* * *
Они знакомы с тех самых пор, как Тэёну исполнилось девять — он почему-то до мельчайших подробностей помнит тот день, когда посреди учебного года им представляют новенького одноклассника, худенького и большеротого, похожего на кролика и с каким-то раздражающе важным выражением лица. Ким Донён — так зовут этого новенького, он усаживается за парту справа от Тэёна, а ещё — именно его семья въехала в долго пустовавшую квартиру напротив. Сначала Тэён не придаёт сим фактам большого внимания, но важная мордашка этого Донёна почему-то выводит его из себя с первого взгляда, а язвительные комментарии насчёт любви Тэёна к клубничным леденцам или о его боязни темноты и вовсе заставляют руки сами собой сжиматься в кулаки. Донён кажется приличным мальчиком, да и сам Тэён старается вести себя хорошо, чтобы не огорчать своих родителей, но тут сдержаться оказывается просто невозможно. Никакие тормоза не работают. Их первая драка случается спустя три дня после «знакомства». Вторая — на следующий день. У Тэёна остаются синяки на руках и разбитая коленка, у Донёна — расквашенная губа и ссадина на тыльной стороне ладони («Ты что, девчонка или котёнок, что царапаешься так? Ногти подстригать не научился? А, стоп, и правда нет, ты же их грызёшь вечно, как детсадовец!»), а ещё маме Тэёна приходится извиняться перед матерью Донёна, и, наверное, за это Тэёну обиднее всего. Он ведь ничего не сделал, он не виноват. — И почему ты у меня такой замкнутый? — сокрушается мама после, когда обрабатывает ссадину, и Тэён только лишь шипит сквозь стиснутые зубы: жжёт сильно, но он уже слишком большой, чтобы плакать или кричать. — Вы ведь в одном классе и живёте рядом, могли бы подружиться. Тэён тогда аж зажмуривается, чтобы попытаться представить, но в его голове упорно отказываются смешиваться понятия «друг» и «самодовольный кролик из соседней квартиры». Нет, это невозможно абсолютно. После третьей драки — во дворе, прямо за песочницей — Донён впервые протягивает ему руку сам. — Знаешь, меня ведь тоже потом отругали, — хмуро бурчит он, глядя в сторону, и Тэён, лёжа в пыли, внезапно думает: какие у него большие глаза. — Сказали, что я их… в общем, что им за меня стыдно, ведь я всегда был таким умненьким мальчиком и не должен драться. Мне это не нравится. — Мне тоже, — с вызовом отвечает Тэён, глядя снизу вверх. Ему и правда не страшно ничуть, они оба тощие и по силе примерно одинаковые, чего тут бояться-то. Даже если ссадины вот уже щипать начинает, и таки хочется по старинке, как совсем в детстве, всхлипнуть. — И ты мне не нравишься. На самом деле это ложь — не то чтобы ему и правда этот гадкий Ким Донён нравился, нет, но всё же интересен, вот. По шкале интересности он бы поместился где-то между новой игрой-стрелялкой и завтрашней серией любимого аниме, а это весьма высокая позиция… — И ты мне, — как-то очень по-взрослому фыркает Донён и нетерпеливо встряхивает ладонью. Она у него покрыта песком, и Тэён немножко кривится внутренне, не хочется за такую грязную браться (и плевать, что он сам не чище), но всё же — тянется и сжимает. Позволяет помочь подняться, а что потом — неизвестно, ибо они стоят друг напротив друга и молчат. Драться больше не хочется, но в крови по-прежнему плещется что-то горячее, вызывающее желание действовать. И Тэён уже открывает было рот, чтобы выдать какую-нибудь глупость хотя бы, когда Донён выпаливает торопливо: — Если хочешь, можешь пойти ко мне… в смысле, умыться и почистить одежду, чтобы не попало, у меня дома сейчас никого. И не думай, если что, я просто не хочу, чтобы твоя мама узнала о драке и рассказала моей… Тэён смотрит на него и думает: этот Донён такой милый. Их отношения не были похожи на дружбу с самого начала, чего уж там говорить. Очень скоро Донён становится Доёном, они начинают обедать вместе и вместе же делать уроки — непоседливому Доёну тяжело даются гуманитарные предметы, хоть он и выкручивается всегда благодаря своему отлично подвешенному языку и острому уму, а сам Тэён вечно делает множество ошибок в математических уравнениях. «Когда мы делаем домашку вместе, то гораздо лучше справляемся с ней. Вместе мы сильнее, понимаешь?» — заявляет Доён с тем самым важным видом, который так раздражает Тэёна, но тот только лишь фыркает в ответ. Раздражает, но ударить больше не хочется — так Тэён думает теперь. Доён болтливый — раза в два или даже три болтливей всех людей, которые до этого Тэёну попадались, и иногда это напрягает, хотя бы потому, что не всегда выходит эти бесчисленные разговоры поддержать. И в такие моменты чувствуешь себя глупым и неинтересным, кем-то, кто быстро надоест и будет выброшен за ненадобностью. Они даже не друзья, но почему-то Тэёну страшно, он слишком боится потерять этого странного раздражающего мальчишку. Который, тем не менее, почему-то из всех других каждый раз выбирает именно его. Даже если дразнит. Даже если зовёт чаще всего насмешливым «недо-хён», намекая на то, что они, по сути, всё равно ровесники, хоть Тэён и старше ровно на восемь месяцев. Даже если они такие разные — смелый, языкастый и, кажется, всегда уверенный в себе Доён, которого в следующем же году выбирают президентом класса, и застенчивый, неловкий и мрачноватый Тэён, который никогда не признается в том, что тоже за Доёна голосовал (будто бы тот не знает, ага). Годы бегут, а они всё так же притираются, переплетаются между собой, буквально врастают в жизни друг друга. Когда Тэён в соседней квартире уже как третий сын, а удивительно неряшливая и переполненная яркими оттенками комната Доёна для него абсолютно родная и уютная (и даже чрезмерный чистюля внутри давным-давно не возмущается, хоть иногда трудно удержаться и не начать собирать раскиданные повсюду вещи, получив после по пальцам от их хозяина). Когда сам Доён приходит к нему как к себе домой, заваливается прямо на кровать и, болтая ногами в смешных полосатых носках, приватизирует игровую приставку или листает журналы, поглощая какую-нибудь принесённую Тэёном с кухни вкусняшку. Когда многие уже рассматривают их как единое целое, пусть даже они оба яростно это отрицают («Я не с этим кроликом, даже не надейтесь!» — «Пф, больно нужно — с бесполезным недо-хёном связываться!»). Если честно, Тэён только потом понимает, насколько он тогда был счастлив. Им по четырнадцать, когда в их компании появляются новые лица: Юно притаскивает с собой Доён, и Тэён только лишь хмурится недовольно, потому что ему совсем не хочется, чтобы за ними теперь постоянно увязывался этот пухловатый мальчишка, который даром что на пару лет младше, но в итоге всё равно чуточку выше его самого (и наверняка ещё вырастет). Кажется, сначала Юно пугают его старательно сведённые брови, поджатые губы и вызывающе вздёрнутый подбородок, но Доён ободряюще хлопает мальчишку по спине, а потом больно пихает Тэёна острым локтем под рёбра и шипит что-то о том, как некоторым не надоело быть такими замкнутыми задротами и «пора уже открыться другим людям, ты не находишь?». Тэён не находит, но Юно остаётся. К счастью, он достаточно тактичный для того, чтобы не слишком-то часто зависать с ними, да и, в принципе, реально неплохой парень, разве что… разве что Тэён понятия не имеет, что это за неприятное чувство поселяется в нём всякий раз, когда Юно приобнимает Доёна за плечи, или трогает за руку, или получает милую улыбку в ответ на какую-нибудь совершенно незначительную фразу. А Ёнхо приходит уже ради него самого — кусочек того, другого, до-доёнова прошлого. Они с Тэёном одногодки, но Ёнхо на класс старше, и когда-то они ходили вместе в детский сад, где и подружились (Тэёну до сих пор стыдно, каким плаксой он тогда был, и другу приходилось вечно за него заступаться). Когда Тэён заканчивает первый класс, Ёнхо отправляют жить к родственникам в Америку, и на этом всё их общение стухает. Но когда Тэён поступает в старшую школу и записывается в баскетбольный клуб (не то чтобы он хочет, предпочёл бы искусством заниматься, однако есть некоторые причины, влияющие на его выбор), то первым, кого он встречает, оказывается высоченный улыбчивый парень со слишком уж знакомым именем. И по-прежнему удивительно крепкой привязанностью к мелкому, чрезмерно эмоциональному младшенькому: времени на то, чтобы вернуть прежние отношения, им требуется всего ничего. Доён смеривает Ёнхо строгим и чуть недовольным взглядом с головы до пят, а потом сухо хмыкает и протягивает руку. — Надо же, а я думал, что до меня у Тэёна совсем не было друзей. Это звучит обидно, и Тэён чувствует, как кровь приливает к его щекам, он уже готов взорваться, но именно в этот момент пальцы другой руки Доёна зачем-то сжимают на мгновение его запястье, тут же отпуская, и это выбивает из колеи, заставляет вздрогнуть и растерять все прежние эмоции. Ёнхо тогда всё замечает и только лишь подмигивает. Он в любой момент готов прийти на помощь или придумать какой-нибудь новенький способ отлично провести время, но всегда чувствует, когда ему стоит оставить Тэёна и Доёна одних. Тэён думает, что друга лучше у него уже не будет никогда (и он считает так до сих пор). А потом наступают буйные пятнадцать, и привычный мир начинает лететь кувырком ко всем чертям, потому что они пробуют на вкус пиво и сигаретный дым, кашляют и вставляют в свои обычные фразы претенциозное «fuck» просто потому, что хочется выглядеть круче, старше, агрессивней (конечно же, не в школе, ибо Ким Донён — всё ещё примерный мальчик). Потому, что хочется даже друг перед другом выпендриться, и никто больше этого не понимает — Юно слишком спокойный, да и не дорос ещё, ему всего тринадцать (и Тэён всё чаще его в компанию не принимает, потому что «ребёнок же, ему рано», а Доён фыркает и дразнит его мамочкой), а Ёнхо этот этап пережил ещё в Чикаго и теперь смотрит на них взглядом снисходительного отца. И так уж выходит, что пиво первым приносит Тэён, утянув эту несчастную бутылку из родительского холодильника, а вот сигареты — именно Доён, вместе с поцарапанной розовой зажигалкой. Тэёну, если честно, всё равно, где он эту гадость добыл, но не подколоть он не может, потому что: — Тьфу, ты приличных каких-нибудь сигарет достать не мог? Какие-то длинные, как бабские. — Не хочешь — не бери, — пожимает плечами Доён. Они у Тэёна дома — одни, потому что отец на работе, а мать с сестрой уехали в гости к бабушке, комната заперта изнутри, поэтому не страшно ничего. — Мне больше достанется. Он выуживает своими длинными тонкими пальцами одну сигарету, обхватывает губами, чиркает зажигалкой... и тут же закашливается, в этот момент ещё сильнее напоминая кролика. Тэён вовремя успевает выхватить сигарету из чужой руки, пока они кровать не прожгли, но Доён продолжает кашлять, так сильно, что у него слёзы из глаз текут, и Тэён действует совершенно неосознанно. Всё ещё держа одной рукой злополучную сигарету, второй он притягивает Доёна к себе, позволяет уткнуться лицом в своё плечо и похлопывает по спине, пока тот не затихает. — Редкостная гадость, в рот больше не возьму, — хрипло выдыхает Доён спустя несколько минут, но не делает никаких попыток отстраниться. Напротив, даже сам обхватывает Тэёна за шею и прижимается, тяжело дыша. — И кто там говорил про «мне больше достанется»? — мягко, почти беззлобно поддевает его Тэён в ответ и едва ощутимо проводит пальцами по чужой худой спине. Если бы захотел, мог бы пересчитать все позвонки под клетчатой тканью рубашки. Доён не реагирует никак, и Тэён только лишь фыркает, делая глубокий вдох прежде, чем поднести сигарету к своим губам. Ему кажется, что он может почувствовать на фильтре чужой влажный след, но думать об этом слишком стыдно. Он не закашливается ни разу. С пивом всё выходит с точностью до наоборот: они включают какой-то фильм, и Тэён морщится, делая первый глоток, а спустя ещё два — и вовсе отключается от реальности, липнет к Доёну, цепляясь за него и глупо смеясь, а тот шипит на него, пытаясь отодрать, и пихает в рот снэки, потому что «заешь и заткнись, пьяное чудовище». Даже вредные привычки у них разные — Ёнхо вовсю смеётся, когда на следующий день Тэён рассказывает ему обо всём, и тот лишь обиженно дуется и трёт пальцами виски. Наверное, думает он, Доён расскажет обо всём Юно, но уточнять — влом и стрёмно. Красят волосы впервые они тоже практически одновременно — Тэён заговаривает было о парикмахерской, но Доён лишь воинственно вздёргивает подбородок и заявляет, что он не настолько тупой, чтобы не повторить по инструкции («Это всего лишь заурядное окрашивание волос, а не пластическая операция, в конце концов»). На самом деле, конечно, дело вовсе не в том, что Доён так уверен в собственных силах, нет, ему просто жаль денег, только и всего. Так что они мучаются в ванной: Доён обесцвечивает свои тёмные волосы сам и заранее, но в итоге они всё равно перемазываются все — у Тэёна в краске пальцы и футболка, у Доёна, кажется, даже шея испачкана. Когда он, наконец, выталкивает Тэёна в коридор, чтобы всё как следует смыть, тот откровенно выдыхает от облегчения. А спустя некоторое время смеётся так, что аж больно, когда Доён выходит к нему с торчащими дыбом волосами ярко-жёлтого цвета. — Ты… ты теперь… как цыплёнок совсем… — сквозь смех выдавливает, когда Доён зло спрашивает, какого, собственно, хрена. — Ты хоть смотрел, какой… какой цвет должен получиться, перед тем, как покупать? — Да иди ты к чёрту! — психует Доён ещё больше и швыряется мокрым полотенцем, Тэён уворачивается раз, два, только лишь для того, чтобы после поскользнуться на мокрой луже и весьма некрасиво свалиться голыми пятками вверх. Доён считает себя справедливо отмщённым и гордо удаляется назад в ванную, чтобы высушить голову феном, а Тэёну остаётся только лишь недовольно охать и почёсывать ушибленную спину. И думать, что, на самом деле, Доёну идёт. И что такой Доён — уже не лощёный чопорный президент класса, а его собственный, такой же глупый и отбитый, как и он сам. Цедящий сквозь зубы «fuck» и позволяющий ему тушить свои сигареты в оставшемся на дне банки алкоголе. Его, Ли Тэёна, собственный Ким Донён. Это уже тогда казалось офигенно важным. Тэён в итоге волосы перекрашивает тоже, но чуть позже — идёт в парикмахерскую, соврав матери, что просто концы подрезать. Доён нетерпеливо мнётся с ноги на ногу в комнате ожидания и оборачивается слишком резко, заслышав знакомые шаги. Тэён смотрит в ответ исподлобья, сверлит взглядом чужое знакомое до последней чёрточки лицо и ждёт вердикта. Он даже сам ещё в зеркало не смотрел толком, потому как мнение Доёна для него куда важнее его собственного. Но Доён смотрит — и молчит. Хмурит свои брови и покусывает мелкими зубами нижнюю губу. Тэён терпеливо выжидает, но терпения его надолго не хватает, разумеется — решает, что, наверное, всё паршиво, досадливо машет рукой, пытаясь повернуться к Доёну спиной. И слышит наконец: — Ты теперь как Джек Фрост. Улыбка растягивает его губы сама собой, хотя, если честно, всё ещё ничего непонятно. Но, пожалуй, в голосе Доёна неодобрения не было, поэтому Тэён и позволяет себе легкомысленное: — А ты Пасхальный Заяц. Ну разве ж не идеально? Доён на зайца предсказуемо обижается, но Тэёну нравится, насколько тот проявляет интерес к его новой шевелюре. Как запускает пальцы в снежно-белые пряди и даже как ворчит про то, что «тебе все волосы