерк, сейчас покончит с собой, выбросившись на рельсы. Небула, наверное, считала, что похожа сейчас на отца, что делает с сестрой нечто крайне садистское, что она на гребне волны, что она побеждает… И что Гамора ни за что не разгадает ее. Не вспомнит те судорожные полудетские объятия, в которых они сжимали друг дружку в редкие часы мира – когда Небула болела; когда умер пес Гаморы, точнее, это ей сказали, что он умер, а на деле отец, скорее всего, его застрелил; когда за плохую отметку Гаморе велели дома носить повязку на глаза, и она была в синяках и шишках от падений. Не вспомнит те быстрые поцелуи – чтобы не обойти вниманием ни одну ссадинку, ни один шрамик. Не вспомнит, что Небула всегда интересовалась девчонками, пусть и обращала все это в шутку. И что как-то, оседлав стреноженную шарфом на белом-белом первом снегу Гамору, она сказала: “Тебе повезло, сестричка, что я не лесбиянка”, – но глаза у нее были такие, такие… И даже почти-случившийся почти-поцелуй в ванной не вспомнит. И то, почему он не случился: Гамора была пьяна и хотела нарваться. А для Небулы было важно, чтобы… Чтобы все было не так. Не настолько грубо, глупо и зло. Потому что она не только хотела свою сестру. Она ее любила. И если Гамора не любила ее с той же силой, то что она тогда вообще знала о любви? Разве дурной, легкий Питер Квилл мог открыть ей что-то новое, когда из темноты на нее смотрели черные глаза Небулы, и полоса света от бра ложилась на лоб и часть щеки, словно отрезав ломоть от измученного, окровавленного лица? – Нет, я не струсила, – сказала Гамора, едва заметно качнув головой. Она сделала к Небуле маленький шажок, и та отшатнулась в тень, не уверенная до конца, что Гамора не бросится снова. Ее рука перестала мучить рыжие прядки и сжалась в кулак. Гамора взяла этот кулак, подула на костяшки, как в детстве, а потом положила себе чуть выше груди, на сердце, и медленно заставила Небулу разжать пальцы. – Я не боюсь, – тихо продолжила она, – и я поцелую тебя. Ответом ей был судорожный, удивленный вздох. Но они с Небулой стоили друг друга – они переставали бояться, когда доходило до дела. Именно поэтому пальцы Небулы, секунду назад безвольные и дрожащие, скомкали блузку на груди Гаморы, а ее рот оказался напротив ее рта, и дыхание смешалось, прерывающееся, горячее. А в следующий момент они ударились зубами о зубы друг друга, и Гамору едва не лишил сознания острый вкус крови. Небуле не мешала кровь. Ее рот был от нее еще более влажным, еще более горячим, чем можно было представить. Она целовалась так яростно, что разбитые губы закровоточили вновь – и она заплакала от боли, но не позволила сестре отстраниться. – Нет, нет, нет, – говорила она, всхлипывая, и гладила Гамору по густым кудрям. – Да, – сказала ей Гамора, давая согласие на все. Она вновь накрыла своей рукой руку сестры, оторвала от блузки и переместила ниже, и помогла стиснуть покрепче. – Да. Небула заморгала. Слезы оставили белые дорожки в подсохшей крови на подбородке. Она выглядела как дикарка. Как нечеловеческое существо. – Знаешь, что я почувствовала, когда узнала, что и меня он удочерил? – спросила она, голос был еще более хриплым чем обычно. А ладонь медленно описывала круг, сжимая грудь Гаморы, слегка приподнимая плотую чашку лифчика. – Я подумала: слава богу, это не инцест. Даже если он согрешил с твоей матерью, то у меня точно другие родители, я видела фото. Я похожа на своего рыжего биологического отца. – Тс-с, – шепнула Гамора. – На самом деле ты всегда это знала. Она, должно быть, тоже сошла с ума, потому что, когда Небула запустила под блузку сухую до шершавости руку (пуговка, попавшая ей между большим и указательным пальцем, отлетела от напора) и наконец-то задрала эту чертову чашку лифчика, ей не захотелось отбиваться. В опасной близости от зубов была шея Небулы, такая открытая, такая беззащитная из-за стрижки, такая белая из-за контраста с голубым воротником, но вместо того, чтобы укусить, Гамора удобно прижалась к ней носом. И забросила ногу на бедро Небуле, потому что та делала именно то, что нужно: ритмично мяла