Амнезия

Жизнь шла своим чередом. Она мало отличалась от прежней – снова было все: школа, тренировки, кубок. И Йоичи. Не было. Привычного, родного Йоичи теперь не было.

* В тот день тренировка была самой обычной – они бегали по городу, тренируя роутес, пока Хирума палил и орал про медленных чебурашек, которые играть не умеют. Привычно. Все слишком привыкли к тому, что все хорошо. С ними же капитан, он демон, чего можно бояться? Особенно днем и на тренировке? Сена боялся. Неосознанно, не понимая, почему внутри леденеет, а плохое предчувствие сковывает руки. Его трясло до тренировки, трясло и во время, и Хирума палил ему под ноги, взбадривая. И Сена ругал себя – быстрейший бек, а изображает черепаху. Но потом все начиналось по новой. И очень хотелось закричать «Остановитесь! Не нужно тренировки! Пожалуйста, не надо… пожалуйста…». Но время идет своим чередом. Как у дороги оказалась молодая женщина, никто не понял. Так же, как случившегося не осознала она, поднимая с земли разноцветный мяч и отдавая его дочери. Так же, как не осознал водитель. Он был слишком пьян для понимания. Так же, как и не поняла команда. И понял Сена. Когда увидел Йоичи. И внутри словно вспыхнуло льдом. Время пошло чередой картинок – стоп-кадров на дрянной пленке. Женщина у стены. Машина, въехавшая в столб. Разноцветный мяч подпрыгивает на асфальте и замирает у ограды. И Йоичи… Лежащий вниз лицом. Неподвижный. Словно… - Йоичи! - Хирума! Ноги, горло, все тело залило свинцом. И время замерло, вязкой жижей удерживая изнутри. Сене казалось, что он еле идет, не может сорваться на бег, потому что ноги отказывают. Бесполезные… слишком бесполезные. Золотые ноги. Йоичи ими так гордился… - Йоичи… - следующий кадр: на коленях возле Хирумы, ловя дыхание, пульс, хоть что-то – не умирай, не смей умирать! - Скорую! – народ волновался, собираясь толпой. Курита дрожащими руками пытался набрать номер, не попадая по кнопкам. А Сена слушал, боясь, отчаянно боясь не услышать. - Йоичи! – чужой пульс под ладонями, алая кровь на пальцах – ты слышишь меня? Очнись! Пожалуйста, прошу тебя, Йоичи! Дрогнули ресницы, шевельнулась рука. - Йоичи… * Заметки на полях. Что за хрень происходит, я не понял? Что за цирк на выезде, хуле столпились, придурки чертовы? А ты, козявка мелкая, куда лапы тянешь? А ну пшел, не смей прикасаться! Ой-ой-ой, какие мы нежные! Ну подумаешь пнул! А вот нефига руками хватать. Я тебе не кто-нибудь, а сам адский стратег. Что? Мало? Сказано – отлезь, сука! Дуло видишь? А пулю хочешь? Да что ж ты такой настырный, может если я прикладом тебе въеду поумнеешь? И тебе, уже локтем, только хлопочущих вокруг девиц мне не хватало. О да, вот давайте тут устроим слезоразлив, смотреть тошно! К чертям! А что башка то так раскалывается? Что произошло? Память, давай работай! Ага, тренировка, машина - нахрена я туда полез? – ага, в героя решил поиграть, ладно, что мне там в голову вступило потом разберемся. Эти гаврики злогребучие чего столпились? Тренировка прежде всего, вам, слизь придурочная, мне еще кубок выигрывать, так что не стоим, пошли, пошли бегом! Вот вам пару очередей, для бодрости. Какой мудила вызвал скорую? А ну пошли прочь, ублюдки! Не сметь ко мне прикасаться. Я еще в состоянии держать оружие! * Йоичи больше не было. Был… да, наверное, это был Хирума, истинный полководец, демон, Владыка Ада. И все. Он потерял память. Нет, не полностью. Он помнил о клубе, о футболе, о компромате. Он помнил себя. Он не помнил Сену. Нет, он помнил Айшилда, своего лучшего игрока, козырь, который поможет пройти на Кристмас Боул. И ничего. Больше ничего. Словно не было