выжгли, так облысеешь раньше, чем совершеннолетие отпразднуешь». Потому, что пока нравится Доёну — всё остальное не имеет значения. Потому, что пока нравится Доён — это всё, что имеет значение. Тэён понимает это случайно, и ему кажется, что на него с таким же успехом могли скинуть с какого-нибудь дома кирпич, прямо в темечко. Всё само собой — ещё какое-то мгновение назад Доён всего лишь самый важный на свете не-друг, а теперь… А теперь он — всего лишь самый прекрасный на свете человек, которого Тэён любит. Так любит, как в манге для девушек или в дорамах, которые каждый день смотрит его мать. И именно в тот самый момент, на самом деле, всё и кончилось. Именно тогда всё и сломалось. А не в тот момент, когда Тэён уехал. Потому, что к друзьям детства — друг, друг, друг, упрямо повторяет Тэён до оскомины на языке, он мне всего лишь друг… да он сам же не верит в это — не относятся так. На друзей детства не смотрят, как на самое прекрасное и дорогое на всём этом грёбаном свете. К друзьям детства не хочется прикоснуться, друзей детства не хочется целовать в губы, шею, пальцы, всюду-всюду-всюду. Друзей детства не ревнуют чёрной ревностью к каждому столбу (и если б только к столбу). Имена друзей детства не шепчут, дроча в душе, и лица друзей детства не представляют, когда кончают. И не краснеют потом, чувствуя дрожь по всему телу, когда выходят из ванной и натыкаются на этого самого друга (который мог всё слышать, или понять по раскрасневшимся щекам, или просто почувствовать, Доён ведь офигеть какой умный). Наверное, всё же стоило признаться, да попытаться хоть, чтобы не жалеть потом об упущенных возможностях. Да вот только Тэён не мог. Совсем никак не мог. Из-за одной единственной брошенной Доёном фразы, которая словно нож врезалась Тэёну под рёбра, да так и осталась там. Может, конечно, и не стоило так на это реагировать, но, в конце концов, Тэён был всего лишь глупым влюблённым подростком с вечно не особо высокой самооценкой и повышенной эмоциональностью. Поэтому и отреагировал слишком сильно на слова, которые для самого Доёна, кажется, никакого значения и не имели. «Знаешь, иногда мне кажется, что по большей части наши совместные зависания — всего лишь способ убить время». Для Тэёна это звучит как нечто вроде «мне с тобой не так уж интересно, и я сплю и вижу, как от тебя избавлюсь». Ну, может быть, не так грубо, конечно, но смысл всё равно один. Тот самый, что его чувства нафиг никому не нужны будут. Тэёну страшно, он не знает, что делать, и просто — убегает. Больше времени проводит с Ёнхо на баскетбольной площадке и в прокуренном, пронзённом громкими битами насквозь клубе, стараясь не злиться от знания, что в такие моменты Доён обиженно заваливается в гости к Юно. А ещё Тэён огрызается на «друга» чаще обычного и высмеивает его новый цвет волос («Был зайкой — стал белкой, в кого превратишься дальше? В морскую свинку? Но погоди-ка, ты просто свинюшка ещё та, судя по тому, какой у тебя всюду бардак»), ну и, в качестве вишенки на торте — совершенно спонтанно заводит девчонку. Которую, кстати, тоже зовут Доён, и учится она в параллельном (достаточно далеко, чтобы видеться с ней не слишком часто). Она миленькая, конечно — меньше его ростом, с забавным вздёрнутым носиком и улыбчивыми губами. Она виснет у него на руке, что-то рассказывая, и наперебой хвалит приготовленную им еду, когда он приглашает её в гости, а Тэён только лишь смотрит куда-то поверх её головы и думает: зато так легче, даже если произнесу его имя случайно, никто не подумает. Доён странно косится, когда узнаёт — от других, не от него — но не возражает, просто цедит короткое «поздравляю», и Тэён уверен, что призрачная горечь в чужом голосе ему чудится. Юно перестаёт с ним здороваться и косится как-то немножко враждебно (Тэёну всё равно, если честно). Ёнхо спрашивает, точно ли он счастлив — в глаза заглядывает, непривычно серьёзный (Тэён пожимает плечами, взгляд отводит и говорит, что да, конечно). Их дружба развалилась совсем, так он считает, и хоть это жестоко по отношению к Доёну, но в свои шестнадцать Ли Тэён — эгоистичный мудак, который трусливо думает лишь о своей глупой слабенькой душонке, а не о том, что самый важный для него человек чувствует. Ну, или, по крайней мере, пытается о себе только думать, потому как его первые в жизни отношения заканчиваются так же внезапно, как и начались, оставив после себя лишь скомканные, неловкие воспоминания о первом разе и ещё более невнятные — о том, как он буквально на коленях перед ней стоит, кусая губы и прося простить его за то, что не смог. Наверное, все люди по имени Доён замечательные, так думает Тэён, потому что его отпускают спокойно, без слёз и истерик. По крайней мере, не в его присутствии — эта Доён говорит, что она понимает и «с тобой было классно, Тэён-а, повезёт той, кого ты полюбишь по-настоящему, но я с самого начала чувствовала, что шансов нет, и просто хотела… попробовать? Спасибо, что был добрым со мной». Тэён думает: она всё равно будет плакать, когда я уйду, и мы вряд ли снова даже «привет» друг другу скажем. Ему больно и отвратительно, хочется вырвать эти мысли из себя, точно заразу какую, но нельзя, любовь и вина разрастаются внутри раковой опухолью, против которой бессильны сигареты и все игры в мире. И, наверное, более чем логично то, что в итоге Тэён оказывается на пороге квартиры семьи Ким, пьяный и истерически всхлипывающий, нуждающийся в том, чтобы хотя бы увидеть и услышать. Он уже тогда понимает, насколько слаб перед этим человеком. Да боже мой, он просто безмозглое одноклеточное! Доён смотрит на него сквозь стёкла своих домашних очков устало и равнодушно, и пару мгновений они просто молчат, а потом Доён цепко и больно хватает его за запястье, тянет за собой, мимо своей неодобрительно поджимающей губы мамы (ну вот, Тэёну стыдно снова). — Почему ты здесь? — спрашивает Доён, как только захлопывается дверь его комнаты. — А не со своей девушкой. Он выделяет слово «своей», должно быть, совершенно неосознанно, но Тэёна будто бы прошибает током, он весь вскидывается и выпаливает слишком уж громко: — Она не моя! В смысле, ну… я с ней расстался… Доён хмурит свои брови и снова становится похожим на недовольного кролика, а потом вздыхает громко. — Ты такой идиот, недо-хён, даже встречаться ни с кем не можешь… — Будто ты можешь, — фыркает Тэён и наваливается на него, обнимая обеими руками, потому что может позволить себе прикинуться пьяным и на ногах не держащимся. Но Доён и не думает возражать, просто позволяет — держаться за себя, заглядывать в глаза и задавать глупые вопросы, даже спать у него на плече, не выпуская до самого утра. Наверное, Тэёну всё же стоило признаться именно тогда — лучше момента просто не нашлось бы. Всё равно он уже считал дружбу между ним разрушенной. Всё равно он уже… Одно дело — считать, что потерял, а другое — знать это наверняка. На следующее утро Доён впервые угощает его облепиховым вареньем — сувенир, привезённый отцом из Китая. Тэён с сомнением пробует, облизывая по привычке ложку, и тут же кривится — слишком горько и вязко на его вкус. А Доён смеётся только и говорит, что ему наоборот понравилось очень и «это потому, что в тебе сахара уже на целый завод хватит». У них ещё будет время, которое они проведут вместе, и за которое не изменится ровным счётом ничего. Доён продолжает выбирать яркие, солнечные оттенки для своих волос, тогда как Тэён меняет зимне-снежные пряди на чёрный уголь, цвета своей души, как он мог бы пошутить. И, пожалуй, это единственные перемены. За исключением, может быть, того, что между ними таки протягивается что-то невнятное и странное, чего не было раньше, точно стеклянная нить, которая, кажется, вот-вот разлетится на части от лёгкого дуновения ветерка, но на самом деле лишь звенит и держится. Тэён не знает, как описать эти ощущения, но понимает, что Доён тоже чувствует это. Видит по его внимательным грустным глазам, по чуть смазывающимся уже ядовитым фразочкам в свой адрес, по его осторожным редким прикосновениям. По тому, как они теперь, оставаясь вдвоём, в основном молчат. Тэён пытается убедить себя: если мы просто будем всю жизнь где-то рядом, вот в таких отношениях, мне хватит. Правда хватит. Я повзрослею и отпустит. Но когда он слышит, как Доён произносит: «Я не буду поступать в университет потому, что моего отца переводят в Китай на постоянную работу, а я не хочу бросать его и маму», то, словно тяжёлой кувалдой по затылку, прилетает осознание: не будем всю жизнь, не в таких отношениях, вообще ни в каких, и… Не-от-пус-тит. В тот вечер он просто как в полусне — кивает невпопад, давит бессмысленную улыбку и даже, кажется, произносит что-то вроде «о, здорово, поздравляю», а в итоге приходит в себя уже в своей комнате, сидящим на полу и постыдно плачущим. Слёзы ручьём струятся по его щекам, точно ему не восемнадцать, а снова пять, и внутри так сильно жжёт и сдавливает, что дышать невозможно. Жить без Доёна поблизости — это как, ну… без руки или без ноги. Нет, хуже — без головы как минимум. Невозможно. Абсолютно невозможно. Сестра заглядывает в комнату, чтобы что-то спросить, и, видимо, он выглядит действительно паршиво, если она садится рядом, обнимает его и терпеливо выслушивает. И не задаёт ни одного лишнего вопроса — неужели Тэён всегда был настолько очевиден? Так или иначе, всё кончается тем, чем кончается. Ли Тэён — король проёбанных шансов. И он всё ещё не знает, как ему жить дальше. И он просто бежит, натягивая стеклянную нить, отчаянно желая, чтобы она порвалась уже, и при этом не менее отчаянно — боясь, что это случится. Доён сильнее его, он справится. Хотя бы потому, что сделал свой выбор первым. Тэён всегда привык ему, в конце концов, уступать.* * *
Ёнхо встречает его на вокзале, легко отнимает обе сумки (в данном случае Тэён и не думает сопротивляться), перед этим размашисто приобняв и звонко хлопнув по спине, а потом показывает дорогу к общежитию. По пути он соловьём разливается о том, как им там классно живётся, и что в универе неплохие преподаватели, за прошедший год к нему ни разу не привязались без повода (Тэён не удивлён — Со Ёнхо из той породы людей, которые нравятся буквально всем без исключения), а ещё — что в университетской столовке кормят очень вкусно и недорого. Тэён слушает его вполуха, кивает невпопад, хмуро оглядывается по сторонам, пытаясь хоть как-то запомнить дорогу, и спотыкается о собственные ноги, когда после оживлённой болтовни внезапно слышит тихое и полное переживаний: — Ты правда в порядке? Тэён бросает на друга осторожный взгляд. Если честно, ему не хочется сейчас об этом говорить, не хочется вспоминать — за время дороги он потратил много сил на то, чтобы сдержать всю боль внутри, заморозить её в себе, и кажется, что даже малейшего укола будет достаточно, чтобы весь этот лёд пошёл трещинами. Но и игнорировать Ёнхо он тоже не может, потому что этот человек действительно близок и действительно за него волнуется. — Нет. Но буду. Обязательно буду. Ёнхо с сомнением качает головой. — Может, тебе стоило остаться? Пошёл бы в какой-нибудь колледж, с твоими-то результатами экзаменов… — И что потом? — Тэён встряхивает головой в попытке заставить чёлку упасть на глаза. Ему хочется прикрыться, спрятаться хоть за чем-нибудь (от самого себя и замороженных в груди чувств всё равно не спрячешься). — Смотреть на него каждый день и знать, что с каждым новым утром он становится на шаг дальше от меня? Я не выдержал бы. Мне проще уехать сейчас, проще утешиться иллюзией того, что он дома и я в любой момент могу… Он не договаривает, потому что горло перехватывает, и Ёнхо тяжело вздыхает, кивком признавая своё поражение. Тэён до сих пор не знает, кстати, когда друг всё понял. Но не удивляется, конечно же, что это случилось. И благодарен, что Ёнхо не тратит слов на убеждение его в том, что стоило попробовать Доёна удержать. В конце концов, как бы тот ни выглядел, он не кролик, который подчиняется воле хозяина. Он человек, который выбирает сам. Тэён тоже хочет стать таким. У Тэёна теперь вся жизнь впереди на то, чтобы этого добиться. В общежитии оказывается достаточно уютно — лучше, чем он ожидал, вот только жить придётся не с Ёнхо, у него другая комната и другой сосед. Накамото Юта выражается на корейском куда лучше, чем ожидалось бы от буквально вчера приехавшего в страну японца, и, ну, он вполне себе нравится Тэёну на первый взгляд. Они одногодки, да ещё и выбрали одну и ту же специальность, так что будут знакомиться со всем вместе. Ёнхо считает, что это весьма удобно, и Тэён молчаливо с ним соглашается. Доён присылает ему сообщение в катоке с вопросом, как доехал, как устроился. Тэён долго смотрит в экран телефона, так долго, что строчки начинают расплываться перед глазами, и не знает, что ему делать. Ответить — значит позволить стеклянной нити вновь протянуться между ними. Ответить — значит, сделать шаг назад, но… Он печатает короткое «да, всё в порядке, Ёнхо меня встретил, и я уже устроился» и практически сразу же получает в ответ «хорошо». Тоже коротко и сухо, обидно даже как-то. Тэён поджимает губы и уже тянется пальцем, чтобы вырубить телефон, когда в диалоговом окне появляется новая строчка. «Звони, если что-то понадобится. Или просто поговорить захочется. Ладно, Тэён-хён?». Тэён закрывает глаза, потому что их снова жжёт. Он сам себе кажется несмышлёным щенком на первой прогулке, которого то и дело тянут за поводок, когда бежит не туда. Интересно, так будет всегда? По крайней мере, пока что они в одной стране, а не… — Ты в порядке? — интересуется Юта со своей кровати, и его голос несколько невнятный потому, что он набил себе рот какой-то едой. Тэёну даже как-то обидно, что его сосед прожил тут всего лишь на сутки дольше и при этом успел полностью обжиться (Тэёну обидно, что соседа, кажется, ничто не гнетёт). — Выглядишь так, словно вот-вот разревёшься. Интересно, думает Тэён, и ему выть хочется, у меня действительно всё, что я чувствую, на лбу написано или как? Он ещё совсем не знает Юту, и тот, если честно, не кажется ему добрым или сострадательным, как тот же Ёнхо (или Доён, добавляет в голове упрямый голос, мечта заткнуть который так мечтой и остаётся), так почему тогда…? В любом случае, делиться с ним у Тэёна нет ни малейшего желания. — Да, всё нормально, — небрежно выпаливает он. — Просто устал, видимо. Юта кивает равнодушно, но следующая его фраза оказывается произнесена слишком уж тёплым тоном и слишком уж переполнена эмоциями: — Просто я подумал, вдруг ты, ну, по дому соскучился. Тэён удивлённо приподнимает брови, но почти сразу же понимает. Понимает, остывает и выдавливает благодарную улыбку. Кажется, Юта и правда весьма проницателен, наверное, они подружатся. По дому Тэён не скучает, если только дом для него — это не Ким Донён и всё, что его окружает. Но он не думает, что стоит грузить своего соседа такими вещами в первый же день.* * *
