Согрей меня

Все мои друзья входят во вкус, Когда кровь касается их уст. Отступников манит твой страх, Что с болью осел в наших сердцах. И тот, кто не с нами, тот против нас. Отступники чувствуют каждый раз, Как пахнут новые души. Нельзя нам ни верить, ни слушать. Как долго знакомы мы уже с тобой? Спроси себя, кто я такой?

      Все это очень грубая ошибка. Тсунаеши не должен испытывать еще и это в своей и без того не радужной жизни. Он прячется за углом, вжимаясь спиной в холодную стену. Рука с пистолетом дрожит, но, если нужно, он без колебаний спустит курок. Ему страшно. Он слышит резкий, пронзающий ночную тишину крик, и вздыхает слишком громко, тут же зажимая рот рукой. Нельзя выдавать себя. Ни в коем случае.       Тсуна перебегает за другой дом — он давно приучил себя передвигаться практически бесшумно, отбрасывая привычную неуклюжесть. Полезный навык в связи с последними событиями. Прислушивается, как почуявший по ветру лису заяц, и плавно оседает на землю, обессиленно прикрывая глаза. Ад с каждым днем становился все ужаснее, набирая обороты.       Все началось с того, что у Шамала украли москитов со свежей разработкой «вампирской» вакцины. И выпустили их, этих мелких жалящих тварей, черт бы побрал этих идиотов. Москиты кусали людей, травя их своим ядом. Люди через череду мучительных метаморфозов становились охочими до крови и мяса собратьев тварями. Люди сжирали друг друга, а те, кому «посчастливилось» выжить после нападения синтетического вампира, становились такими же монстрами. Днем вампира невозможно было отличить от обычного человека, а вот с наступлением ночи открывался настоящий сезон охоты.       Возможно, впервые мафия работала совместно с полицией — простые люди просто не обладали такими навыками, да и убийц среди стражей правопорядка почти не наблюдалось. Поэтому задачей Хранителей Десятого Вонголы было уничтожение тварей, с которыми не было никакого сладу. Каждую чертову ночь Хранители и молодой босс выходили на охоту, а вампиры выходили охотиться на них и случайных прохожих. Первые недели все проходило нормально. Пока они гонялись за вампирами каждый в своем секторе, Шамал не покладая рук работал над антидотом — людей нужно было спасать.       А потом искусали Ямамото. А на следующую ночь — Хибари. Потеря двух сильных бойцов. Сразу два родных человека превратились в свирепо рычащих монстров. Тсунаеши не знал, куда деть себя, смотря через бронированное стекло, как Кёя мечется по своей камере, запертый, лишенный всего голодный зверь, готовый растерзать в клочья, только сунься к нему. Рядом с боссом, спиной к спине, тогда стоял Гокудера, смотря в камеру напротив, где на стекло кидался Ямамото, сверкая в полутьме алыми глазами.       Тсунаеши рвал в клочья приказ об уничтожении. Ни за что. Во-первых, он не сможет убить друга и не хочет видеть угасшего Хаято. Во-вторых, он никогда не сможет убить свою душу. Пошли все к черту. Он будет просто ждать.       Ждать пришлось неделю. Шамал нашел способ, который смог хотя бы сгладить агрессию синтетического вампира, но не решал проблемы полностью. Тсуна и Гокудера вошли в камеры, вооруженные шприцами с сывороткой. Разумеется, оба вампира охотно набросились на любезно предложенную «пищу», вгрызаясь в горло, жадно рыча и глотая кровь. А в ответ им вводилась сыворотка, что позволяла монстру сохранять рассудок и днем, и ночью, но обязательным условием была ежедневная подпитка человеческой кровью. Поэтому и пошли партнеры — кто еще безоговорочно согласится кормить собой непонятную тварь?..       Тогда от резкой боли и потери крови Тсуна отключился, а когда пришел в себя, то лежал головой на коленях самого дорогого для него человека. Хибари перебирал его волосы и смотрел такими родными любящими глазами, что Тсуна разразился рыданиями, уткнувшись любимому в живот. И сквозь слезы услышал смешок Ямамото совсем рядом: «Спасибо, что отказался нас убивать, Тсуна».       