той реальности, в которой он мог прикасаться, звать, улыбаться ему, поддразнивая тягучим «Се-е-ена». Теперь этого не было. Сена не верил сперва, почти надеясь, что это сон. И понимая, что чудес не бывает. Еще тогда, когда, только очнувшись, Йоичи оттолкнул его, отпихнул так, что Сена растянулся на асфальте. А потом ударил Мамори. Тогда стало понятно – что-то не так. А потом… наверное, это было как обухом по голове – понимать, что тебя больше нет в жизни человека. Словно ты умер для него. Это оказалось… страшно. Сена ревел всю ночь, видя перед глазами чужие – страшные, непонимающие, злые глаза Хирумы. Уже не Йоичи. А после… он рвался к нему, ходил рядом, старался присутствовать везде, отчаянно надеясь, что тот вспомнит. «Вспомни, Йоичи» И как тогда, в первые дни, получал в ответ только тычки, колючки, автоматную очередь под ноги и ругань. Нет, это было по-другому. Тогда Сена был для Йоичи человеком. Потом любимым. А сейчас не был никем. И это оказалось неожиданно сложно – видеть родные глаза, пытаться сломать лед в них и раз за разом терпеть поражение. * Заметки на полях. Да сколько ж можно то уже? Бесит! Вся команда смотрит на меня, будто я каждому по миллиону задолжал. Кто жалостливо, кто злобно. Ага, щаззз! Они у меня все в кулаке – никуда не денутся. Но, что за хрень, по полю ползают, хорошо если к середине игры раскачаются и возьмутся с огоньком выигрывать. Как мы до сих пор в турнире ума не приложу. Вот и сейчас – жирдяй смотрит так, будто я его любимая бабка на смертном одре, мартышка околесицу несет, меченый ублюдок так вовсе, как на злейшего врага косится. Работайте сукины дети, думаете мне патронов жалко? Да вот вы у меня где! В кулаке вы у меня все. О вас такое узнают, если вы мне игру сольете. А ты макака тупая, что уставился – вот сожри подачу! Еще и сопля мелкая скорбного спаниеля изображает, будто его под зад пнули. Достал уже, таскается и таскается «Йо-оичи» тоже мне, принцесса обиженная. Вон опять глаза на мокром месте и губы дрожат. Не ничего так губки, а судя по фоткам которые у меня в компромате, еще и неплохой минет делают. Но это не повод на поле тупить. Эй, Цербер! Иди сюда! Что из под лавки крысишься? Забыл, с кем дело имеешь? Иди вон, погоняй козявку. Проклятье, что ж все так раздражает то? Взять себя в руки!!! В ежовые рукавицы, сука! А теперь давай посмотрим, что у нас в сухом остатке. Судя по всему, после той аварии у меня какой то кусок памяти отпал. Видимо не особо и нужный был. Не знаю, что там с остальным, но команда явно не ожидала. Это раз. Два: с чертовой мелкой соплей у нас что-то этакое явно было. И одежда его у меня дома валяется и фоток я кучу набрал. Ну бывает, он ничего так, миленько и ебабельно вполне, если молчит и не пускает скорбно слюни. А вот и три. Потому что не молчит, а привязался как репей и явно считает, что я ему что-то должен. Вот реально раздражает. Не проблема - если он от этого бегать лучше начнет, я его трахну. Но с хрена-ли он уверен, что имеет право ко мне подходить, по имени называть и прочие вольности? Субординацию никто еще не отменял – я тут капитан и предводитель ада, мне имидж надо поддерживать, а не сопли этому идиоту подтирать. В общем, решено, что бы он там себе не думал – будет лезть, получит желаемое. И мне разрядка будет, а то уже Цербера готов покусать. * Он попытался достучатся до Йоичи еще раз вечером, после тренировки. И оказался совершенно не готов к тому, что его просто сгребут за грудки и, опрокинув, притиснут к скамье, а Хирума с равнодушно-злыми глазами нависнет над ним. - За этим пришел, сопляк чертов? Сена сжался, чувствуя, как знакомые