«Как твои дела?» «Норм. Только пришёл с пар, сейчас поужинаем и за проект сяду» «О, тогда удачи с этим» «Спасибо» «Привет, как ты?» «Всё хорошо. Жду, когда ко мне мой репетитор по китайскому придёт. А ты?» «Готовлю обед на троих, как всегда» «Рад слышать, что хён всё такая же хозяюшка» Разговоры между ними сокращаются, становятся пустыми и заезженными, словно вырезаны из картона. И всё более редкими — раз в два или три дня, в лучшем случае. Не потому, что не хочется — хотя, конечно, Тэён говорит исключительно за себя, он теперь понятия не имеет, что там, в умной доёновой голове — а потому, что, ну, так получается? Он никогда не был ботаником, но почему-то старается — и занятия не пропускает, и задания выполняет все, словно бы действительно стремится к знаниям, мечтает получить эту профессию. Скрыть то, что учиться сюда пошёл исключительно из-за Ёнхо, а специальность наугад ткнул из тех, на которые он со своими результатами выпускных попасть мог. Занятия, домашнее задание, готовка для себя и друзей, уборка, помощь Юте (который всё же на практике, конечно, не настолько ас в чужом языке, как бы ему этого хотелось), редкие студенческие вечеринки и ещё более редкие выходы в клубы — весь этот круговорот затягивает и пусть немного, но помогает выплывать. Тэён старается изо всех сил — ловит ртом несвежий сеульский воздух, хватается за окружающих его людей, точно за последнюю соломинку, выталкивает из разума всё, что связано с прошлым, оставшимся дома (всё, что связано с Доёном). Тэён загружает себя по полной, чтобы не хватало сил больше ни на что — чтобы падать на постель и засыпать без снов, чтобы вставать в глухую рань, ползком добираться до душевой и вообще, быть словно белка в колесе и в будни, и в выходные, и в праздники. Тэён, если честно, даже поесть иногда забывает — так, сжуёт бутерброд на ходу, запьёт банкой кофе, вот и весь перекус. Ему кажется, что этого достаточно. Ёнхо начинает бить тревогу спустя месяц. — Тэён, тебе не кажется, что ты перебарщиваешь? — осторожно заявляет он, сидя на кровати Юты и задумчиво шурша пакетом чипсов на коленях. Самого Юты в комнате ещё нет — где-то задерживается, Тэён не спрашивает, хотя вот сейчас почему-то задумывается о том, что следовало бы. Он сам сидит с ноутом на коленях и лениво шарится по интернету в поисках подходящего фильма: сегодня как раз пятница и они собираются затусить по-домашнему. Смотреть на Ёнхо не хочется, но сложно не чувствовать на себе его взгляд. — С чем именно? Я снова переложил специй в мясо за ужином? — прикинуться дурачком — легко и привычно, изобразить безразличие — привычно и правильно, вот только осадок от всего этого по-прежнему не проходит. — Ты действительно думаешь, что я заметил бы это? — в голосе Ёнхо проскальзывает непривычный сарказм. Он шуршит пакетом и хрустит чипсиной, и Тэён знает, что лучше бы друга не выводить из себя: Ёнхо добродушный и большой, как плюшевый медведь, но иногда даже у мягких игрушек вдруг появляются зубы (как в том фильме про какую-то «страшную месть», японском, Юта показывал его им в позапрошлую пятницу). — Доён звонил мне на днях. В памяти Тэёна сам собой всплывает окно бесед катока и последнее сообщение в той, что с означенным Доёном — со вторника, кажется. И уж точно никаких звонков. Они вообще созванивались, кажется, всего лишь… один раз? — Вот как, — Тэён не обижен, на самом деле. Конечно же нет. Что за глупости. Они ведь, ну… с глаз долой, разве нет? Тогда, видимо, то, что неприятно жжёт где-то в груди — это последствие курения дешёвых сигарет (которые он вообще стрельнул у какого-то непонятного чувака с третьего этажа), точно-точно. — И как он там? Думаю, всё в порядке, конечно, но всё-таки… — Он-то в порядке, — Тэён всё же невольно отрывает взгляд от экрана ноутбука и видит, как Ёнхо задумчиво потирает подбородок. Пустой пакет уже валяется прямо на покрывале ютиной кровати, и Тэён думает: надо встать выбросить, непорядок это. Но почему-то не встаёт, так и продолжает сидеть, не шелохнувшись даже. — Но спрашивал о тебе. Бережёшь ли ты себя. Как часто улыбаешься. Завёл ли ты себе тут, хм… новых друзей. О, Ёнхо тактичен, даже чересчур. Тэён голову на отсечение дать готов, что на самом деле Доён спросил нечто вроде: «Этот недо-хён там себя ещё окончательно не уморил? По-прежнему лыбится, как дурачок последний? И поди уже вляпался в какую-нибудь компанию сомнительную, чтобы пары прогуливать?». — Ну, а ты ответил что? — всё же интересуется он, потому что унять любопытство трудно. Ёнхо пожимает плечами, удобнее подворачивает под себя ноги, и смотрит куда-то в противоположную стену. Там так-то висят два плаката — один со старой корейской группой, а второй — с яркой анимешной лолей, оба вешал Юта, и Тэён до сих пор недоумевает, почему — не над своей кроватью. — Правду? Что ты не иначе как решил побить его по части учёбы и на досуге подрабатываешь матерью-героиней для нас. И что компания у тебя не так уж и плоха — по крайней мере, всегда есть кому поработать личным переводчиком и можно смотреть новые серии «Ван Писа» сразу же после выхода. Ничего крамольного, — Ёнхо перехватывает его взгляд, и Тэён думает, что карие глаза друга похожи на две чашки крепкого ароматного американо. — Но мне вот интересно: почему он не мог спросить об этом напрямую у тебя? «Может быть, потому, что он не очень-то стремится сам со мной общаться», — так и рвётся с языка Тэёна, но он вместо этого лишь дёргано пожимает плечами. Он ведь не должен оправдываться, в конце концов. — Если ты не хочешь больше говорить с ним, то просто сообщи ему об этом, — тяжело вздыхает Ёнхо и заваливается спиной назад, чтобы откинуться на стену. — Только вот я считаю, что этим ты одному себе хуже сделаешь. Тэён вопросительно приподнимает бровь и несколько мгновений ждёт ответа, прежде чем всё же спрашивает. Получается раздражённо. — Да ну? Почему это? Потому, что только мне дело есть до нашей… да чёрт возьми, это не дружба, нет у нас её, ты сам знаешь! Он… — Он отыскал мой телефон, хотя мы никогда, в общем-то, особо близки не были, — решительно перебивает Ёнхо. — Чтобы спросить о тебе. На мой скромный взгляд, это непохоже на «между нами ничего нет». Ты ведь даже не пытался, Тэён. Ни разу не попытался. — Потому, что мне это не нужно, — упрямо отчеканивает Тэён и в ещё больше раздражении снимает с колен ноутбук, небрежно кидая его на постель рядом. — И жалость мне его не нужна, и забота эта дурацкая. Я просто хочу избавиться от него, вычеркнуть из своей жизни и быть свободным. Больше ничего. — Да ну? — теперь Ёнхо смотрит на него уже с сочувствием, и от этого становится противно. — Тогда для чего это всё, Тэён? Спишь по два часа, питаешься как попало, мусолишь в себе эти мысли, вон, совсем прозрачный стал, хотя и без того мешок с костями всегда был. Не для того ли, чтобы… Он всё же не договаривает — наверное, потому, что хлопает дверь, и в комнату проскальзывает Юта. Деловито стряхивает с ног кеды, вешает на крючок куртку и кепку и жужжит замком рюкзака, чтобы достать три бутылки пива. Одну он передаёт Ёнхо, вторую протягивает Тэёну и удивлённо моргает, когда тот не спешит забирать. Юта относительно терпеливо выжидает секунду, а потом просто суёт бутылку Тэёну в руку и усаживается прямо на письменный стол. Он взъерошенный немного, но какой-то слишком довольный, и это как-то даже портит Тэёну и без того ужасное настроение. Вот же чёртов Ёнхо, а ещё друг называется — разве не понимает он, насколько хрупок тот баланс, что Тэён выстроил внутри себя? — Я отойду, — наконец бросает он и, со звоном опустив бутылку на стол рядом с бедром Юты, спешит покинуть комнату. У них в общежитии нет особого помещения под курилку, и поэтому приходится выходить на крошечный балкон этажом выше. Уже стоя там, Тэён понимает, что надо было захватить толстовку хотя бы — апрель в этом году выдался холодным, а он в одной футболке, и голая кожа на руках уже пошла неприятными мурашками. Но возвращаться из-за такой мелочи ему уж точно не хочется, так что Тэён просто шарит по карманам своих штанов в поисках пачки сигарет и зажигалки, а после — невидящим взглядом наблюдает, как тонкая белёсая струйка дыма улетает в тёмное небо. Почему-то вспоминается школьная поездка и то, как они с Доёном выскользнули из палаток после отбоя исключительно затем, чтобы пошляться по округе вдвоём. Причём идея была именно Доёна, и он Тэёна чуть ли не за руку тащил, ибо тот, как всегда, испугался выдуманных призраков и прочей нечистой силы. Но потом успокоился — когда они валялись на влажной траве и смотрели в усеянное бесчисленными звёздами небо, соприкасаясь локтями и бёдрами и рассказывая друг другу какие-то совершенно бессмысленные истории. Тэёну плакать хочется от того, насколько все его заслуживающие хоть какого-то внимания воспоминания связаны с Доёном. Прямо сейчас он не может разглядеть в небе Сеула ни единой звёздочки. Спустя минут пятнадцать — Тэён не уверен, потому что он время не считает — в балконную дверь заглядывает Ёнхо и виновато просит вернуться, потому что «если ты простудишься — мне хреново будет, чувак, поверь». Тэён верит, да и не злится он уже — не получается на Ёнхо злиться, когда виноват он сам — поэтому вяло кивает и послушно идёт следом, обратно в тепло и уют комнаты. Юта уже валяется на полу на животе, салютуя полупустой бутылкой, и говорит, что к чёрту ужастики и сопливую любофф, лучше жахнуть какую-нибудь тупую комедию и похохотать вдоволь. Тэён предоставляет право выбора друзьям и рассеянно прислушивается к их шутливым спорам, ну а потом время пролетает незаметно. В конце концов, он всё ещё слаб по части алкоголя. Когда Ёнхо уходит к себе и они остаются вдвоём, так уж выходит, что Тэён придвигается к соседу ближе как-то рефлекторно даже. За прошедший месяц Юта действительно начал ему нравится — да, характер у японца лёгким и приятным явно не назовёшь, но при всём этом Тэён сам не понимает, почему чувствует между ними какую-то близость. Ему отчаянно хочется с кем-то поговорить, поделиться о наболевшем, что всё-таки вскрылось внутри, и, может, получить хоть какой-то совет. Конечно, Ёнхо — наилучший вариант, они так давно дружат, он в курсе абсолютно обо всём, но именно поэтому Тэён и не может с ним. Именно поэтому ему стыдно за те пьяные откровения, которые у него вот-вот случатся, а ещё, может быть, где-то в глубине души хочется, чтобы кто-то воспринимал всё только лишь с его слов. Что-что там было про жалость? Пофигу, Тэён всё ещё считает, что Юта не настолько добродушный, как Ёнхо. Юта только лишь косится на него вопросительно, но не возражает, когда Тэён совсем уж прилипает к его боку, практически кладёт голову на плечо. К слову, он-то вот как раз совсем не пьян — Тэён завидует, что этот японец может выпить много и ни в одном глазу — и это, на самом деле, не очень удачно, но поздно, наверное. Слишком хочется поговорить. — Знаешь, Юта… — Тэён выпаливает это так торопливо, словно боится, что его перебьют, но горло всё же перехватывает. — Вообще-то, я полный идиот. Юта хмыкает сухо. — Это было понятно с первого взгляда. И? И Тэён рассказывает, вкратце, но получается всё равно эмоциональней, чем ему этого хотелось бы. И на плечо Юте он тоже укладывается в конце концов, но почему-то ассоциаций, воспоминаний о том, как он это делал раньше, с другим человеком, нет. Может быть, потому, что Юта — он всё равно какой-то, ну, нездешний совсем. От него пахнет более крепкими сигаретами, вишнёвой жвачкой и мятой, он горячий и твёрдый, и какой-то чуть более далёкий. Он — успокаивает. — Я не знаю, что мне делать, — легко сознаётся Тэён под конец и чувствует, что ему становится чуточку, пусть даже чуточку, но всё же легче дышать. Юта молчит несколько мгновений и как-то чуточку раздражённо постукивает пальцами по боку ноута. Тэён ждёт, что его вот-вот стряхнут, или попробуют сменить тему, или что-нибудь ещё — ну и, если честно, он нормально это переживёт. Сейчас, когда эмоции чуть схлынули, так даже лучше будет. Короче, он ждёт чего угодно, только не: — А почему ты вообще должен что-то делать? — Юта смотрит на него чуточку мрачно, но как-то даже понимающе, что ли. Словно тоже пережил в прошлом какую-нибудь неприятную хрень, связанную с отношениями — Тэён не удивился бы, несчастная первая любовь, все дела, у многих бывает. Хотя, если честно, Юта не похож на того, кто терзаться станет. Или на того, кого отшить можно. — В конце концов, это твоя жизнь. Если ты выбрал не делать ничего, то это твоё право. Разве что тогда тебе всё же стоит пойти до конца и прекратить ваше общение. Хотя я, наверное, на твоём месте не смог бы. — Правда? — искренне удивляется Тэён, и Юта опускает глаза, поджимает губы и всем собой словно бы выражает неодобрение к самому же себе. — Правда. Есть у меня такая дерьмовая черта, что если уж кто-то запал мне в душу, то я становлюсь как собачка. Сам себя не контролирую, даже зная прекрасно, что ничего не светит. А потом, ну… сам понимаешь. Он замолкает на мгновение и поджимает губы ещё сильнее, в совершенную тонкую линию, и его скулы выделяются так, что это почти пугает. Юта выглядит так, словно вот-вот взорвётся от злости. Опасный. Но почему-то Тэёну его такого хочется обнять, что он и делает, не задумываясь. Юта замирает, а потом начинает лениво отпихивать его, ворча о том, что «я не замена тебе и не твой дружок сердечный», но Тэён всё равно не отпускает, потому что хочет хоть как-то поблагодарить. И Юта сдаётся, со вздохом откидывая со лба волосы ладонью, прежде чем второй рукой неловко хлопнуть его по спине. — Просто не будь как я, хорошо, хён? В его устах это самое «хён» звучит более чем забавно, но Юте нравится перенимать всякие мелкие особенности и нравы в новой стране, так что… Наутро у Тэёна болит голова и, морщась и пытаясь дотянуться до таблеток, которые Юта неожиданно заботливо оставил ему на тумбочке прежде, чем свалить с утра в спортзал (он вообще поразительно ранняя пташка, и Тэёну-полуночнику, наверное, никогда этого не понять), вместо этого он нашаривает телефон. На значке катока светится одинокая единичка, и Тэён нажимает на него пальцем чисто рефлекторно. «Хён, можно тебе позвонить?» Блять. Вся сонливость и головная боль немедленно уходят на второй план. Тэён глупо таращится в окно сообщений и, ну, не знает, что ему делать. В памяти снова всплывает знакомое лицо с яркими губами и маленьким шрамиком в их уголке, большие внимательные глаза, чуть ломающийся голос, который то царапает слух высокими нотками, то наоборот, щекочуще низким тоном отдаётся мурашками по позвоночнику, и Тэён стискивает зубы от желания увидеть Доёна сейчас. Услышать его. Сказать, что он на самом деле скучает и может правда, да ну его, Китай этот, оставайся тут, со мной? Использовать всё своё обаяние, о котором ему то и дело говорят, но которое сам Тэён вот ни на секундочку не ощущает. Нагло шантажировать всем, чем угодно, только удержать — он ведь знает Доёна, как облупленного, он бы смог… «Просто не будь как я, хён», — отзывается в ушах серьёзный голос Юты, и Тэён смаргивает, сжимает телефон в ладони так сильно, что несчастный корпус трещит. Закрывает глаза и делает глубокий вдох. И так ничего Доёну и не отвечает. Вечером к нему приходит Ёнхо. Точнее, не совсем к нему — Тэён на кухне, потому что обещал Юте ужин (шуточки про то, что кое-кто теперь жена самурая, не иначе, становятся чем-то обыденным прямо), и друг останавливается где-то в дверях, навалившись плечом на косяк. Тэён пару раз косится на него, отмечая, что Ёнхо выглядит одновременно счастливым и смущённым, и спрашивает всё же, когда выключает плиту: — Ты так и будешь молчать или скажешь