Тсуна не чувствует чужого присутствия и чуть не взвизгивает, когда его плеча мягко касаются, но успевает закусить губу и распахивает глаза.       — Твое сердце слишком громко стучит. Успокойся, зверек, — Хибари присаживается рядом, и Тсуна тут же жмется к его боку, поставив пистолет на предохранитель. От Хибари больше не веет теплом, но Саваде все равно с ним спокойнее. Он его личный монстр. Можно сказать — ручной.       — Там кто-то кричал, не слышал?       — Слышал, но не успел, я был занят пятерыми в своем секторе, — тихо отвечает Кёя, поглаживая Саваду по волосам. — У тебя все в порядке?       — Более-менее. Не считая того вопля, я убрал троих. Последний знатно за мной побегал, так что я вымотался, — сердце само по себе успокаивается, переставая биться о ребра загнанной птахой. — Кстати, насколько хорошо ты слышишь мое сердце? За сколько метров?       — За три километра услышал, — хмыкает Хибари и, заметив округлившиеся глаза Савады, добавляет: — Я дрался, и было шумно. Обычно километров за пять. Такеши примерно так же.       — Понятно, почему твари так легко находят людей, — вздыхает Вонгола, невольно вздрагивая, почувствовав вибрацию телефона в кармане. Кёя, не скрывая любопытства, заглядывает, читая входящее сообщение.       — Гокудера и Ямамото закончили с их секторами. Можно ползти домой, — пошатываясь, Тсунаеши поднимается, опираясь рукой о стену. Хибари цокает языком, глядя на это лохматое недоразумение, гибко поднимается на ноги и подхватывает любовника на руки, глуша возмущенный писк коротким поцелуем.       — Ты устал. Отдохни немного.       Тсунаеши обхватывает Хибари за шею руками и благодарно утыкается носом куда-то за ухо. Сейчас ночь, для людей установлен комендантский час, и их никто не увидит. А со встречными тварями у них разговор короткий.       Тсунаеши ожидаемо засыпает по дороге, нагрев своим теплом холодные руки Хибари. Совсем не хочется выпускать сладко сопящего зверька из рук, поэтому Кёя предельно осторожно ложится на кровать, предварительно стащив с Савады обувь — на него только сонно мыркнули, даже не приоткрыв глаза. Тсуна ерзает и устраивается удобнее уже в горизонтальном положении. Едва слышно мурлычет, уткнувшись носом в грудь. Хибари только хмыкает и чмокает в вихрастую макушку. Его затапливает нежность, и, черт побери, ему действительно жаль, что сердце теперь не заходится в бешеном ритме. Они вместе десять с хвостиком лет, а все еще порой ведут себя как влюбленные подростки.       Хибари лежит неподвижно, давая Тсунаеши время восстановить силы. Он просто перебирает мягкие волосы, гладит по спине и урчит в такт слабому помуркиванию Савады. И он даже не замечает, как Тсуна приоткрывает глаза и сонно зевает, напрягшись и тут же расслабившись в родных руках.       — Я долго спал?       — Нет, даже мало. Поспи еще, — теперь, когда собственная кровь застыла в жилах, целовать теплые со сна губы еще приятнее. Савада забавно жмурится, подставляя лицо под скользящие прохладные касания.       — Я выспался, — бормочет Тсуна. — А у тебя глаза голодные.       — Конечно, — Хибари сжимает пальцами бедра любовника и рывком меняет их местами, подминая Небо под себя. — На мне столько времени лежит такая аппетитная тушка, как тут не проголодаться?       — Не переводи все в разврат, Кё… Кёееея, — Савада сдавленно выдыхает, когда в плечо вонзаются острые зубы. Кёя всегда кусает в плечи, чтобы легко можно было скрыть укусы от посторонних глаз. Горячая пряная кровь течет по губам — Хибари жадно урчит, не успевая сглатывать, наливаясь чужим теплом и чувствуя себя вновь живым. Тсуна жмурится и гладит по голове своего хищного зверя. Он не волнуется — Кёя ни разу не позволял себе глотнуть лишнего.       