жесткие руки сдирают с него штаны. А потом… все было, как по нотам. Сена знал эти прикосновения, мог с закрытыми глазами сказать, куда последуют руки Йоичи, когда он дернет его за волосы, вынуждая запрокинуть голову. Мог точно сказать, как сожмет пальцы на бедрах и как прикроет глаза на мгновение, когда единение станет полным. Но… Он был жесток. Издевательски, филигранно жесток. В его прикосновениях не было заботы, только горячечная жажда власти и разрядки. Безжалостно. Стало по-настоящему горько, когда тело само дернулось, подаваясь навстречу, выгибаясь под прикосновениями, привыкшее к ним и получившее… что? Йоичи? Нет, это было не так… Хирума даже автомат не снял, одежда так и осталась – тонкая защита от чужих прикосновений. И зло отбросил его руки при попытке обнять. Сена попытался вырваться только один раз, когда Йоичи начал двигаться в нем – сразу, резко и больно. Страшно. Так страшно, что захотелось убежать – далеко, как можно дальше от этого… Это не было властью, как таковой, не было той, к которой он привык… адреналиновой жадностью, в которой он был нужен. А не был… игрушкой. Слезы потекли сами собой – горло сжало почти детской обидой и горечью – «зачем ты так? Йоичи, почему?». - Куда дергаешься, сученыш? - Хирума больно укусил его за губу, притиснул сильнее, срываясь на рык. Вцепился зубами в шею, расцвечивая метками, вжался, царапая бок холодной сталью приклада. Чужое удовольствие было горше полыни. Сена сглатывал кровь из прокушенной губы, смешивая ее с беспомощными слезами. - Чего ждешь? Съеби уже отсюда! – Хирума брезгливо пихнул его в бок. Капитану было все равно, он смотрел жестко, зло, не понимая, какого хера еще нужно этому засранцу – получил что хотел, пускай валит! Сена ушел почти сразу, только обернулся один раз, беззвучно прошептал что-то и шагнул в предвечерние сумерки. Глаза застилало слезами. - Я не хочу так… - внутри болело окутанное липкой паутиной сердце, и Сена боялся вдохнуть – вдруг разорвется, сжатое чужим равнодушием? Борись, малыш. Просто борись. Сейчас ты не можешь ничего иного. * Заметки на полях. Хе-хе. А сопляк ничего так оказался, хорошо подмахивал. Надо, пожалуй, взять на заметку. Все проще, чем по отелям шлюх таскать. Нюни правда распустил, ну так цыкнуть на него и притихнет. Руки тоже научу не распускать. Мой он и никуда не денется. С чего только взял, что ему что-то можно тут? Только от того, что его несколько раз выебли? Или что-то еще было? Вот ведь блядство! Что за вата в голове? И почему вместо работы тянет… на что тянет-то? Не пойму, фигня какая то, мусор, проехали. Пойти, что ли, проветриться? Что за хрень твориться, я что – чувствую себя виноватым? Я – полководец ада? Да у меня компромата на добрую половину Токио, включая серьезных шишек. И я переживаю из-за того, что мелкая сопля, понимаешь, осталась недовольна? Может мне ему цветочек подарить теперь? Ха! Три раза, блять ха! Пусть жрет, что дают и не давится. У меня поважнее дела есть. А все равно как-то погано на душе, пойду, что ли, выпью в «Подполе», авось и инфой полезной какой разживусь и херня эта попустит. Кто б мне рассказал, что ж такое происходит-то? А то сплошь намеки да недомолвки. Сам же небось и держал всех мордой в стол, чтоб не в свое дело не лезли. Надо будет записи посмотреть, когда все это началось то? * - Я не хочу так… - Сена сидит возле кровати и бездумно следит, как взблескивает тонкий луч лунного света неторопливо ползущий по татами. Не хочу становиться игрушкой. - Йоичи… - пальцы холодит пол, а лопатки касаются теплого дерева. «Ты же говорил, что не отпустишь?» - внутренний голос