уже что-нибудь? Ёнхо смеётся, и смех этот действует на Тэёна успокаивающе. Почти заставляет забыть о том самом собщении, которое делает телефон в кармане каким-то практически неподъёмным. — Да я просто, ну… Чёрт, почему я себя так стрёмно чувствую, не ожидал прямо. Тэён заинтересованно косится в ответ. Нет, что-то определённо случилось, потому что вчера Ёнхо был каким-то задумчивым и практически гружёным, а сегодня — всё с точностью до наоборот. Друг подходит ближе, и Тэён давит в себе завистливый вздох, потому что всё равно не может не думать в очередной раз о том, что на фоне высокого, красивого и мужественного Ёнхо он сам вечный «мешок с костями», тощая девчонка с несуразными плечами и чересчур смазливым личиком. И это ещё если не упоминать о разнице в социальных навыках, там-то вообще небо и земля. — Просто ты мой самый давний друг и, ну… я решил, что должен сказать тебе об этом первому, — Ёнхо кладёт ему руку на плечо, и Тэён внезапно пугается настолько, что его сердце практически замирает в груди. Дурацкая привычка — сразу же ждать самого плохого. Но Ёнхо внезапно расцветает счастливой улыбкой и с энтузиазмом заканчивает: — В общем, у меня появился парень, и, ну… Тэён лишь глазами непонимающе хлопает. Нет, конечно, ничего особенного нет в том, чтобы завести парня, они взрослые и они в современном, пусть и недостаточно ещё толерантном мире, но всё же Ёнхо? Со Ёнхо? Тот, за кем каждая вторая девчонка в школе бегала, а каждая первая вздыхала из-за угла? Реально? — Хотя бы притворись, что не в таком уж и шоке, — ворчит Ёнхо, взъерошивая ему волосы своей огромной лапищей. — Я сам не думал, что так получилось, но… мне кажется, ты должен понять меня. Каково это — увидеть человека и понять, что он твой, и неважно, какого он пола. Это не про меня, хочет возразить Тэён, потому что Доён не мой и я никогда не думал о нём как о таковом, но он в первый раз видит, чтобы у Ёнхо, всегда позитивного, спокойного и дружелюбного, настолько сияли глаза. Тэёну не завидно, нет. Просто, ну, как-то больно. Даже если он за друга рад совершенно искренне. — Поздравляю, — выдавливает он вместе с улыбкой. — Познакомь хоть потом, мне правда интересно, какие в твоём вкусе. — Нуууу… — Ёнхо коротко смеётся, и снова во всех его чертах светится эта особенная теплота. — Он такой один, ну, ты знаешь. Познакомлю конечно, но вот только… — в его взгляде появляется странная вина, и Тэёна передёргивает. Он ненавидит это, честно. Когда с ним как с ребёнком или с тем, кто просто висит, как бесполезный груз. — Мне правда жаль, что я не смогу… — Боже, Ёнхо-хён, да забей ты, — Тэён знает, как Ёнхо ненавидит, когда его хёном называют, вот и сейчас сразу же корчит недовольное лицо. — Я уже большой мальчик, к слову. И у меня есть Юта на худой конец, он мне давно нравится больше, чем ты. — А, вот ты какой… — Ёнхо театральным жестом прижимает ладонь к груди и выглядит сейчас так, словно вот-вот расплачется. — Больше не любишь меня и говоришь об этом так жестоко? Тэён равнодушно пожимает плечами и улыбается уже по-настоящему. Когда друг притягивает его в очередные объятия, и почему-то ворчать «отпусти меня, а то твой парень заревнует» оказывается очень весело. И всё было бы ничего, вот только Ёнхо, уходя, всё же добавляет: — Я надеюсь, что скоро смогу увидеть счастливыми и вас с ним. Тэён вздрагивает и, вновь оставшись один, на мгновение прикрывает лицо руками. Телефон в кармане, кажется, нагрелся настолько, что вот-вот прожжёт ему одежду вместе с кожей. Тэён думает: да хватит с меня уже этой драмы. Он снова идёт к тому самому балкону, потому что ему нужно покурить и уединение. Пальцы дрожат, и первую сигарету он роняет, чертыхается сквозь зубы и вытягивает новую. Докуривает её настолько, что уже и выбрасывать-то нечего почти. И только потом достаёт телефон. Доён берёт с первого же гудка — это странно, словно бы сидел и ждал звонка, но, конечно же, на самом деле это совсем не так. Но сердце Тэёна всё равно пропускает удар, он сильнее прижимает замёрзшими немеющими пальцами трубку к уху и первые секунды две не отвечает, просто дышит, пытаясь собрать всю свою смелость, весь свой эгоизм, всё те дурные качества, которые жить ему мешают, чтобы хоть когда-то была от них польза. — Спасибо, что позвонил, Тэён-хён, — слышит он из трубки, и ощущение того, как он по этому голосу скучал, заставляет подломиться колени. Тэён сползает по стене, обшарпанной и грязной, а ещё — ледяной просто. Тэёну сейчас всё равно уже. — У тебя всё в порядке? Тэён сглатывает и кивает, почти сразу же слыша лёгкий смешок. — Хён, ты же только что кивнул, да? Снова твоя дурацкая привычка делать это, когда по телефону разговариваешь. Тэён фыркает в ответ и уже собирается возразить, как прежде, как всегда — и всё начнётся заново, их бесконечный круговорот, в котором будет страдать он один. А Доён словно бы не чувствует его состояния, потому что говорить продолжает: — Тэён-хён, знаешь, я просто подумал… что мы могли бы, ну… созваниваться чаще? Я понимаю, что у тебя занятия, я тоже не сказать, чтобы сильно свободен, но несколько минут на разговор можно выделить всегда. Ибо переписываться у нас как-то не клеится, и… — Доён делает паузу, словно бы пытаясь подобрать слова, а Тэён не понимает, действительно не понимает, зачем всё это. Нельзя. Пора заканчивать. — Доён… — голос хрипит, царапает горло изнутри до боли, и кожа на кадыке аж зудит, так что Тэён зло проходится по ней ногтями. Наверняка на коже краснота останется, ну и пусть. — На самом деле, я звоню только затем, чтобы сказать, что… Давай не будем общаться некоторое время? Он прекрасно понимает, как это звучит. Погано — вот как. Подло и трусливо. Особенно потому, что он объяснять ничего не будет. Да и что он может объяснить? Прости, Доён, но я тебя люблю, поэтому мне невыносимо оставаться в вечной френдзоне, уж извини? Не смешно. Ни чуточки. Доён на другом конце трубки молчит, и Тэён уже хочет всё же сказать хоть что-нибудь, но не успевает. — Ты правда этого хочешь? — тон у Доёна изменяется в одно мгновение, из милого любопытного кролика превращаясь в того, кто воистину родился в феврале. Летнего Тэёна сносит этим ледяным, пронизывающим насквозь зимним ветром. — Тогда конечно. Не буду беспокоить. Прощай. И гудки. Вот так просто. Проще, куда он думал. Но полегчало ли? Тэён откидывает голову назад, упирается макушкой и лопатками в холодную стену и замирает. Ответ ему, к сожалению, более чем ясен.* * *
Лето встречает Тэёна тёплым ветром и обилием солнца — кажется, его так много, что он вот-вот ослепнет. Он прячет лицо под козырьком бейсболки и старается не так много времени проводить на улице — хотя бы потому, что не хочет обгореть. Юта над ним за это подсмеивается и дразнит вампиром, говорит «ты так и помрёшь бледной поганкой», но Тэён продолжает упрямиться и даже занавешивает окно со своей стороны толстой тёмной шторой. Ему легче, намного легче, но по-прежнему привычней и спокойней заваливать себя учёбой, а в свободное время — резаться в компьютерные игры. Он даже познакомился с парой ребят из общежития исключительно ради этого, и теперь они играют по сети, это куда веселее, и порой Тэён даже позволяет себе, как раньше, излишне шумно реагировать на проигрыш или выигрыш (Доён в такие моменты всегда закатывал глаза и называл его придурком). Они не разговаривают второй месяц — номер Доёна по-прежнему у Тэёна в телефоне, и в катоке они друг друга не блочили, но никто не делает первый шаг обратно. Тэён потому, что трус, Доён — неизвестно почему, наверное, ему не нужно это. Может, тоже пришёл к выводу, что спокойнее будет уезжать в этот свой Китай, не оставив позади кого-то близкого. Впрочем, Тэён всё ещё помнит про Юно, который сейчас в выпускном классе как раз, но думать об этом совершенно не хочется. Юта устраивается на какую-то не совсем официальную подработку — говорит, так он лучше выучит язык и местные обычаи, но Тэён предполагает, что его соседу просто хочется иметь на руках побольше карманных денег (ибо родители присылают не так уж и много, а деньги Юта любит, максимально искренней и пламенной любовью, что Тэёна весьма забавляет), так что в комнате бывает совсем нечасто. Ёнхо тоже — и это понятно, конечно, что ему хочется больше времени со своим бойфрендом проводить. С Мун Тэилем — тем самым бойфрендом — Тэён уже знаком: невысокий и выглядящий хрупким, с каким-то несколько скучающим выражением на красивом лице, он старше Ёнхо на год и учится на другой специальности, но пары какие-то общие были, так и познакомились. Так Ёнхо и влюбился, ещё на первом курсе, но до отношений дорвался только сейчас, ибо, как со смешком пытался пояснить друг, Тэиль-хён его намёков и ухаживаний долгое время просто не понимал. Тэён скептически поднимает брови, но решает это не комментировать. Не то чтобы ему не нравится Тэиль, нет, просто сначала картина маслом — сияющий, так и сыплющий нежностями-заботой-влюблёнными взглядами Ёнхо и рядом с ним его маленький и чересчур уж спокойный, почти равнодушный хён — кажется ему совсем нерадужной. Но потом Тэён решает не заморачиваться — раз уж друг счастлив, то и этого достаточно, тем более, что он сам вообще не эксперт в отношениях. И такими темпами точно не станет. Он пишет всякие дурацкие сообщения в чат своим «напарникам» по игре, и потягивает ужасно быстро нагревающуюся в жестяной банке колу за прохождением очередного квеста, а когда Юта возвращается с работы и, вполголоса ругаясь на японском себе под нос (Тэён разбирает только «ксо»), заканчивает залеплять пластырем крупные мозоли на стёртых новыми кроссовками ногах, то Тэён перебирается к нему на кровать, чтобы посмотреть серию очередного аниме. Юте по душе всякая романтика с милыми девочками, Тэён предпочитает героические боёвки со слезливым единением товарищей по команде, но в итоге они обычно просто смотрят все тайтлы подряд из списка самых популярных. Какая разница, всё равно в итоге в памяти не отложится совершенно ничего. — Ты горячий и тяжёлый, слиняй, — недовольно ворчит Юта, когда Тэён пристраивается подбородком ему на плечо — так в экран пялится удобнее — но всерьёз его не отталкивает, наверное, потому, что ему лениво слишком. Он тянется за остатками колы, и Тэён спокойно передаёт ему банку, усмехнувшись, когда Юта выпивает и кривится. — Горячая газировка — настоящая отрава, фу, мог бы и предупредить. Тэён пожимает плечами и пытается сосредоточиться на сюжете серии. Но одна из главных героинь — темноволосая, очкастая и настойчивая — почему-то упорно напоминает ему Доёна, и мысли сами собой скатываются куда-то далеко. Может, к забытому на своей кровати телефону, где по-прежнему осталось то самое «хён, можно позвонить тебе?», а может, и вообще в другой, его родной, город, где Доён уже, наверное, давным-давно собрал свои вещи. Тэён чувствует ком в горле и утыкается горячим, мокрым от пота лбом в плечо Юты, и тот просто рассеянно треплет его по волосам. Юта ничего не спрашивает. Каким-то образом он всё же оказывается лучше, чем Тэён о нём подумал поначалу. Теперь Тэён думает: вокруг меня слишком много хороших людей, я этого не заслуживаю. Он даже про день рождения свой чуть не забывает, а ведь ему уже целых двадцать должно стукнуть, но это, наверное, потому, что в последнее время он подозрительно ко всему равнодушен. Утром первого числа его буквально вытаскивают из кровати насильно — накануне он засиживается слишком и засыпает только около четырёх утра, а сейчас на часах девять. Тэён недовольно разлепляет тяжёлые веки, мрачно косится на возвышающегося над ним Ёнхо, на Юту, который выглядывает у того из-за плеча, и делает попытку завалиться назад и вновь уснуть мёртвым сном, но куда там. Друзья называется — хватают за руки и приказным тоном объявляют, что у них сегодня пикник и отказы не принимаются. Тэён беззащитен против двойной атаки, так что плетётся в душевую, а потом выуживает из шкафа последнюю чистую футболку (он как-то совсем разленился с этими играми в последнее время, надо бы сегодня вечером позаботиться о стирке), но когда они выходят на улицу и подбирают по пути присоединившегося к ним Тэиля, Тэён всё же рискует спросить: — А по какому поводу хоть празднуем-то? Юта смеривает его самым своим презрительным взглядом и громко фыркает. Ёнхо же лишь тяжко вздыхает, словно человек, который собирает в кулак всё своё терпение. — Ну, знаешь, у одного нашего дурного друга сегодня, вообще-то, день рождения. Как думаешь, стоит нам его поздравить или позволить разлагаться морально и дальше? Тэён смущён, на самом деле. Он до сих пор от смущения этого дурацкого избавиться не может, и пофигу, на самом деле, сколько лет ему есть и будет. Всё равно слишком тает от проявлений привязанности к нему со стороны близких людей. — Спасибо, — бормочет он неловко, и Юта с Ёнхо немедленно облепляют его с обеих сторон и дразнят, требуя повторить громче. Отбиваясь от них, Тэён ловит случайно взгляд Тэиля, и тот улыбается ему так тепло, что смущение только лишь усиливается. Они устраиваются в парке у реки Хан, и Тэён думает: это замечательный день рождения. Пока они с Ютой расстилают на траве покрывала, Ёнхо раскрывает пакеты с готовой едой, и Тэёну реально забавно наблюдать, как друг умудряется то и дело обнимать своего Тэиля, даже когда он, вроде бы, занят делом. Солнце уже не кажется таким нещадно пекущим, как раньше, с реки доносится прохладное дуновение ветерка и, с удовольствием отведав курочки, Тэён просто вытягивается на спине, подложив руки под голову, прикрывает глаза. Ему хорошо и легко, он не хочет думать ни о чём, просто позволить теплу, ветру и доносящимся словно через толщу воды голосам друзей убаюкать его (раз уж доспать эти самые друзья ему категорически не дали). А потом Тэён открывает глаза — и видит его. В первое мгновение кажется, что это всего лишь сон. Видение, галлюцинация… короче, плод его нездорового разума. Видимо, я и правда соскучился слишком сильно, заторможенно думает Тэён, но даже моргнуть не может — настолько его взгляд сам собой прилипает к чужому лицу. Такому знакомому, такому любимому, такому… прекрасному. Если раньше он не мог сказать такого даже про себя, то теперь это почему-то получается само собой. — Ну привет, именинник, — произносит Ким Донён непривычно весёлым тоном, только вот во взгляде его нет и доли того самого веселья. И только тогда Тэён смаргивает, и понимает, что, кажется, нет, не привиделось. Он резко вскакивает, путаясь в собственных ногах, чуть не падает, и приоткрывает рот только, словно пытаясь сказать что-то, но внезапно потеряв голос. Доён смотрит на него в упор, но выражения лица не меняет. Словно всё так, как и должно быть. Словно всё так, как он и планировал. — Сюрприз, — усмехается Ёнхо откуда-то позади Доёна. — Считай это подарком на день рождения от меня? — Я не согласен на такую постановку вопроса, — фыркает Доён и поправляет волосы, всё ещё ярко-оранжевые, они красиво гармонируют с его жёлтым кардиганом. — Просто, в отличие от некоторых, я ещё пока друзей не забываю. Звучит как упрёк, и Тэён его принимает, потому что знает: заслужил сполна. Даже большего заслужил, но, тем не менее, Доён всё равно здесь и, кажется, несмотря на свою некоторую холодность, даже не злится по-настоящему. И считает его другом