грудь, нажимала на сосок, и от этого хотелось жаться к ней все теснее. А когда под лифчиком оказались сразу обе ее ладони, Гамора не удержалась и застонала. В следующий момент – она не помнила точно, попыталась ли добраться до груди Небулы или только стиснула в ладонях лицо сестры, чтобы поцеловать – ее уже приподняли под ягодицы, развернули и вжали спиной в стену. Небула мягко перенесла вес с пятки на носок и обратно, одновременно чуть подав колено вперед и вверх. Ее бедро уперлось Гаморе между разведенных ног, и шов джинсов болезненно надавил на пах. Она зарычала. Небула ответила рычанием. И может быть, надо было ударить ее головой в лицо и бежать – пока еще оставался шанс для побега. Но вместо этого Гамора обеими руками схватила ее за воротник рубашки и с силой потянула вниз и в стороны, не заботясь о том, что портит форменную одежду, и что пуговицы бесшумно падают на белый, заляпанный кровью пол и остаются лежать там, как антрацитовые капли. Под рубашкой у Небулы была белая хлопчатобумажная майка. Они стащили ее в четыре руки. Лифчиков Небула не носила – и, кажется, кайфовала, наконец избавляясь от формы, как от надоевшей шкуры. От формы – и от связки ключей на эластичном черном шнурке, которую она без опаски швырнула на пол вслед за майкой. Грудь у нее была небольшая, но тяжелая, соски смотрели чуть вниз. Пользуясь паузой, Гамора подхватила одну из ее грудей, бережно, будто нечто священное, и невесомо обхватила сосок губами. А вторую, наоборот, стиснула, буквально расплющив по грудной клетке. Небула застонала – почти отчаянно – и тогда Гамора подключила зубы, слегка потянув ее сосок на себя. Этого хватило, чтобы звериное желание затопило обеих, перехлестнуло через край. Небула вновь швырнула сестру на стену, отбросила полы блузки, не снимая ее, стащила лифчик почти до пояса, не расстегивая: она терпеть не могла всю эту возню с пуговками и крючками. И вжалась в Гамору всем телом, тиская ее задницу под джинсами одной рукой, сжимая и теребя грудь другой, а бедрами изображая фрикции. Если бы это случилось в каком-нибудь безымянном клубе, с какой-нибудь случайной партнершей, Гамора назвала бы это дурацким пьяным полупеттингом-полусексом в ожидании приличного мужика… Но сейчас она чувствовала не скуку и желание кончить уже хоть с кем-нибудь, даже с девчонкой, нет. Ей кричать хотелось от каждого рывка, от каждого укуса, от каждого прикосновения ее напряженных почти до боли сосков к груди Небулы. Она оставила на боках сестры алые неровные полосы от ногтей, и такими же пометила лопатки и плечи. Их поза не позволяла Гаморе толком приласкать Небулу, но она все равно пыталась завести два пальца между ее бедер, потереть, нажать, надавить. Самой ей хватало фрикций, потому что благодаря джинсам-скинни каждое движение было острейшим наслаждением и острейшей пыткой. Ноги у Гаморы дрожали и разъезжались. Мышцы на внутренней стороне бедер трепетали. Пресс втягивался, и внизу живота уже пульсировало тянущее, предшествующее оргазму удовольствие. Тем обиднее было вдруг получить передышку. Небула внезапно отпустила ее, отступила, и Гамора осталась стоять у стены на подрагивающих ногах, с отвращением ощущая, что выделившаяся смазка насквозь пропитала не только ее трусы, но и джинсы. Однако ее оставили не для того, чтобы унизить. Небула вновь оказалась рядом, крепко обхватила за пояс одной рукой, второй расстегнула джинсы – и моментально стащила их почти до щиколоток вместе с бельем, а потом помогла Гаморе высвободить одну ногу из штанины. Та почти ничего не соображала, но тело лучше знало, что от него требуется. Именно поэтому она не только не сопротивлялась, когда Небула, сев на корточки, отвела ее ногу в сторону, но и легко забросила ее той на плечо. Словно так и было нужно. Словно они делали это друг с другом уже тысячу раз. И когда горячий (и наверняка все еще окровавленный) язык Небулы раздвинул складки кожи и затрепетал на клиторе, Гамора обхватила ладонью затылок сестры – потому что ни за что не смогла бы удержать в руке короткие ершистые волосы. И застонала низко, хрипло, прерывисто, чувствуя, что