непривычно тих и подавлен. - Я не могу… - подушка уже мокрая от слез, лежит на коленях. – Я не хочу быть… так. Уже не будет так, как было, да, Йоичи? Хирума. Уже не Йоичи. Адский полководец. Гениальный квотербек. Не тот, кого ты знаешь. А теперь… - А теперь… я не могу уйти, - осознание сдавило горло снова, стянуло руки. Не сможет. Теперь у Хирумы будет… - Игрушка, - тело было грязным, покрытое вязью чужих прикосновений. Он так и не смог отмыться. И не сможет никогда. Он же поклялся. Быть рядом. Принимать, как есть. А теперь? А теперь… - Вещь… - горькая улыбка тронула губы. – И теперь я не смогу уйти, - шепот растворился в чернильной темноте комнаты. Черная дыра. Без возможности вернуться. Теперь у него не будет права ошибиться – игрушки не могут думать об этом, иначе… - Компромат… - фотография скользнула в руки, знакомая до мелочей. Тогда было по-другому, тогда было… - Йоичи… У меня нет выбора. - Я люблю тебя… Больше у меня нет выбора. * Записки на полях. Что за чертова херня опять? Сны? С какого перепугу мне сны сниться начали? И главное о чем? Вот, холера! Вспомнить не могу! Так, надо будет все-таки врачу показаться. С памятью явно херня творится. Или это я вчера лишку хватил в баре? Галочку поставить и пока проехали. Дел невпроворот. * Сена жил взглядами. Все время искал, надеялся увидеть то тепло, которое было в глазах Йоичи. И каждый раз стылая корка льда отталкивала, сдавливая сердце, в котором час за часом умирало что-то важное. Он стал вещью. Все-таки стал. По единому желанию Йо… нет, он не сможет называть его так больше. У него нет права. Он… Раз за разом – торопливая разрядка и брезгливо-равнодушное. - Вали отсюда. Сена опаздывал на уроки, пытаясь смыть с себя грязь чужих прикосновений. Он все еще надеялся. Раз за разом убеждал себя, что будет, Хирума вспомнит. И каждый раз что-то ломалось, крошилось в душе, когда понимал – не будет. И снова и снова. Он старался. Он ходил на тренировки. Учился. Жил. Он боялся. Сейчас он больше всего боялся сломаться. * Заметки на полях. Как же это все раздражает! Выщенок сопливый никак не успокоится, таскается и таскается как на веревке. Задницу по первой команде подставляет, молчит, не дергается. По имени правда все равно пытается звать – по морде бил – не помогает хоть тресни. И смотрит так, будто … не знаю что это, но я ему, блять, мешок на голову в следующий раз натяну, ей богу! Нет, это реальный пиздец, меньше недели прошло, а они меня уже все достали до полного не могу. Играют хоть хорошо и то хлеб. Ничего, пускай в игру сублимируют свои проблемы. А то нашлись тут. * У Мамори слезы на глаза наворачивались, когда она на Сену смотрела. Он был даже не потерянный – хуже. Такая бездна боли и отчаяния в глазах, что ей хотелось… убить кого-нибудь. И не кого-нибудь даже, а капитана их распрекрасного! Но… она прекрасно видела – ей это не под силу. Она попыталась один раз с ним поговорить и… То, что смотрело на нее не было Хирумой, которого она знала. Пыльное, расчетливое равнодушие, подернутое по краям злостью, глянуло на нее из глаз капитана. - Что тебе, чертова менеджер? – бросил он ей презрительно. Как кость собаке бросил. И она не нашлась что сказать. Впервые. Потому что отчетливо поняла – ему просто все равно. Этому Хируме было глубоко плевать на все кроме своих целей. Он не видел людей – только объекты достижения цели. Которые можно использовать. И все. Все остальное его не интересовало. Связи матери в Америке помогли ей получить консультацию довольно известного профессора неврологии из штатов. И, хотя доктор не проводил обследования и картину мог составить только с