по-прежнему — от одного только этого факта Тэёна готовы разорвать на части противоречивые эмоции. — Ладно, надо же тебя познакомить со всеми тут, — «спохватывается» Ёнхо, замечая, видимо, его ступор. — Это Мун Тэиль, мой хён и мой парень, а это Накамото Юта, сосед и новый лучший друг нашего именинника. Тэён замечает, как удивлённо приподнимаются брови Доёна при словах «мой парень» и как он щурит глаза, рассматривая Юту. Тот же косится на Тэёна и лишь поджимает губы, потому что понимает всё. В итоге Тэён возвращается на своё место, хотя сидеть рядом с Доёном, как прежде, несколько трудновато, отвлекает, когда вместо нити разговора (Ёнхо и Донён — болтуны от бога просто, могут разрядить любую неловкую ситуацию) он хватается за знакомый запах, сладковатый с терпкой горчинкой, или за не менее знакомое тепло чужого тела так близко. Тэёну кажется, что он проваливается куда-то в прошлое и, если честно, совсем не хочет выныривать обратно. Всё время, прошедшее с его отъезда, он пытался вырвать из себя всё, что с Доёном связано, но как только тот снова оказывается рядом — то всё возвращается, настолько органично и легко, будто бы расстались они только вчера. Тэён так плохо пытался? Или просто попытки эти все были бесполезны? Он не знает. Но Доён для него как солнце для растений — хочешь не хочешь, а тянешься туда, вверх, ближе и ближе, пытаясь отхватить как можно больше тепла. Вот Тэён и тянется. Забывается в итоге совсем, и как-то так случается, что Ёнхо с его Тэилем где-то впереди, за ними тащится Юта, с головой ушедший в свой телефон, а потом уже Тэён и Доён. Вместе. На приличном таком расстоянии от остальных. И незначительная беседа обо всём на свете, связанном с домом, кажется такой уместной и приятной. — Вообще-то, если подумать, без тебя там совсем скучно, — фыркает Доён наконец и косится на Тэёна, который чувствует на себе этот взгляд и пытается покоситься в ответ украдкой, но не выходит. — Тихо очень. Юно занят подготовкой к экзаменам, я его подтягивал несколько раз даже, но видимся мы редко. А, и он просил передать тебе, дословно цитирую, что «хён — мудак». Ты определённо должен приехать домой на каникулы и повидаться с ним. Он не покажет виду, но соскучился. Тэён лишь молча кивает. Ему не хочется говорить о Юно, потому что всё ещё немного ревнует, и не хочется говорить Доёну о том, что домой теперь он заедет нескоро. Лучше уж разглядывать знакомые золотистые блики в тёмно-карих, почти чёрных глазах напротив, или милую улыбку дёснами. За те несколько месяцев, которые они не виделись, Доён как будто вытянулся на пару сантиметров вверх, и его осанка стала горделивей — широкие плечи так и хочется обнимать. Когда-то Тэён чувствовал некоторую зависть, но теперь — просто любуется. — Но скажи честно — ты правда приехал специально ради моего дня рождения? — всё же не выдерживает и спрашивает он, не зная, что именно хочет получить в ответ. Может, всё-таки надеется услышать «да», хоть это и глупо. Доён чуть поджимает губы, и на его лицо будто набегает тень. Был расслабленный кролик — стал сразу взрослым и собранным. Закрылся. — На самом деле, нет. Я завтра уезжаю. Тэён сглатывает. Он понимал, но одно дело понимать, а другое — знать наверняка. Лёд вокруг его замороженных чувств трескается с неприятным хрустом, и нужно быть осторожным. — О, уже? — спросить выходит спокойным голосом, и, ну… хотя бы так. — Да, — со вздохом кивает Доён. — Хочу привыкнуть хоть немного к новым условиям, ну и родители уже записали меня в языковую школу. Слышал, что лучше всего учить уже на месте, вот и начну пораньше. — Ясно, — тянет Тэён и всё же не удерживается от подколки: — Но мне правда интересно, как ты там выкручиваться будешь, с твоим-то английским. Доён немедленно ощетинивается — ну, хотя бы это прежним осталось, уже спасибо. — Между прочим, я достаточно неплохо всегда всё понимал, только вот… — С разговорным проблемы, — зубоскалит Тэён, вспоминая, как порой смеялись на уроках над доёновыми фразами по-английски. Доён угрюмо тычет его в бок острым локтем, так сильно, что, наверное, синяк останется. — Ну да, это ж ты у нас щебетал, как птичка. Только вот слова вечно забывал, и мне подсказывать приходилось. — Нууу… — Тэён разводит руками и даже не думает возражать, потому что правда. — Поэтому мне всегда нравилось сидеть с тобой на английском. Мы были идеальной командой. Доён фыркает, бормочет себе под нос что-то вроде «подлиза», а Тэён замечает застрявший в его волосах листочек, наверняка принесённый ветром, и машинально тянется достать его, пригладить чужие пряди. Волосы Доёна такие мягкие, надо же, он почти забыл это ощущение… — А ты совсем не изменился, — тихо произносит Доён вдруг и ловит его за запястье, заставляя вздрогнуть. Прикосновение слишком внезапное и слишком обжигающее, пальцы Доёна сжимают едва ощутимо, но они такие гладкие и тёплые, Тэёну хочется чувствовать их везде, всей своей кожей. Ему приходится моргнуть даже, чтобы не провалиться в мысли об этом, но отбирать руку не хочется, а Доён не спешит отпускать. — Да ну? — хмыкает Тэён. Получается несколько нервно. — А я-то надеялся, что стал взрослей и круче. — Надейся и дальше, — пренебрежительно фыркает Доён, и Тэён не успевает ничего сказать, как он добавляет скороговоркой: — Хотя лицо хёна по-прежнему слишком красивое для этого мира. Тэёну кажется, что он прямо сейчас покраснеет, как помидор, хотя, казалось бы, ничего нового. Он до сих пор помнит, как Доён сказал эту фразу впервые — как раз после того, как Тэён впервые волосы покрасил, — но тогда они были ещё детьми, считай, а теперь… Доён смотрит ему в глаза, и Тэёну кажется, что он видит в них что-то до боли знакомое, тот кусочек собственных чувств, которого ему так не хватало. Доён смотрит ему в глаза, и Тэёну кажется, что ещё немного — и он сдастся. Отдаст в метафорическом смысле Доёну своё глупое сердце и плевать, что тот его выбросит за ненадобностью. — Эй, ну вы там скоро? — громкий голос Юты одновременно и благословение, и наказание. Потому, что момент разрушен, и Доён разжимает пальцы, отводит взгляд, оставляя Тэёна вновь в водовороте его противоречивых чувств, но теперь с едва заметным привкусом… надежды? Вся сдержанность летит к чертям, и в итоге вечер заканчивается тем, что они оказываются в одной постели. Совсем как раньше, там, дома. На Доёне — самая оверсайзная из тэёновых футболок, и то даже так она ему в плечах узковата и на спине едва заметно морщит. Доён впервые на тэёновой памяти перебрал настолько, что заснул первым, и Тэёна это умиляет ужасно, а ещё втайне радует, потому что иначе ему было бы в разы сложнее. Зато сейчас ничего не мешает лежать рядом, как раньше, прижиматься к чужому боку, как раньше, дышать чужим запахом, как раньше — и не только. Раньше Тэён не позволил бы себе скользить кончиками пальцев по чужой коже осторожно и откровенно одновременно — по длинным стройным рукам, по твёрдым изящным ключицам, по тёплой шее с бьющейся на ней венкой, которую так и хочется проследить губами, по гладкой щеке… У Тэёна у самого в крови сейчас достаточно алкоголя, чтобы спустить все тормоза (он старался не заходить за норму, чтобы не отключиться, и сам удивлён, что у него получилось), но всё же что-то его останавливает, так или иначе он не хочет причинить Доёну какой-то дискомфорт, вот и ворует себе частичку призрачного счастья урывками, украдкой. И очень надеясь, что тот не проснётся. На самом деле, конечно, Доёна тут не должно быть — у него снят крошечный номер в дешёвой гостинице, где он и вещи свои оставил, вот только Ёнхо договаривается по каким-то своим каналам, чтобы гостю разрешили тут остаться, а Юта, не менее настоящий друг, уходит ночевать к своему приятелю по подработке, в другую комнату. Всё же у него реально самые лучшие на свете друзья. Доён тёплый и уютный, его хочется обнимать, вообще никогда не выпуская из своих рук. Тэён кажется самому себе какой-то жалкой розовой лужицей, потому что эта дурацкая любовь всё же сильнее его, особенно когда предмет её — так близко. «Нет, это определённо лучший мой день рождения», — думает Тэён и осторожно отводит пальцами рыжую чёлку с чужого лба, касается портящего кожу маленького прыщика, вредно тычет в кончик чужого носа, отчего Доён морщится во сне по-кроличьи, словно вот-вот собирается чихнуть, но так и не просыпается. Так мило, так забавно… вот только мысли всё равно так или иначе скатываются в прошлое — как минимум, во все те моменты, когда они напивались вместе и засыпали в обнимку, и в голове снова крутится навязчивое «может, мне всё же стоило попытаться? может, у меня всё же был бы шанс?». Тэён тычется лбом в ключицу Доёна, вдыхает полной грудью, впитывает чужое сердцебиение, как лучшую в мире музыку, и повторяет себе: нет, нет, нет… или да? Сам не зная зачем, он тянется за телефоном, смотрит тупо на время — 23:55, через пять минут закончится первое июля, и наступит день, когда он теперь-то уж точно потеряет Доёна окончательно. Пять минут — и этот сладкий сон закончится навсегда, оставив Тэёна с серой реальностью, где не будет ярких улыбок, золотистых бликов в чужих глазах, язвительных фразочек и волос цвета солнца. Они наконец-то станут двумя разными людьми окончательно, как, собственно, и хотели. Но у Тэёна всё ещё есть целых пять минут на то, чтобы сделать хоть что-нибудь. И, наверное, он действительно слишком мазохист, если выбирает именно это. Ещё одно воспоминание. Доён не просыпается, когда Тэён осторожно, с каким-то почти священным трепетом касается большим пальцем его нижней губы, прослеживает её контур. Такая мягкая и яркая… как давно он мечтал о поцелуе, настоящем, таком, чтобы… Тэён медленно наклоняется и едва ощутимо касается губами чужих губ, ловит выдох Доёна и тут же отстраняется. Теперь ему двадцать. Детство официально закончилось сегодня. И на губах чудится призрачный привкус облепихи.* * *
Когда Тэён просыпается утром, то Доёна уже нет, но запах остался — впитался в наволочку, в которую он сейчас вжимается носом, да буквально в воздухе витает, хоть чем-то давая понять, что прошедший день не был сном. Тэён разочарованно выдыхает, поднимает голову и недовольно морщится, потому что всё тело ломит — заснул, видимо, в неудобной позе. Он садится, потягиваясь, недовольно морщится от солнца, потому что шторы раздвинуты полностью, и только потом замечает, что он в комнате не один. Доён по-прежнему здесь — уже успел переодеться обратно, привести в порядок причёску и теперь сидит на стуле молча, смотрит. Тэён встречается с ним взглядом — не вспоминай о том, что было ночью, просто не вспоминай — и молчит тоже. Солнце, льющееся потоком в открытое окно, заставляет Доёна казаться ещё светлее, ещё моложе, и привычных очков в прямоугольной оправе несколько не хватает, но Тэён готов перед кем угодно поклясться — во всём мире нет никого красивей этого нескладного вредного парня. — Утро доброе, — произносит Доён, и Тэён кивает в ответ. — И тебе того же. Когда… — горло перехватывает, и приходится неловко прокашляться. — Когда твой рейс? — Уже скоро. Как раз собирался будить тебя. — Понятно, — Тэён снова стушёвывается, потому что тон у Доёна спокойный, да и по лицу непонятно ничего. — Дай я хоть тебя завтраком накормлю, не хочу отпускать просто так. «Не хочу отпускать вообще», — вертится в голове, но Тэён задвигает эту мысль подальше, машинально приглаживает руками свои растрёпанные волосы и встаёт с постели. Пол под босыми ногами тёплый, нагревшийся от солнца, и до холодильника всего лишь несколько шагов, но когда Тэён протягивает руку, чтобы открыть дверцу, до него доносится тихое и чуть насмешливое: — Если тебе так хотелось поцеловать меня, мог бы сказать прямо. Наверное, будь у Тэёна что-то в руках на тот момент — непременно выронил бы. А так — просто поворачивается, ошарашенно глядя, и по лицу Доёна сразу же понимает — знает тот всё. Давно знает, возможно. Ну а чего он ожидал-то вообще? Всегда ведь очевидным был. — Думаешь, нам стоит говорить об этом сейчас? — тихо произносит он. И не отводит взгляд — всё, больше никаких побегов. Раз уж позволил себя в угол загнать — так веди себя с достоинством. Доён просто молча кивает в ответ и поднимается со своего стула. Они как-то не сговариваясь делают пару шагов навстречу и останавливаются совсем рядом — Тэёну всё ещё неловко от того, что смотреть приходится снизу вверх, и Доён как будто его от солнца загораживает, его лицо почти тёмное на фоне ярких лучей позади. Неловко и хочется дыхание затаить, как перед прыжком в воду. И Тэён прыгает. — Мне хотелось, — легко сознаётся он. — И давно. С тех пор, как шестнадцать стукнуло. А может и раньше, не знаю. Но тебе разве есть до этого дело? Ты ведь, ну… я не думаю, что когда-либо ты видел меня в таком свете. А выглядеть смешным я не желал. Даже если я и без того был. Тэён правда старается спокойно говорить. Без обвинений, без обид. У них мало времени для этого, да и зачем расставаться на подобной ноте. Почему-то хочется, чтобы у Доёна остались приятные воспоминания. Хочется, чтобы Доён запомнил его навсегда, ведь сам Тэён уверен, что никогда не забудет. Доён чуть сводит тонкие брови, хмурит лоб в очередной раз, поджимает пухлую нижнюю губу (вот у кого прямо сейчас лицо обиженным выглядит), а потом тихо и очень серьёзно выдыхает: — Да ты хоть раз спросил, что я думаю? Тэёну возразить нечем. Зато, кажется, он знает, как извиниться. Если это вообще возможно — извиниться за то, что… Он тянется к Доёну медленно. Так медленно, словно даёт ему шанс увернуться, оттолкнуть, убежать. Сделать ровно то, что Доён творил в его дурной голове во всех попытках представить себе возможную сцену с признанием. Но настоящий, реальный Доён не бежит и не отталкивает — лишь прикрывает свои прекрасные глаза и тянется навстречу, на секунду успев в очередной раз неосознанно облизать свои губы. И Тэён вкладывает в этот поцелуй всего себя нерастраченного — забери и почувствуй, как всё плохо. Тэён зарывается пальцами в мягкие оранжевые волосы, второй рукой притягивает Доёна за талию максимально близко, пробует на вкус чужие губы, проталкивается в чужой рот языком, чувствуя точно такой же напор, точно такую же жадность в ответ. Ради такого поцелуя стоило мучиться, вот только почему, чёрт возьми, он первый и последний? Они отрываются друг от друга неохотно, и тогда, глядя в глаза Доёна, чуть затуманенные после поцелуя, Тэён ломается окончательно. — Тебе обязательно уезжать? В голос проскальзывает отчаяние, и объятия тоже становятся отчаянными. Потому, что как после такого отпустить? Почувствовав, наконец, каково это — быть цельным и правильным. Тэён никогда не был настолько сентиментальным (он вообще по части романтики ужасен, если честно), но это странное ощущение теперь не отпускает — то, что Доён действительно его вторая половина. Доён же закусывает губу, и на мгновение на его лице отражается куда больше эмоций, чем обычно. На мгновение Тэёну кажется, что он может увидеть и боль, зеркальное отражение его собственной, и сомнения, и много чего ещё. Но потом Доён закрывается снова и кивает со всей этой непоколебимой уверенностью в своей правоте, которой Тэён всегда по-тихому завидовал. — Да, должен. Я уже решил. И ты ведь сам понимаешь, что нам это нужно. Оторваться друг от друга, чтобы