вот-вот отделится от собственного тела и растворится в огромном черном нигде с плывущим красным пятном – отпечатавшейся на сетчатке тусклой лампочкой бра. Они обе были все еще немного не здесь, когда полусидели у злополучной стены, одна – без рубашки, но в форменных брюках, другая – в блузке, в так и не снятом лифчике, слегка приподнявшем ей грудь, и больше без единой детали одежды. Гамора опиралась затылком на стенную панель, Небула улеглась между ее ног, устало устроив голову на сгибе локтя. Она обнимала Гамору за пояс и не поднимала на нее лицо. Они не знали, сколько уже прошло времени, и не собирались смотреть на часы, пока окончательно не озябнут или не придут в себя. Или пока не случится что-то, что заставит их разжать объятия. Первой опомнилась Небула. Она неловко завозилась, уперлась в предплечье Гаморы холодным и взмокшим лбом. И пробормотала, стараясь, чтобы ее голос не слишком прыгал и не звенел от горя: – Ты сделала даже больше, чем я хотела. Собирай пожитки и вали. Держать не буду. – Герда и Маленькая разбойница. – Что? – Небула посмотрела на сестру хмуро и недоверчиво. – Это было в сказке. Пока разбойники спят, Маленькая разбойница вышвыривает Герду на свободу пинками, чтобы не расплакаться и не показать свою слабость. – Гамора погладила Небулу по щеке, впервые восхитившись тем, как контрастна их кожа и как это красиво. – Но мать скорее всего не накажет Маленькую разбойницу. А тебя он накажет. – Мне плевать. – Но не плевать мне. – А как же, – Небула попыталась потушить радостный блеск в глазах, убрать с лица конвульсию-улыбку, но у нее не получилось, – твой мусорный принц? Тот парень… как его… Питер Квилл? Ты же так хотела убежать с ним. – В сказке, которую я вспомнила, Маленькая разбойница отпускает не только Герду… – То есть Питер Квилл – северный олень? – хмыкнула Небула, больше не делая вид, что не понимает о чем речь. И Гамора полнокровно рассмеялась, нимало не заботясь о том, что голова Небулы, перелегшей теперь к ней на живот, подскакивает от каждого смешка. В этом огромном доме давно не слышно было такого веселого смеха. А может быть, тут и вовсе никто и никогда так не смеялся. – Он тот еще олень, – сказала Гамора, когда смех перестал ее душить. – И ты права насчет его документов, наркотиков в бардачке и еще бог весть чего. Но он хороший парень. И я уже десять минут слышу его пикап. Небула передернулась всем телом. Это была правда: где-то в отдалении, низко и ровно гудел двигатель. Собаки устали как-то на него реагировать и практически не лаяли, только подали голос раз или два. – Думаешь… – Отстранившись и сев, Небула поискала взглядом ключи, и Гамора проводила это ее движение движением своей головы. – Думаешь, он захочет иметь с тобой дело, когда узнает..? – Если не захочет… Гамора потянула к себе джинсы и ловко принялась вкручиваться в них, точно змея, пытающаяся влезть в старую кожу, которая уже не по размеру… Ах, опять Квилл, опять эти его безумные сравнения. – Если не захочет… – она попрыгала, мягко пружиня, натянула и застегнула джинсы, потом отбросила волосы за спину и вернула лифчик на положенное ему место. Небула наблюдала за ней, не торопясь одеваться, с мрачной решимостью, с животным отчаянием в глазах. Не перебивала, не пыталась поторопить с ответом, просто ждала. Как ждала всегда, сколько Гамора ее знала. Как собиралась ждать и впредь. – ...то мы справимся и вдвоем. Он отлично нас выдрессировал. Но так и не сумел сделать врагами. Небула ничего не ответила и на это. Просто подобрала с пола ключи, напялила майку, закинула на плечо спортивную сумку Гаморы и размеренной походкой двинулась вслед за сестрой. Она остановилась лишь раз, уже у самого выхода – только для того, чтобы продемонстрировать средний палец камере слежения. И Гамора подумала вдруг с внезапной радостью, с облегчением, облившим ее теплом и заставившим сердце перестать колотиться там в своем последнем вагоне метро так отчаянно (ты уже запрыгнул, ты уже едешь, дружок, успокойся и не трясись): «Нет, ну она неисправимая хабалка. Она точно понравится Питеру и его компашке».