О лжи

«Время вовсе не лечит. Дураком стоит назвать того, кто придумал подобную нелепость. С течением времени становится только сложнее и больнее. Всякое событие прошлого имеет последствия в будущем, и, зачастую, они необратимы. Однажды сказанное слово обязательно услышишь в ответ, поступок, однажды совершенный тобой, однажды будет направлен к тебе. Время не лечит, оно судит всех сущих, судит прошлое и настоящее, давая надежду на будущее. Эта надежда, она похожа на нить, что вот-вот перетрется, на волну, что вот-вот обрушится на беззащитные скалы, на дыхание, что вот-вот оборвется. Мы живем надеждой, мы слепо и глупо надеемся на что-то. Эта наивная вера не дает нам погибнуть в отчаянии, не дает зачахнуть и превратиться в нечто мертвое, безжизненное и бесчувственное…» Бесчувственное. Баатар поморщился и потер переносицу пальцами, сняв очки. Он крепко жмурился, но даже вырви он себе глаза, память никогда не подвела бы его. Выстрел. Взрыв. Грохот обрушивающихся на голову обломков. Боль. Тьма. Все смешалось лишь в одно мгновение, кровавые пятна плясали перед глазами. Страх на всю оставшуюся жизнь. Только спустя время после того он понял, как сильно ошибался. Понял, что всю жизнь его окружала ложь. Она настолько въелась в каждый момент его жизни, впиталась в пространство и вживилась в душу, что сложно было теперь, спустя месяцы и годы сказать, что из всего этого было правдой и была ли она вообще. Вранье застлало глаза, закрыв собой истину. Истина была до болезненной невозможности близко, но так несравнимо далеко. Может быть, Баатар и мог бы увидеть ее, но он слепо верил и не хотел видеть ничего кроме своей собственной истины. Каждое слово было наполнено ядом, медленно ведущим к гибели. Звуки лжи заглушили глас совести, неутомимо воззывавший к истинным чувствам. Как долго он не мог прийти в себя, он не помнил и сам. Вначале жизнь для него остановилась, померкли ее краски, испарились образы и желания. Баатр заперся в комнате и порой не выходил оттуда до тех пор, пока кто-то там, за дверью, не грозился выломать ее. В то время его вообще удивляло, что кому-то есть дело до того, жив он или уже нет. Он был врагом народа, врагом семьи. Врагом самому себе. То и дело он допускал ошибки в чертежах и переделывал все сызнова, с чистого листа. Он и сам не узнавал себя, не помнил себя прежнего. Это чувство — это… отчаяние? страх? Нет, он не боялся своего будущего и готов был принять почти все. Кроме правды. Она была слишком сурова, она срывала все маски с ушедшего прошлого, обличая его неприятные тайны. Только спустя полгода Баатар смог пересилить себя и навестить ее. Колени дрожали, он нервно впивался пальцами в края одежды, но это не давало ему ни капли успокоения. Ночью он не мог уснуть: в голове крутились сотни вопросов, которые он непременно должен был озвучить. Но увидев до боли знакомое неприятное лицо, он понял, что вопросов не осталось. Осунувшееся бледное лицо Кувиры не выражало ничего. В побледневших зеленых глазах он успел прочесть только равнодушие; до тех пор, пока она не отвела взгляда. Что-то в душе бушевало от гнева и ненависти, наибольшим было желание просто ударить ее; Баатар сжимал пальцы в кулаки, но держал себя в руках. Их оставили наедине, хоть осуждающе-безразличный взгляд охранника у двери и не позволял чувствовать это уединение. Конечно, ведь это его работа, и не более; ему нет дела ни до чувств заключенных и их посетителей, ни до того, о чем они говорят. Баатару казалось, что в полупустой мрачноватой комнате слышно только биение его сердца; он беспокоился. Кувира оставалась спокойна. Она молчала, не выражая никаких эмоций. Не чувствовалось ни ее привычной властности, ни холодности. — Что ты хочешь услышать? — бывшая великая объединительница первой нарушила молчание. Инженер поджал губы и опустил взгляд. Он продумывал варианты разговора с ней, но сейчас не мог вымолвить ни слова. В голове все смешалось: ложь и истина, любовь и ненависть, надежда и отчаяние. Баатар не узнавал ни себя, ни Кувиру. Слишком много времени утекло с той поры, когда он верил ей. — Хочешь узнать, люблю ли я тебя на самом деле? — легкая усмешка чуть тронула ее бескровные губы. — Не люблю. Он делал вид, что ему безразлична ее судьба, он отрицал ее существование и свою связь с ней все то время, что пытался забыть ее. Суинь всеми силами пыталась помочь ему. Она единственная из членов семьи простила его. Потеряв Кувиру, он потерял свет и смысл своей жизни. Баатар не жил, он существовал в пустоте, в темной безэмоциональной пустоте, в одиночестве. Потеряв Кувиру, он обрел истину и понял, в чем он так сильно заблуждался. — И не любила. Ты был оружием в моих руках. Оружием, силой которого я могла подчинить себе весь мир. Оружием, которое я могла в любое удобное время направить в нужную сторону. Я нуждалась в твоей помощи, но не более того. Впервые, казалось, она говорила правду, совершенно не кривя душой. Кувира ни о чем не жалела. Ни о своей жизни, ни о чужих. Баатар стыдился себя же, обвиняя себя только в том, что поддался ей, что поверил и искренне полюбил. Он надеялся на ту же искренность ее чувств. Он сожалел о годах, потраченных на нее и ее жалкие амбиции. Так и не сказав ей ни слова, он ушел. Даже не оглянулся назад, уходя. Она не менее безразлично смотрела ему вслед, понимая, что равнодушие — единственное чувство, общее для них. Кувира не считала себя виновной, она лишь шла по намеченному пути к своей цели. Она ненавидела тех, кто помешал ей добиться своего, но годы, проведенные в изоляции в тюремной камере притупили чувства. Более она не чувствовала ничего. Кроме, разве что, сожаления о потраченном впустую времени. Дома Баатара не ждал никто. Близнецы демонстративно игнорировали его, (а ведь поначалу не могли удержаться от слов, полных злобы) Опал тихо ненавидела, стараясь избегать его, Хьюану же было попросту все равно. Комната встретила привычно налаженным бытом и чуть морозным холодком открытого окна. Тетрадь, открытая порывом ветра, тихо шелестела исписанными листами. Баатар прочел последние строки, аккуратно выведенные своим же почерком. «Пустота…»