стать самими собой. Вместе мы не справимся. Тэёну возразить нечем. Но Доён на этом не замолкает. — Но знаешь, я много думал и… Нам не обязательно совсем расходиться. Возможно, мы могли бы поддерживать какое-то общение, знаешь, ну… иногда присылать друг другу открытки на Рождество, например? Или звонить, чтобы рассказать какую-нибудь глупость? Или… А вот это, на самом деле, на Доёна не совсем похоже — он никогда, за исключением, может, того неудачного звонка не проявлял какой-то особенной привязанности к Тэёну. Даже тогда, дома, отпустил же его в Сеул, зная, что один останется, зная, что Тэён пытается сделать. Значит, всё же сомневается в правильности своего отъезда? Значит… Тэён на мгновение задумывается — о себе и о Доёне. О том, чьи интересы для него важнее. Чей комфорт для него важнее. Ответ до горечи однозначен. Он должен отпустить Доёна сейчас, чтобы тот мог идти вперёд, не оглядываясь. Чтобы оставил все сомнения и переживания ему, а сам от них избавился полностью. — Я не смогу, ты же уже знаешь, — мягко, но решительно произносит Тэён и с грустной нежностью гладит Доёна большим пальцем по щеке, словно пытаясь смягчить пилюлю. — Так что давай не будем. Прости. Но ты всегда можешь позвонить мне… если когда-нибудь я буду нужен… обещаю, что всегда отвечу тебе. Доён медленно кивает, и Тэён тянется к нему снова, потому что хочется, до безумия хочется, и они снова целуются со всей страстью, на которую только способны. И Тэёну хочется спросить, но всё же он не спрашивает о том, что беспокоит его: целовался ли ты с кем-нибудь до меня? Спросить, любит ли его Доён, и как давно любит, он не решается тем более. Да и странно это — говорить о подобном в момент расставания. — Пожалуйста, не провожай меня в аэропорт, — просит Доён после. Его губы горят, а волосы растрёпаны, Тэён никогда ещё не видел его настолько прекрасным, и, наверное, поэтому не спорит — хочет запомнить таким навсегда. — И, ммм… спасибо за всё, Тэён-хён. Он в ответ кивает только и медленно, буквально по одному пальцу руки разжимает. А Доён, перед тем, как уйти, что-то достаёт из своей сумки и суёт ему, Тэён даже опомниться не успевает, как дверь уже хлопает, и — пустота, тишина, конец. В его руках — наполовину полная банка с облепиховым вареньем. А его сердце Ким Донён забирает с собой в Китай. Обмен так себе, но у Тэёна нет сил и желания жаловаться.* * *
Осень подкрадывается сумбурно, потому что подготовка, а потом экзамены, и у Тэёна на самом деле не всё так ровно и радужно, как бы ему хотелось это показать. Юта подсмеивается над ним, что не удалось хёну под ботаника закосить, и Тэён шутливо замахивается на него конспектом, но почти сразу же опускает руку, тяжело вздыхая. Он не особенно привык, на самом деле, над учёбой корпеть, но и просить помощи у кого-то — не в его духе. Юта следит за тем, как пару вечеров он пытается биться над не дающимися ему предметами сам, а на третий — приводит с собой высокого парня с бесстрастным лицом и говорит, что не благодари, хён вообще-то меня обещал подтянуть, но так уж и быть, ты тоже можешь послушать. Хансоль-хён кажется Тэёну странным и необщительным — это неплохо, на самом деле, потому что сам Тэён тоже такой, — и голос у него очень тихий, но объясняет он на удивление хорошо. И, похоже, они с Ютой хорошо понимают друг друга, судя по ютиным улыбкам и некоторым особым фразочкам, которые проскальзывают, когда они переговариваются друг с другом. Когда Тэён заговаривает об этом, Юта фыркает и пожимает плечами. — Вообще, мы работаем вместе, там и познакомились, собственно. Я, между прочим, рассказывал тебе даже. Хансоль-хён похож на одного друга, который был у меня в школе, поэтому мне с ним уютно. Хотя не знаю, почему он не против общения со мной, ибо, ну… думаю, ты заметил, насколько он интроверт. Тэён кивает, а потом всё же добавляет вредно: — Так Хансоль-хён напоминает тебе твоего лучшего друга? Мне стоит ревновать? Юта закатывает глаза и закидывает руку ему на шею в шутливой попытке придушить. — А ты копия моей младшей сестры, и только не смей сейчас плакать от счастья. — Так, ты что, всерьёз считаешь, что я плакса? — Тэён притворно хмурится и грозит другу кулаком, но Юту таким не напугаешь, конечно же. — А разве нет, хён? — он это самое «хён» растягивает так, что это напоминает интонации совершенно другого человека. Тэён щурится сильнее, и всё заканчивается забавной перепалкой, во время которой он проигрывает потому, что боится щекотки. Но факт в том, что благодаря помощи они с Ютой кое-как выплывают с сессией, и Тэён даже горд тем, что у него баллы всё же чуточку выше, на что Юта только лишь рукой машет и говорит, что никогда и не стремился, собственно, быть главным задротом по учёбе в группе. Они забирают Ёнхо и Тэиля, и все вместе заваливаются в кафе, чтобы отметить успешное окончание экзаменов. Юта предлагает позвать Хансоля тоже, и оказывается, что те двое тоже его знают, так что бедному хёну-интроверту не должно быть так уж неуютно в их компании, наверное. Пока Ёнхо и Юта о чём-то расспрашивают Хансоля, а тот немного неуверенно отвечает на их вопросы, Тэиль придирчиво изучает меню, а с Тэёном пытается заигрывать хорошенькая официантка. Если честно, тот себя от этого чувствует неловко — по-прежнему социальность ниже среднего, но девочка милая, ну и ему ведь ничего не нужно делать, просто улыбнуться в ответ. В конце концов, почему бы и не да. Юта пинает его по лодыжке под столом, когда официантка удаляется, наконец, с их коллективным заказом, и с хитрой усмешкой интересуется: — Ну что, уже готов? Тэён непонимающе хмурится, и Юта закатывает глаза, поясняя: — Спорим, она с заказом принесёт тебе салфетку со своим номером? По её лицу и ужимкам понятно, что она этого хочет. Тэён пожимает плечами, потому что, ну, ему нечего сказать? Ни да, ни нет. Юта разочарованно фыркает, Ёнхо косится задумчиво, и Тэён спешит сменить тему, начиная нахваливать замечательные педагогические способности Хансоль-хёна (ему правда жаль, но это первое, что в голову приходит). Салфетку с номером в итоге он всё же получает, но взять не решается, в отличие от Юты, который ворчит что-то о «проёбанных шансах» и забирает себе. Тэёну не жаль — наверное, потому, что ему на самом деле всё равно, а встречаться с кем-то по принципу «чтобы было» ему не хочется, пробовали, не понравилось. Всё равно, кстати, не потому, что Доён. Как ни странно, когда они оба отпускают друг друга, становится легче окончательно — тупая боль, разъедающая внутри, стихает, и желания гнобить самого себя тоже нет и в помине. Это не значит, что чувства угасают, если бы. Просто боль сменяется пустотой, и, возможно, проходит ещё слишком мало времени, а может, Тэён настолько тупица, что понятия не имеет, как и чем эту пустоту заполнить. Просто живёт как жил, больше по инерции, и старается смотреть только вперёд. Не оборачивайся ни разу, а то пропадёшь — как в страшной сказке. Только вот, увы, это не сказка, а реальность. Пустота пришла не сначала, конечно — первые две недели было тоскливо настолько, что выламывало всего, и Тэён от безысходности просто напивался пару раз совсем вхлам, до крепких объятий с белым другом и ужасной тошноты после. В такие моменты с ним возился, конечно же, Ёнхо, и от его молчаливого участия, сочувствия во взгляде и заботливых похлопываний по спине Тэёну становилось ещё хуже. Ведь он не думал, что его нужно было за что-то жалеть. Наверное, из этого само-отрицания — я не жалкий, я не слабый, да никто не умер у меня, прекратите, мне просто хреново, я привыкну и пройдёт — пустота в итоге и родилась. Номер Доёна по-прежнему у него в телефоне. Беседа в катоке по-прежнему активна. И Тэён до сих пор подписан на все доёновы соцсети, равно как и наоборот. Они по-прежнему всё те же не-друзья, как и прежде, просто их отношения словно бы замерли на одном конкретном этапе. (Том самом, когда Тэён целовал его, но от этих воспоминаний пустота идёт чувствительной рябью). Или нет, думает Тэён, когда в один прекрасный момент инстаграм Доёна, в который тот приносил какую-нибудь левую фотографию раз в полгода, внезапно начинает обновляться регулярно. Тэён не ревнует, не то чтобы. Ему не нравятся мысли о ревности, потому что это превращает его в неадекватного собственника и, в некоторой степени, обесценивает всю его инициативу по части «расставания», делая всё ещё более глупым. А ещё, наверное, ему не стоит вообще фолловить доёнов инстаграм, потому что так Тэён как будто пытается следить за жизнью Доёна (так оно и есть, на самом деле, но признаваться в этом он не намерен). Ему много чего не стоит делать, но прислушиваться к голосу разума Тэёну всегда было сложно. Доён вроде бы и прежний, а вроде бы и нет — светит этими своими невинными улыбками и использует очень много фильтров, но в его взгляде есть какая-то неуловимая грусть, а ещё его волосы теперь чёрные. Как и у самого Тэёна. Словно бы то солнце, которое Доён так упрямо пытался поймать и заключить в себе, теперь потухло. Доён очень красивый и очень взрослый. И совсем чуточку чужой. Тэён смотрит на его фото и почему-то немного не может поверить, что когда-то рос рядом с этим человеком. Обнимал его. Целовал. А ещё на этих фотографиях Доён зачастую не один, и это логично, Тэён даже рад за него, что новые друзья нашлись так быстро. Особенно часто появляются двое — один круглолицый, с доброй улыбкой (по мнению Тэёна, вполне себе похожий на китайца) и другой, смуглый коротышка с лукавыми глазами и не менее лукавой улыбкой. И если первый не вызывает каких-то отрицательных эмоций, то вот второй, по мнению всё же чересчур ревнивого подсознания Тэёна, слишком уж близко притирается к Доёну, виснет на его шее, обнимает, прикасается. Может быть, даже так же, как Тэён когда-то, приходит к Доёну в постель и спит, крепко обхватив его руками и ногами. Тэён сам не понимает, откуда у него каждый раз берутся подобные мысли, но они его злят. Заставляют резко вырубать ленту инстаграма и давить в себе желание сорваться на чём-нибудь. Или ком-нибудь — например, на Юте, который снова оставляет мусор у кровати, а выбросить забывает. — Сделай милость, прекрати на мне за всё отыгрываться, Отелло, — фыркает Юта как-то раз и не успевает увернуться от прилетевшей прямо в лицо подушки. А Тэён лишь отрезает, воинственно сверкая глазами: — И вовсе я не ревнивый! — Пусть так, — Юта швыряет подушку обратно, но так лениво, что она не долетает до противоположной кровати и плюхается на пол. — Тогда прекрати его сталкерить? Думаешь, я не вижу, на что ты там с этими своими горящими глазами втыкаешь? Я что, зря тебя зауважал, хён? Тэён соглашается с тем, что ведёт себя не самым умным образом, но как-то так выходит уж, что поведение он своё не меняет. Юта тащит его с собой в клуб, аргументируя это тем, что ему больше пойти не с кем, а значит, отказываться нельзя: «Потому, что Ёнхо-хён куда-то намылился уже со своим Тэилем, а Хансоль-хён не ходит в такие места. Остаёшься только ты, поэтому пять минут на сборы». Тэён ненавидит всякие массовые сборища и вообще, если честно, поменьше бы свою комнату покидал — за это его ещё Доён шпынял вечно, да и Ёнхо переживает постоянно, но кое-что ему в клубах всё же нравится: слишком уж любит танцевать. По его мнению, это лучший способ расслабиться — просто отдаться на волю музыке и позволить телу жить своей жизнью, в то время как в голове будет клубиться блаженный туман. Тэён пристрастился к этому ещё со времён средней школы, и они обычно ходили отрываться чаще вдвоём с Ёнхо, ибо у Доёна танцевать не получалось категорически, своим длинным телом он не владел, из-за чего предсказуемо злился. Тэён тогда смеялся над ним — гордясь тем, что хоть что-то умеет лучше — и не смел надеяться, ловя на себе его восхищённые взгляды украдкой. А иногда — смелел и вытягивал Доёна на танцпол за руку, хихикая над его ворчанием и пытаясь научить хоть чему-нибудь. Юту учить не надо — он двигается ничуть не хуже и тоже очень любит танцевать. Правда, у него есть один минус: может заинтересоваться кем-нибудь внезапно и так же внезапно пропасть. Не то чтобы Тэён винит его, просто в одиночестве скучно. Вот и сейчас — стоит только отвлечься, как Юта растворяется в толпе. Тэён, на самом деле, не удивился бы, если б он ту самую официантку пригласил — ему ведь та девочка, кажется, приглянулась… Тэён думает: Юта весь такой независимый, а на самом деле хочет отношений с кем-то чуть ли не больше его самого (ладно, это нормально, наверное, при условии, что Тэён только с одним определённым человеком хотел). Тэён закрывает глаза, и Доён представляется ему сам по себе. Рыженький, чуть взъерошенный, с недовольно нахмуренными бровями и сосредоточенно приоткрытыми губами, в уголке которых заметно дразнящий кончик язычка. Немного нелепо вскидывающий длинные руки так, что мятая футболка приподнимается, обнажая кусок кожи над поясом узких джинсов. Тэён помнит, какие у Доёна удивительно соблазнительные бёдра, которыми тот ещё вечно странно вихлял, и фантазии эти, кажется, становятся слишком реальными, потому что в какой-то момент он просто приходит в себя — и он уже не один. Девушка, которая оказывается в его руках — ох, кажется, ему даже пить не надо, чтобы творить всякие глупости — на самом деле очень красивая: достаточно высокая, стройная, с копной тёмных, явно не испорченных краской вьющихся волос. На её изящном личике чётко выделяется алое пятно губ, и когда Тэён встречается с ней взглядом, то получает в награду дразнящую улыбку, чуть открывающую дёсна. Тэён думает: я действительно так предсказуем? Его новая знакомая (они не произносят ни слова, потому что зачем, это лишнее) танцует отлично — они легко попадают в ритм музыки и друг друга, оба достаточно смелые для того, чтобы не смущаться излишней близости. И Тэён свой «блаженный туман» в голове получает сполна, настолько, что ему кажется, будто весь мир за пределами этого танцпола прекращает существовать. Низкие басы бьются где-то в висках, пересохшие губы то и дело хочется облизывать, от волос девушки, в которые Тэён в какой-то момент зарывается носом, одуряюще пахнут чем-то сладким, а его ладонь скользит по её обнажённой спине, чувствуя чуть влажную от пота кожу. Возможно, в эту ночь он даже уснёт не один и сделает ещё шаг навстречу нормальному существованию. Возможно, в этот самый момент Доён как раз улыбается какому-нибудь симпатичному китайцу (или тому смуглому коротышке). Тэён сквозь зубы втягивает в себя пропахший куревом, потом и ещё чёрт знает чем воздух клуба, и весь недавний хмель с него разом спадает. Он, сам не зная почему, чувствует внезапный приступ злости, и в такое время ему лучше всего побыть одному. Он забывает о своей случайной партнёрше в тот самый момент, когда разжимает руки, и ничуть не переживает об этом, потому что она забудет о нём точно так же практически сразу. Зато Тэён вспоминает о Юте и раздражённо лезет в карман за телефоном, чтобы попробовать вызвонить друга, но, рассеянно шаря взглядом по сторонам, неожиданно выцепляет знакомый профиль. Он ожидает увидеть Юту с какой-нибудь симпатичной миниатюрной девицей (кажется, тому по вкусу именно такие), но вместо этого видит, как его сосед прижимает к стене какого-то парня. Пятна цветомузыки то и дело причудливо вспыхивают