ее, Мамори, слов, вердикт был неутешителен. Если бы Хирума согласился на лечение… но на это было глупо даже надеяться. А Сена все равно любил его. За этим кошмаром он видел прежнего Йоичи и бился, рвался туда, за линию обороны ощерившуюся колючками, оставлял себя клочьями на ней, но не оставлял надежды прорваться, отыскать того – прежнего – своего Йоичи… И не видел, не хотел или не мог видеть, что нет там ничего кроме пустоты, расчетливой, жадной, эгоистичной. Для которой чужая боль – веселье, потешная игра. Пока не наскучит. Вот и сейчас, капитан кивнул мальчишке, мол останься. Мамори зажмурилась и до боли сжала ручку швабры. Она знала, что происходит там, за закрытыми дверями. И догадывалась, что это уже не доставляет Сене никакого удовольствия. Но он все равно шел. Сам, обреченно и отчаянно – хотя бы так быть с любимым, надеясь безнадежно и отчаянно – вернуть, дозваться. Бедный маленький Сена, такой решительный и отважный. Такой беспомощный… - Ну что ты копаешься, сопля тормознутая! – визгливый голос капитана заметался эхом по опустевшему школьному двору, скребанул по нервам и Мамори не выдержала. - Прекрати, прекрати это! – закричала она, почти не сознавая что делает от отчаяния. Хирума посмотрел на нее как на лягушку, которую собирался препарировать. - А то что? – захихикал гнусно – Не лезла б ты не в свое дело, курица драная. - Прекрати. - повторила Мамори, чувствуя как беспомощно начинают дрожать губы. – Оставь Сену в покое! - О? – Хирума наклонил голову рассматривая ее с каким то новым интересом. Мамори сглотнула, чувствуя себя курицей… на тарелке. – Что, хочешь попробовать вместо него? – голос у капитана отвратительно масляный, похабный и девушку окатывает волной жгучего стыда и отвращения. Хирума хихикая, отворачивается от нее и почти силой тащит Сену в клуб. На Мамори наваливается горячая обида за Сену, который это слышит. Слышит от любимого – все еще любимого – человека. - Ты!!! – она почти не понимает что делает. Просто изо всей силы сжимает ручку злосчастной швабры и с размаху бьет Хируму по голове. Не Хируму даже, а ту отвратительную жабу, которая заняла его место, которая издевается над ними, презирает команду и причиняет такую ужасную боль Сене. Лупит со всей силы, вкладывая в удар всю обиду и ненависть скопившиеся за эти дни. Швабра с треском переламывается, капитана швыряет на пару шагов вперед и он слепо шарит перед собой рукой, а потом медленно, как в замедленной съемке, начинает заваливаться вперед. Мамори видит, совершенно отчетливо, как соскальзывают его пальцы с плеча Сены, как подпрыгивает отлетая свалившийся с плеча капитана автомат и как расползается глянцево-алое пятно пропитывая высветленные пряди. И чуть позже ее настигают звуки – треск дерева, лязг железа и глухой удар падающего тела. Она роняет нелепый обломок швабры и прижимает руки к лицу. Ее не пугает что она, возможно, убила человека, что ей может грозить суд. Она боится поднять глаза на Сену – отчетливо осознавая – он не простит ее за это. Никогда не простит… * У Сены дрожат руки. Второй раз. Это случилось дважды. Уже дважды. Он смотрит. Просто беспомощно смотрит, как белые волосы становятся алыми. Поднимает глаза на Мамори. Смотрит. - Зачем?.. И только потом, словно время снова отсчитывает мгновения, падает на колени, прижимает Йоичи к себе, переворачивая на спину. Ждет, считает, слушает, захлебываясь отчаянием. - Пожалуйста… - слезы горькие на вкус. – Пожалуйста. Не снова. Не надо снова. Не умирай! Хи… Йоичи! «Услышь меня» - Любимый… пожалуйста… - его пальцы снова в крови. Повторением. Словно неудавшийся дубль. В невыносимо