Облако зализывает оставленные ранки, и Тсуну чуть потряхивает потому что… Запах крови, запах любимого человека и вновь, пусть на краткий миг, теплые губы — все это будоражит сильнее самых развратных фантазий. Они никогда не могут насытиться друг другом. Столько лет прошло, а каждое касание все равно как в первый раз. И мягкие глубокие поцелуи не могут утолить жажду быть ближе, еще, максимально, насколько только вообще возможно. Так близко, чтобы голова кружилась.       Тсунаеши дразняще проводит кончиком языка по чувствительному нёбу, вызывая у любовника легкую дрожь. Такую сладкую, что Савада урчит, потираясь о Кёю всем телом, охотно делясь своим теплом и чувствуя под пальцами крепкие напряженные мышцы. Ему несказанно повезло, что десять лет назад Хибари обратил на него внимание, зажав у стены после тренировки. И чертовски повезло, что хватило ума отдаться. Иначе не было бы всего того, что он имел сейчас.       — Зверек, если не прекратишь ерзать, то…       — Кёя, я ведь напрашиваюсь, — почти мурлычет Тсуна, лаская губами чужую шею. — День был напряженным, мне не помешает расслабиться.       «И почувствовать, что ты живой».       Хибари и раньше не отличался сдержанностью, а, став агрессивной нечеловеческой тварью, и вовсе растерял остатки выдержки. И Тсуна позволял ему все, даже если на утро не мог встать с кровати. Довольная сытая мордашка Кёи того стоила.       Вот и сегодня Хибари набрасывается на него со всем своим пылом. Царапает клыками грудь, слизывая кровь как кот валерьянку. Поочередно прикусывает соски, вырывая хриплые выдохи, плавно переходящие в стоны — Тсуна любит пошуметь в постели, не стесняясь показывать, как ему нравится то или иное прикосновение. Тонкие пальцы зарываются в короткий ежик темных волос, сжимая и направляя, подбивая на более откровенную ласку. Хибари хмыкает, практически утыкаясь носом в чужой пах, вдыхает в себя терпкий запах возбуждения и неспешно принимается избавлять любовника от одежды.       Тсунаеши громко стонет, когда головки касаются теплые губы — Хибари специально во время секса пьет кровь, чтобы не терять тепла и исключить дискомфорт любовника. Совершенно стремно, когда отсасывают ледяным ртом. Вопреки мнению того же хохлатого, например, Хибари умеет и любит делать минет. Банально нравится не сам процесс, а как несдержанно и громко стонет Савада. Облизывает головку, прикусывая складочку крайней плоти. Водит губами по стволу, пощипывая нежную кожицу и разглаживая языком налитые венки. Тсунаеши чувственно прогибается в спине и давит на затылок, всхлипами умоляя взять в рот и не дразнить. Облако покорно раскрывает губы, плотно обхватывая член, и начинает медленно, с оттяжкой, двигать головой, втягивая щеки. Тсуна в голос стонет, подаваясь бедрами, раздвигая ноги шире, чтобы Кёе было удобнее. У любовника теплый рот, не обжигающе-горячий, как был раньше, а именно теплый, можно даже сказать — комфортный. Тсуна осознает, что Кёя теплый только из-за его крови, и от этого плавится еще сильнее, жмурясь и сходя с ума от смущающей, но такой фантастической ласки. Хибари охотно поддается давящей руке, принимая глубже, расслабляя горло и заставляя метаться и шептать свое имя. Тсунаеши любит кончать в рот, но ему так редко выпадает подобный шанс. Чаще Хранитель пережимает основание пальцами до той самой судороги, когда с грани, до которой доводили долго и томно, решительно тянут назад, не давая сорваться. Вонгола разочарованно охает, дернув бедрами — слишком хорош умелый рот, но Кёя уже отстранился, порочно облизывая мягкие губы. Они больше не припухают и не краснеют после минета, ну и плевать на это, впрочем. Савада все еще способен потерять от своего вампира голову.       — Кёя, пожалуйста, — грудь часто вздымается, а карие глаза затянуты поволокой — Саваде хорошо, и он ничего не может с этим поделать, только умолять сделать ему еще лучше. Мужчина только плотоядно облизывается и избавляется от своей одежды. Стаскивает плавно, откровенно красуясь перед распаленным любовником. Тсуна проводит кончиком пальца по животу, наслаждаясь четким абрисом твердого пресса под бронзовой кожей. Хибари трется об него, скользя членом по промежности, и Тсунаеши едва ли не царапается от предвкушения. Он всегда хорошо растянут и любит почти на сухую, с тонким отголоском боли, который невероятно отрезвляет по утрам. Он правда спит с Кёей. Он правда рядом.       Хибари пользуется небольшим количеством смазки — просто формальность, чтобы зверек смог хотя бы встать утром, и привычно игнорирует презерватив. Они оба слишком любят без резинки, да и здоровы оба как жеребцы на скачках. Незачем портить удовольствие.       Первый толчок плавный и осторожный, пронзающий насквозь. Тсуна охает, приподнимая бедра, чтобы облегчить проникновение. Ему горячо и почему-то хочется плакать, когда Кёя снова прижимается губами к слабо кровоточащим ранкам на теле любовника, напитываясь жаром. Хибари проникает глубже, до основания, чтобы потом выскользнуть почти полностью, оставляя внутри только головку, крупную, гладкую, горячую от прилившей чужой крови — а затем резко толкнуться вновь, начиная, задавая свой особый, рваный и грубоватый ритм. Тсуна вцепляется пальцами в плечи, раздирая в кровь и заходясь в хриплых стонах. Перед глазами пляшут разноцветные круги — ему невероятно здорово. Кёя двигается резко, глубоко и часто, дышит тяжело, хватая приоткрытыми губами спертый воздух, ласкает прикосновениями прохладных рук бедра. Вонгола подается навстречу, вскрикивая, когда его член сжимают тиски из пальцев.       К своему сожалению, Савада не умел, как выражался Мукуро, «кончать задницей». Да, безусловно, ему нравилось и доводило до крайней степени возбуждения движение члена внутри, давление головки на простату и чувство наполненности как таковое, но минимальная стимуляция ему все же требовалась. Поэтому Хибари пользовался этим как регулятором оргазма и… как особенной пыткой. Облако просто воспринимал как должное — затрахать босса до сорванного голоса и только после этого позволить кончить. А Тсуна и радовался этому — в голове после ни одной связной мысли, только лишь кайф и желание поскорее ощутить, как сильное тело над ним содрогнется от наслаждения.       Они почти одновременно тянутся друг к другу губами, сплетая языки во влажном поцелуе, не сбиваясь с темпа. Даже наоборот, Хибари начинает двигаться резче, вылизывая чужой рот и потирая зажатую в пальцах головку. Савада мычит ему в губы, царапаясь и извиваясь, гнется дугой и едва ли не взвизгивает, кончая сильно и бурно, стискивая любовника в себе до мелких искр перед глазами. Хибари стоит немалых усилий успеть отстраниться, чтобы не испачкать своего зверька изнутри.       Тяжело привести дыхание в норму. Тяжело вообще шевелиться, но Вонгола упрямо заползает на растянувшегося рядом любовника, оплетая руками-ногами, и счастливо сопит во вкусно пахнущую шею. Через пару часов Кёя станет холодным — кровь перестанет греть его — но Тсунаеши верит: он сможет его отогреть. И пусть для этого придется отдать свою жизнь.       — Савада, перестань истерить, — спокойно тянет Хибари, поглаживая всхлипывающего зверька по голове. — Мы давно этого ждали.       — Почему именно вы должны становиться подопытными, а? Неужели нельзя отловить других вампиров?       — Зверек, — Кёя смотрит в испуганные карие глаза и качает головой. — Шамал чертовски много работал. Уважай его труд и верь.       — Он не дает гарантии, что вы с Ямамото выживете, — едва не хнычет Тсуна, прижимаясь к груди любимого. В сердце не унимается тревога, хоть гипер-интуиция и молчит.       — Просто верь. В него. В нас. В будущее. И отпусти, — Хибари целует свое Небо в макушку и отступает на шаг. — Все пройдет отлично. В конце концов, я очень хочу наконец-то согреть тебя, зверек.       Тсуна с тоской смотрит на закрывшуюся за его Облаком дверь. «Выживи. Согрей меня».       Он будет ждать.