на лице Юты, и Тэён видит знакомую широкую усмешку, и вызывающий взгляд, и руку его друга где-то на бедре того незнакомца. Надеюсь, это не мы с Ёнхо повлияли на его ориентацию, хмыкает Тэён про себя и в итоге уходит домой без предупреждения. В комнате пусто и темно, лишь огни ночного города да холодный ветер из открытого окна. Тэён разувается, кидает куртку куда-то в направлении стула и падает на кровать прямо в одежде. Собственная кровь всё ещё кажется слишком горячей, и Тэён в какой-то момент ловит себя на том, что скребёт ногтями собственное запястье — дурная привычка с детства, хуже которой только эти самые ногти грызть. Он убирает руки под голову, но просто так лежать — скучно. Всё скучно и всё не то, как будто в нём что-то надломилось в тот момент, когда он уехал в Сеул, и сломалось окончательно, когда он попрощался с Доёном. Тэён думает: интересно, а зачем вообще Юта приехал в Корею. Почему-то так уж вышло, что они не говорили об этом ни разу. Тэён вытягивает из кармана телефон и, словно загипнотизированный, нажимает на значок инстаграма. Он обнаруживает несколько новых фото: какие-то очередные пейзажи от Ёнхо (что, сегодня свидание закончилось рано или как?), Юно с кем-то из его одноклассников, кажется (Тэён с одним даже вместе в клубе был, но имя его вылетело из памяти), и, ужасно смазанное и расплывчатое — их с Ютой (Тэён помнил, как они делали это селфи, но блин, да когда только этот японец успел, и, главное, зачем? Хотя нет, ладно, Тэён, кажется, понимает, но лучше бы не). Дальше только абстрактные посты тех аккаунтов, на которые он подписан ради интереса, но стоит только Тэёну попытаться закрыть ленту, как прямо на глазах она обновляется. Чёрт побери, Ким Донён… Этого высокого парня Тэён ещё не знает. Точнее, не видел, потому что, по сути, он ведь никого из новых приятелей Доёна не знает по именам. Те двое тоже тут, и выражение лица смуглого кажется Тэёну особенно пакостным, но сейчас это его не слишком волнует, потому что всё, на что он может смотреть — это на руку высокого у Доёна на плечах. На милую улыбку Доёна. Смотреть и снова закипать. Потому что никого на самом деле ты не отпустил, Ли Тэён, вот и страдай теперь дальше. Хлопает дверь, и голос Юты чуть невнятно интересуется: — И чего ты в темноте там сидишь? Тэён пожимает плечами, вспоминает извечное доёново ворчание «прекрати жестами показывать, когда тебя видеть не могут» и просто просит: — Не включай, ладно? Юта не спорит, возится там в темноте, снова сыплет этими своими «ксо» и чем-то ещё, а Тэён, как приклеенный, смотрит на несчастное фото и пытается дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох… Юта плюхается на кровать рядом с ним, кладёт ладонь на плечо и заглядывает в телефон, тут же презрительно фыркая. — А ты что думал, он будет дожидаться тебя, как преданная жёнушка? Он по всем показателям нормальней тебя, хотя я наблюдал за ним только лишь один день. О, и кстати, вот этот симпатичный, с ним я бы замутил. Тэён почему-то ничуть не удивлён, что Юта тычёт пальцем в нахального смуглолицего. Но фраза друга про «дожидаться не будет», хоть и правдива, всё равно режет больно, и ответная колкость слетает с губ сама: — А ты чего так рано? Я думал, сегодня у тебя будет весёлая ночка с тем, кого ты обхаживал там, в клубе. Юта вместо ответа зачем-то притягивает его к себе, обнимает практически, и Тэён вдруг понимает, что друг каким-то образом пьянее обычного. Это несколько беспокоит, но спросить ничего не успевается, потому как: — А ты не думай, хён, у тебя это плохо получается. Тэёна это обижает, на самом деле, но не настолько, чтобы Юту оттолкнуть. А даже и наоборот — обнять вообще. От Юты сегодня пахнет сигаретами больше, чем вишней, а ещё — чем-то неуловимо горьковатым и терпким. Тэён зарывается носом в чужое плечо, совершенно ни о чём не думая, потому что как ни крути, а Юта родней всех девушек на свете. Но, конечно, просто друг, и Тэён даже рад этому, потому как с него хватит одного лучшего, в которого он втрескался по самое невыносимо. Они так и засыпают в обнимку, и утром Юта громко ругается, выпутываясь из его рук, а сонный и недовольный Тэён пытается пнуть его пяткой в бок, но вместо этого попадает в стену и шипит от боли, а Юта смеётся над ним и тут же хватается за голову. Такие вот у Тэёна качели вместо жизни, и, наверное, ему пора бы смириться с тем, что он из этого уже не выпутается. — Знаешь, они ведь поспорили на тебя, — как-то раз выдаёт ему Тэиль. Они в комнате Ёнхо вдвоём — соседа где-то нет, а сам Ёнхо вышел в коридор, поговорить с мамой по телефону. Тэён, который, на самом деле, в тот вечер ужасно сонный, вздрагивает от звука чужого голоса и моргает только удивлённо, косясь на хёна. Тэиль для него до сих пор немного непонятный — одновременно слишком взрослый и застрявший в вечном подростковом возрасте, то тихий, то до странности оживлённый, то недовольно отпихивающий от себя руки разочарованного Ёнхо, а то сам внезапно целующий его в присутствии Тэёна и Юты. Тэёну интересно: а вот встречайся он с Доёном всерьёз, тот тоже вёл бы себя с ним так же? На самом деле, наверное, нет — Доён всегда оставался бы Доёном, вредным кроликом с ужасно раздутым самомнением и очаровательными повадками, выдающими его на самом деле доброе сердце. Но, наверное, Ёнхо по душе непредсказуемость его парня, раз он влюбляется с каждым днём как будто бы всё сильнее. — Ты о чём, хён? — переспрашивает Тэён осторожно. Тэиль поднимает на него спокойный взгляд и, пару раз поболтав на стуле ногами, как ребёнок, поясняет: — Ёнхо и японец этот. Ёнхо считает, что ты не выдержишь и позвонишь Доёну первым. Японец — что ты когда-нибудь просто разломаешь телефон о стену, и на этом всё закончится. Тэён не может сдержать нервного смешка. Да уж, отличные у него друзья, замечательные просто, один другого лучше, даже не знаешь, какого выбрать — того, кто свято верит в его чувства, или того, кто верит в то, что он типа мужик и гордость имеет. — И на какой стороне ты? — спрашивает он зачем-то. — Поддерживаешь своего парня? Выражение лица Тэиля не меняется. — Ни на какой, — заявляет он и внезапно улыбается. — Может быть, Доён сорвётся первым. Тэён удивлённо брови приподнимает, но на другие расспросы уже не решается. Должно быть, Доён с Ёнхо всё ещё общается, и кто знает, вдруг Тэиль ревнивец, который любит совать нос в переписки своего парня. Но всё же что-то в нём от этих слов как будто просыпается, снова та самая дурацкая надежда, которой не должно существовать. Тэён думает: я проведу вас обоих, друзья мои, никто из вас не окажется прав.* * *
Первую открытку Доён присылает ему на Чусок — простой глянцевый прямоугольник с изображёнными на нём фруктами и китайскими иероглифами. Тэён пару мгновений тупо вертит его в руке, глядя с подозрением, словно это бомба какая, и только потом переворачивает. На открытке — всего одно предложение: «Надеюсь, в твоём городе красивая осень», и подпись. Доён до сих пор использует спиральки в качестве своего фирменного эмоджи — первый раз он начал делать так, когда им было по четырнадцать, и Тэёну снова становится горько. Он проводит пальцем по тонким чёрным линиям чужого почерка и снова вспоминает, как они с Доёном целовались посреди его комнаты. А потом прячет открытку в одну из старых книг и засовывает ту на полку — так не потеряется и не будет глаза мозолить. На самом деле, он не думал, что Доён действительно пришлёт ему что-то — в век, когда можно обменяться мгновенными сообщениями, в том числе и с видео, это как-то странно даже. Юта вот тоже это странным находит и ворчит, что хён всё же не послушал его совета и в собачку на поводке превратился, но Тэён лишь смеривает его тяжёлым взглядом, и Юта, пожимая плечами, замолкает. Он всё же не слишком любит лезть в чужие жизни, точно так же, как и пускать кого-то в свою. Ёнхо, напротив, считает, что это очень романтично, и настаивает на том, чтобы Тэён отправил что-то в ответ. Тэён кусает губы и кивает, как болванчик, обещая, что непременно сделает это, но на самом деле, конечно же, этого не случится. Например, потому, что на открытке Доён так и не написал обратный адрес.* * *
День рождения Юты они отмечают скромно, зато со вкусом — Тэён наблюдает милую картину того, как Хансоль, такой высокий и нескладный, пытается свернуться в комочек, задремав у Юты на плече, а тот изворачивается, чтобы сфотографировать перебравшего хёна. «Вот же зло японское», — шепчет Ёнхо на ухо Тэёну, и тот согласно кивает, но никто из них Юту остановить не пытается. Телефон Тэёна закинут как можно дальше, чтобы в подвыпившем состоянии он не сунулся куда не надо и глупостей не натворил. Например, не написал Доёну с наездом, что это за китайская дылда с тобой вечно. Да, конечно, как минимум, Ёнхо был бы рад, что он предпринимает какие-то действия, да и Юта отнёсся бы к происходящему с интересом, но Тэён всё ещё не намерен радовать их. — Знаешь, я ещё и года здесь не проучился, а ощущения такие, будто уже несколько лет прошло, — зачем-то делится вместо этого он. Ёнхо задумчиво постукивает пальцами по боку пустой бутылки и отвечает не сразу, но его голос очень серьёзен, как и всегда в подобные моменты. — В первый год мне тоже так казалось. Когда я был тут совсем один и привыкал ко всему, переживая о том, как вы там одни — и ты, и Доён, и малыш Юно. А потом всё сложилось как-то само собой. Потому, что ты встретил своего Тэиля, думает Тэён, но лишь молча кивает. Он тоже верит, что у него сложится, ибо ну а что ещё ему остаётся. Приближаются зимние каникулы, и все потихоньку начинают планировать, чем займутся. Ёнхо собирается домой: он слишком соскучился по родителям, а ещё — по «малышу Юно». Тэён шутит, что как бы Тэиль-хён не заревновал, и Ёнхо пожимает плечами, типа вообще-то мы друг другу доверяем. Юта остаётся, говоря, что слетает в Осаку на китайский Новый год, а пока что лучше побудет тут и заработает на эту самую поездку побольше. И Тэён рад, потому как иначе ему пришлось бы торчать в общежитии совсем одному, а это неуютно. Ибо его самого домой теперь не загонишь. Он не сможет видеть, что в квартире напротив живёт теперь уже совсем другая семья. Он не сможет находиться в своей старой комнате, зная, что Доён не вломится туда ни завтра, ни послезавтра, ни через… никогда. В один из выходных мать и сестра приезжают на денёк навестить его — Тэён рад их видеть, даже очень. Послушно обнимает, забирает сумки с домашними продуктами, выслушивает рассказы обо всём, что за прошедшие месяцы случилось. Мама, в конце концов, спрашивает его про Доёна, и Тэён уверенно врёт, что да, они созваниваются и Доён в порядке, потому как сказать «мам, я разошёлся со своим лучшим другом потому, что я хочу его не как друга и не могу смириться с тем, что он уехал», ясное дело, не может. Мама кивает одобрительно и говорит, что ей не хватает Кимов, а Тэён кусает губы и в очередной раз убеждается в правильности своего решения домой не возвращаться. Сестра куда более понимающая — только лишь бросает полные беспокойства взгляды, но напрямую не спрашивает. Зато говорит, обнимая его, что если понадобятся деньги, то ему стоит только обратиться. Тэён улыбается ей совершенно искренне и говорит, что всё в порядке, пусть лучше о себе позаботится, а то замуж никогда не выйдет. Сестра шутливо замахивается на него рукой, но потом они смеются вместе. Тэён думает: хорошо, что у меня такая любящая семья, а потом зачем-то вспоминает доёнову маму и старшего брата. Те тоже всегда были добры к нему, как к родному. Впрочем, наверное, это у Тэёна талант такой — нравится чужим родителям, потому что даже мама Юты заочно от него без ума (потому, что он обеспечивает её взбалмошному сыночку здоровую и вкусную пищу, ясное дело). Ноябрь проходит, наступает декабрь, а значит, скоро Рождество. Обычно Тэёну всегда было немного безразлично на этот праздник, но он помнит, что семья Доёна — люди верующие, а значит, отмечать непременно будут. Нет-нет, он совсем не ждёт открытку. (Да кого он обманывает). Каждый раз, открывая холодильник и видя стоящую на одной из полок знакомую банку (которую Юта уже раз десять порывался выбросить), Тэён невольно задумывается: а может быть, это что-то всё же значило. Может быть, Доён всё же тогда пытался что-то ему этим сказать. Глупые мысли, на самом деле, но весьма навязчивые. Может, Юта и прав — пора выбросить и забыть. Может, прав Ёнхо — переступить через гордость и позвонить первым. Но, если честно, даже если Тэён позвонит, расстояние между ними всё ещё слишком велико. А ещё они уже не те глупые подростки, которые жизнь свою друг без друга не представляли. Они изменились, оба, и прошлое всё равно уже не вернуть, а есть ли у них будущее, сказать трудно. Тэён думает: наверное, надо изменить что-нибудь ещё, хотя бы мелочь какую-то, и освежить то болото, в которое его жизнь превратилась. С мелочи он и начинает. Юта присвистывает, глядя на его новый оттенок волос, и шутит что-то про клубничную жвачку, а потом добавляет с притворной обидой, что «теперь ты выглядишь как чёртов айдол, я с тобой больше никуда не пойду, ты всех парней и девчонок отобьёшь». Тэён же нарочито «крутым» жестом убирает со лба назад светло-розовую чёлку и заявляет, что да, всенепременно, это тебе в наказание за все твои грехи, Накамото (например, за упаковки от готовой еды под кроватью, немытую кружку с остатками кофе на столе и, что самое страшное — за пролитое на тэёнову кровать пиво). Он смотрит сам на себя в зеркало и чувствует, что доволен. Настолько доволен, что даже решается сделать селфи и обновить инстаграм, чего не делал, ну… с прошлого декабря, когда выкладывал сделанную Доёном фотку, как он валяется на льду в позе недотрупика. И получает в комментариях короткое: «Тебе очень идёт». Наверное, Тэён выглядит в тот момент очень глупо, раз Юта, до этого шуршавший чем-то в своём шкафу, внезапно выпрямляется и странно смотрит на него, а потом подходит и решительно забирает из рук телефон. Только лишь для того, чтобы тут же сухо хмыкнуть и почти зло выдать: — Да позвони ты ему уже! Тэён, всё ещё пребывающий в ступоре, изумлённо моргает. — Я не ослышался? — переспрашивает он с долей внезапно проснувшегося сарказма. — И ты не против проиграть Ёнхо? Юта дёргано пожимает плечами, и ухмылка его становится ещё более злой. — А, так ты знаешь? Тебе точно Тэиль-хён разболтал, больше некому. Но вообще, если честно, мы с ним проиграли оба уже, потому что технически твой ненаглядный Доён написал тебе первым. Тэён задумчиво кусает губы. С одной стороны, Юта прав, с другой — да что он скажет-то вообще? Привет, спасибо, а знаешь, может, всё же попробуем на расстоянии? Не смешно. Но Юта уже суёт ему телефон обратно в руку, и Тэёну не хочется показаться трусом (ему отчаянно хочется позвонить). Настолько, что он находит нужный номер и нажимает на кнопку вызова прямо так, даже не подумав выйти. И — ничего. Ничего, кроме противного механического голоса, возвещающего о том, что этот абонент недоступен и не существует в сети. Ну да, это вполне объяснимо — в другой стране другая связь, логично было бы, что Доён поменяет номер. Тэён считает про себя до трёх и обрывает соединение, медленно опуская руку с трубкой. Юта смотрит на него в упор, и на его лице настолько искреннее сочувствие, что Тэёну хочется провалиться на месте. На самом деле, это никакая не трагедия, в конце концов, в инстаграме или катоке Тэён всё ещё может ему написать. Но почему-то этот момент с неудачным звонком вновь его отрезвляет, напоминая о том, как много разделяет их сейчас. И на самом-то деле Тэён не хочет говорить с Доёном по телефону. Тэён хочет видеть его вживую — обнять за плечи, вдохнуть знакомый запах, ловить каждый жест, каждую, даже малейшую мимику. Сколько бы времени не прошло, эта тоска никуда не уходит. Он уже на пределе, ему кажется, что достаточно малейшего толчка — и он просто сорвётся. Толчок этот случается накануне Рождества. Юно звонит ему рано утром, когда Тэён вяло прихлёбывает свой кофе и наблюдает, как Юта мечется по комнате в поисках тетради с конспектом, которую он вчера куда-то засунул и благополучно забыл. Голос младшего звучит как-то прерывисто и часто теряется за фоновым шумом — слишком много громких голосов, словно он посреди толпы какой — но Тэён всё же разбирает, что Юно сейчас в Сеуле и просит встретиться с ним. Это, если честно, немного удивляет, но, с другой стороны, всё же радует — несмотря на их сложные отношения, Тэён понимает, что отчаянно хочет увидеть ещё одного человека из того самого счастливого прошлого. Человека, который знал Доёна пусть не так хорошо, как он сам, но всё же в достаточной степени. Они встречаются днём в одной из бесчисленных кафешек, и Тэён сразу же чувствует прилив старых комплексов, ибо Юно и правда стал ещё выше, ещё мужественней. Он осветлил волосы и несколько поменял стиль в одежде, но, по крайней мере, ямочки на его щеках остались прежними. Как и аура спокойствия, которая всегда окружала его. Но всё равно рядом с ним Тэён отчаянно ощущает себя подростком, мелким и нескладным, а вовсе не хёном. — Ого, мне нравится твой новый имидж, — улыбается Юно, когда они пожимают друг другу руки, а после чуть скованно обнимаются. На столике перед ним — полупустой стакан с банановым молочным коктейлем, и Тэён заказывает себе точно такой же, только клубничный. Сладкое отлично успокаивает нервы, а ему это понадобится — Тэён сам не знает, почему, но интуиция подсказывает ему: разговор будет не из лёгких. — Мне тоже, — улыбается Тэён в ответ и всё же спрашивает: — Так какими судьбами ты здесь? Неужели родители отпустили тебя совсем одного? Юно продолжает безмятежно улыбаться. — Не совсем. Вообще-то, мы приехали сюда всей семьёй, потому что одна наша родственница выходит замуж. И я решил воспользоваться случаем повидаться с тобой, потому как Ёнхо-хён сказал, что ты не собираешься на каникулы домой. Тэён кивает и вцепляется в принесённый ему стаканчик мёртвой хваткой, принимаясь грызть трубочку. Сладкая вязкость коктейля ложится ему на язык, но, если честно, особого вкуса он не чувствует. Хоть и не знает, проблема в том, как готовят коктейль в этом кафе, или всё в тех же плохих предчувствиях. А Юно тем временем что-то достаёт из кармана, кладёт на стол и придвигает к Тэёну. Маленький квадратный листочек бумаги, светло-лилового цвета, обычный совершенно — наверняка взятый из дешёвого набора, который в любом канцтоварном магазине продаётся. И сначала Тэён всерьёз не понимает, что это, зачем ему это. Пока не осознает, наконец, что на листочке этом — что-то, очень напоминающее номер телефона и… погодите-ка, это…? — Я сам не знаю, почему я это делаю, — Юно тоже принимается играть со своей трубочкой, только он теребит её пальцами. Вежливая улыбка сползает с его лица, и таким, если честно, Тэёну больше нравится его видеть — честным и настоящим. Недовольным и, кажется, злящимся. На него самого, на Ли Тэёна. — Потому, что раз Доён-хён не посчитал нужным дать тебе их сам, то, наверное, всё и следовало бы так оставить. Но я больше не могу. Тэён лишь вопросительно приподнимает брови и молчит, терпеливо дожидаясь, пока младший продолжит. — Если честно, я всегда не понимал… почему он настолько сильно привязан к тебе. То есть, как бы, вы разные, куда сильнее различаетесь, чем, например, с Ёнхо-хёном. Вы постоянно спорили и даже откровенно ругались, но после всего, как ни в чём не бывало, снова разговаривали и снова были на одной стороне. Я… чувствовал себя несколько лишним рядом с вами, и меня это уязвляло. Я не понимал, почему так выходит, пока Ёнхо-хён не объяснил. Юно вновь делает паузу, чтобы вздохнуть, и Тэёну на мгновение ужасно хочется перегнуться через стол и взъерошить ему волосы, потому что сейчас Юно выглядит похожим на обиженного щеночка. — Правда, после его объяснений я словно бы стал понимать всё ещё меньше. Сначала ты нашёл себе девушку, потом — Доён-хён объявил о том, что уезжает, но первым уехал ты. Не то, чтобы я так уж хорошо разбирался в отношениях, но всё же, знаешь, я считаю, что вы оба были неправы, когда нагородили, и… В общем, скажу честно — я действительно ненавидел, когда ты причинял боль Доён-хёну. Нет, он не показывал этого, старался не показывать, по крайней мере, но я-то видел. Мне бы хотелось быть для него лучшим другом, чем я есть, но всё, что я мог — это наблюдать, как он старается оставаться сильным. Один в квартире, после отъезда родителей. И после того, как ты оставил его. Это было нечестно с твоей стороны, хён. — Признаю это, — Тэён соглашается неожиданно легко, и обвиняющий взгляд младшего кажется чуть ли не благословением. Надо же, наконец-то хоть кто-то его не жалеет. — Я был редкостным трусом и не думаю, что слишком уж изменился сейчас. — Не надейся, что на меня подействует такая честность, — Юно усмехается, и обиженный щеночек вновь сменяется на слишком взрослого для своих восемнадцати лет человека. — В любом случае, долгое время мне казалось, что Доён-хён всего лишь жертва, и я искренне надеялся, что смогу стать для него заменой тебя. Нет, хён, ты не ослышался, я действительно пытался стать его новым лучшим другом, но не больше, можешь успокоиться. К тому же, в любом случае, я не преуспел. Он ведь всегда смотрел только на тебя. Тэён хмыкает сухо — надо же, кажется, его извечная ревность даже не была такой уж неоправданной. — Так же, как и ты, я не хотел, чтобы он уезжал, — Юно смотрит прямо в глаза, и голос у него сейчас очень грустный. — Поэтому надеялся, что хён его удержит, ты ведь всегда находил способы его убедить, но я оказался разочарован. — У меня была на то причина, — Тэён сам не знает, почему чувствует потребность защититься. — Я не хотел принуждать его или заставлять сомневаться в своём выборе. Ты ведь, наверное, как никто знаешь, насколько для него важно распланировать всё самому и придерживаться выбранной цели. Мне и без того стыдно, что из-за меня он начал колебаться. — Это я понимаю, — кивает Юно со вздохом и снова принимается вертеть трубочку в пальцах. — Но зачем же было прекращать общение с ним? Тем более, после того, что я слышал от Ёнхо-хёна… — Трепло твой Ёнхо-хён, — беззлобно подкалывает Тэён. Он правда не обижается на друга, но всё же предпочёл бы, чтобы тот не рассказывал всем подряд такие важные подробности из его, Тэёна, жизни. — И, ну… я отказал ему поэтому же? Чтобы он назад не оглядывался. Это не для него. Он сказал мне, что хочет свободы, и что мы сможем понять, кем являемся, только будучи вдали друг от друга. Я… поэтому я просто… отпустил его. Юно молчит, и от него снова волнами исходит такое сильное неодобрение, что у Тэёна даже немного мурашки по коже. Хотя всё равно не страшно, нет. Даже при всей своей взрослой внешности Юно всё равно остаётся для него милым пухлощёким мальчишкой из прошлого. — В общем, я уже сказал, что думаю, — наконец отзывается тот и решительно отодвигает от себя так и не допитый коктейль. Наверное, решает Тэён, они тут всё же реально не слишком вкусные. — Я чувствую, что ты нужен Доён-хёну, но он тоже чересчур гордый, чтобы признать это прямо. Не говоря уж о том, что в душе он куда ранимей, и… — Вспомни, кому ты это говоришь, — с губ это срывается само, и ревность в голос прокрадывается тоже сама. Наверное, Тэён всегда будет так реагировать, потому что хочет быть единственным, кто может говорить о Доёне как о самом себе. — Я знаю, что его душа как стекло. — Раз знаешь, то почему до сих пор ничего не предпринял? — парирует Юно. — Между прочим, он ждёт. Всегда ждал, когда ты… — Когда я — что? — переспрашивает Тэён с вызовом. Юно поджимает губы и выразительно на него смотрит. Кажется, это самый выразительный взгляд из всех, что когда-либо Тэён видел у этого парня. А потом Юно решительно поднимается. — В общем, моё дело было передать тебе, а дальше ты уж сам выбирай, Тэён-хён. Скажи Ёнхо-хёну, что я хочу повидаться с ним завтра и напишу ему чуть позже. Удачи тебе. Он собирается уйти, но Тэён, неожиданно даже для самого себя, ловит его за запястье и удерживает. Юно удивлённо смотрит на него сверху вниз, и Тэён улыбается в ответ. Он всё ещё не до конца понимает, что сказать хочет, но уверен: это обязательно нужно сделать. — Спасибо. Если честно, я ожидал бы чего-то подобного от Ёнхо, но не от тебя. Юно фыркает только. — Он сказал, что ты его не слушаешь совсем. Да и, ну, я же не ради тебя стараюсь, а ради Доён-хёна. Он всегда во многом мне помогал, вот я и хочу отплатить тем же. — Да, да, — Тэён продолжает улыбаться, почему-то ему внезапно становится весело. — Но всё равно спасибо. И, кстати, я искренне завидую тому, как ты выглядишь. Если соберёшься перебраться в Сеул, то тебя явно все будут принимать за местного. Судя по лицу Юно, он явно считает этот комплимент сомнительным, но всё же кивает. — Вот весной и проверим. Я уже говорил с Ёнхо-хёном о том, что хочу поступать в ваш университет. — Правда? — искренне удивляется Тэён. — Ты бы мог, я думаю, попытаться и в более престижное учебное заведение… — Да, — кивает Юно с совершенно непрошибаемой спокойной уверенностью (ох да, Тэёну пора список писать, в чём именно он завидует парню на два года младше, зашибись). — Но, кажется, у вас там весело, и Ёнхо-хён поможет мне, я собираюсь на ту же специальность. — О, вот оно что, — Тэён хихикает, вспоминая, как он сам выбирал, где будет учиться. — По-моему, Ёнхо уже пора доплачивать за то, что он в нашу альма-матер так успешно новых студентов вербует. — Пожалуй, — с усмешкой соглашается Юно, а потом вдруг с внезапной теплотой в голосе добавляет: — И, если честно, мне не хватало тебя, хён. Рад, что смог увидеться. — Я тоже, — улыбается Тэён и, наконец, отпускает его. Но Юно задерживается ещё на несколько мгновений, чтобы бросить многозначительное: — Не кисни все каникулы в общежитии, хён. Раз уж домой не собираешься, съезди ещё куда-нибудь. Слышал, в Пекине очень красиво в это время года. Тэён провожает его взглядом — Юно всё такой же спокойный и невозмутимый, он застёгивает пуговицы на куртке и поправляет шарф перед тем, как выйти на улицу и раствориться среди других прохожих. Словно бы его и не было никогда. Тэён невольно теряется где-то в своих запутанных мыслях и приходит в себя от внезапной боли, с удивлением обнаружив, что впился зубами в собственный палец — очевидно, дурная привычка грызть ногти от волнения наконец сыграла с ним злую шутку. Встряхнув недовольно пострадавшей рукой, Тэён думает: надо возвращаться, и его взгляд снова падает на фиолетовый квадратик. Страшно. Очень даже страшно. Но всё же… Он сгребает листочек со стола и суёт себе в карман, допивает свой коктейль и покидает кафе. На улице так холодно, что его пальцы мгновенно немеют, но Тэёну требуется всего-то каких-то минут пять на то, чтобы решиться окончательно. Сестра берёт трубку на третьем гудке и, судя по голосу, его звонком очень довольна. — Моему глупенькому младшему братцу наконец-то понадобилась помощь? — практически мурлычет в трубку она, и Тэён невольно улыбается. Ему приятно, что сестра настолько хорошо его знает и понимает без лишних слов. — Вроде того. Не одолжишь мне денег на пару месяцев? Только мне много нужно.* * *
На самом деле это всё, конечно же, ужасно глупо. Ему стоило просто позвонить. Ну или написать в инстаграме или катоке. Зачем уж сразу на крайности-то идти. По крайней мере, те зачатки здравого смысла, которые в Тэёне всё-таки существуют, наперебой советуют ему именно это. Но их слишком мало для того, чтобы он к ним прислушивался. Ну да, написать было бы легче. Вот только Тэён понятия не имеет, что. «Привет, я тут подумал — почему бы нам не поговорить, например, о том, как дела»? «На фотках ты выглядишь слишком мрачным, у тебя всё в порядке»? Ну или совсем уж дурацкое «Знаешь, а мой сосед залип на одного из твоих новых приятелей, забавно, правда»? Тэён не хочет так. Он хочет видеть лицо Доёна, хочет прикоснуться к нему, хочет попробовать поделиться своими чувствами иначе, потому что как ни крути, а в словах он не силён и думает, что их будет недостаточно. Юта скептически смотрит на него, когда Тэён достаёт из холодильника пресловутую банку с вареньем, и всё же предупреждает: — Она у тебя тут с лета стоит, не советовал бы это есть. — Насчёт срока годности это ты зря, его можно ещё полтора годика так держать. Но вообще, я и не собирался, — фыркает Тэён. — Могу употреблять облепиху исключительно в одном виде. С губ Ким Донёна, но Юте знать таких подробностей не полагается. Зато стоит знать другое. — Знаешь, Юта… — Тэён растягивает фразу, но не потому, что ему тяжело её произносить. Даже наоборот, слишком легко и слишком приятно. — Кажется, я еду на каникулы кое-куда. Юта поднимает брови и на мгновение чуть хмурится, но уже в следующую секунду его плечи опускаются, словно бы в странном облегчении. — Давно пора, — заявляет он. — Не забудь привезти мне сувенир. — Привезу, — улыбается Тэён и в очередной раз думает: как же ему повезло с друзьями. А потом уходит, потому что ему обязательно нужно успеть сделать ещё кое-что. Не менее важное.* * *
В конце декабря холодно — настолько, что Тэён вовсю ёжится в своей лёгкой кожанке и модных драных джинсах. Снег падает на его уже начавшую выцветать чёлку, которую не получилось спрятать под шапку, и белое на светло-розовом практически незаметно, разве что чувствуется тяжёлой влагой, когда тает. Сигарета греет застывшие пальцы, и горький дым въедается в язык — он сегодня курит крепкие, взятые у Юты, потому что свои купить забыл. Та же самая полупустая ютина пачка вместе с обцарапанной зажигалкой сейчас лежит в кармане куртки, вместе с самым ценным, что у него вообще есть. Тэён не берёт с собой ничего, кроме сигарет и билета на самолёт. Ну и телефона, конечно же. Больше ему ничего и не требуется. И пустота внутри сейчас — нежная и умиротворяющая. Словно ожидающая, что вот-вот он наполнит её новыми эмоциями. Новым смыслом. А уж хорошим или плохим — не так важно. Тэён свою свободу нашёл и досыта насладился ею, чтобы понять: этого не сделаешь, когда в тебе не хватает одной очень важной части. И он собирается спросить у Доёна, чувствует ли тот то же самое. (Ему слишком ярко представляется, как Доён, хмурясь, вертит в руках открытку с облепиховым кустом — Тэён до сих пор помнит, что на него смотрели как на идиота, пока он выискивал нужное в каталоге, даже не надеясь, на самом деле — на которой нет ничего, кроме даты прибытия, номера рейса и короткой подписи «TY») Тэён выбрасывает окурок в специальную урну и спешит, чтобы не опоздать. Посадка на самолёт вот-вот начнётся.