растянувшихся мгновениях, наконец, раздается тихий вздох, вклинивается между двумя ударами сердца. И Сена выдыхает следом, только сейчас осознавая как жжет в груди. Медленно вздрагивают стрелки ресниц, дергаются пальцы сжатые в дрожащей ладони и Хирума открывает мутные глаза. Моргает сосредоточено, пытаясь сфокусировать взгляд. И наконец ухмыляется: - Хватит заливать меня соплями, мелочь. – голос не слушается, срывается. И пальцы дрожат, когда он стирает слезы с мальчишечьей щеки. – Ты же не думаешь, что я подохну и позволю вам загрести кубок себе? - Йоичи... - у Сены позорно дрожат губы. - Йоичи, - он стискивает его, сейчас точно задушит, но все равно... - Люблю тебя... Дурак... ты... - он ревет в голос, выдирая из себя отчаяние и страх. - Живой... Йоичи... - Придурок… - шипит капитан и неловко садится, ощупывая голову. – Что за хрень тут твориться? Вы что, решили… Он недоуменно оглядывается и Сена видит, каких усилий ему стоит взять себя в руки. - Так, - капитан всегда капитан и даже теперь берет командование на себя. – Пошли в клуб, объяснишь мне, что тут происходит. Хирума поднимается, тяжело опираясь на Сену и только сейчас замечает Мамори. Девушка все еще прижимает ладони к лицу – бледная как мел и по лицу струятся слезы. - И ты иди. – Сдается мне, я что-то тут пропустил… Они заходят в клуб, и Хирума тяжело садится на лавку, а Сена не может заставить себя оторваться от него хоть на мгновение. Но надо обработать рану... У него дрожат пальцы, когда он пытается это сделать. И все время страшно - отпустишь и все окажется глупым сказочным сном глупого наивного мальчишки. Слишком страшно вернуться... туда. К прежнему. Мамори неловко садится напротив, сжимая пальцы и судорожно вытирая слезы. Хирума уже взял себя в руки и ему прекрасно видно, что реакция девчонки и раннингбэка какая-то не здравая. Что-то тут сильно не так. И что, черт возьми произошло, почему он сперва рванул вытаскивать какую то дуру из под колес потерявшего управление грузовика – о да, он помнит что не успевал, и выворачиваясь из последних сил, все-таки не смог. Помнит толчок в бок и удар об асфальт, вышибающий искры из глаз, и темноту. Допустим с головой понятно что, но почему тогда в себя он пришел явно не в середине дня – солнце вон уже к закату клонится – и не на оживленной улице, а перед клубом. И главный вопрос как в этом замешана их менеджер и ее швабра? Обломки он видел. Добротная швабра, такую сломать - постараться надо. - Ну, - он пристально смотрит на притихших Сену и Мамори. – И что тут все-таки произошло? - Неделю назад... - первая начала Мамори. - Ты попал под машину... Очнулся сразу, но... - она замялась. - Ты забыл. Из-за удара произошла амнезия. Ты помнил все о себе, о команде, но... - Ты не помнил меня, - Сена поднял на него глаза, больно закусив губу. Внутри снова было горько-горько. Но и это не могло сравниться с почти ликованием - не помнит. Он ничего не помнит из этой недели. Не помнит... того. Не помнит того себя. Йоичи снова тут. А остальное... исчезнет сном. Долгим-долгим кошмаром. - Не помнил?... – Йоичи смотрит удивленно, а в следующий момент взгляд его темнеет пониманием. Осознанием произошедшего ужаса. В глазах Сены еще не до конца растворились липкое отчаяние и ледяной страх. Не за него. Мальчишка боялся его, того, кто не помнил. Легко сопоставить – Анезаки, что она должна была увидеть, чтобы сейчас испуганно отводить глаза, что бы сорваться на руко… шваброприкладство? Ухмылка выходит горькой. О да, Хирума знает. Прекрасно помнит того себя, который был до – беспринципный ублюдок считающий людей фигурками для игры. Которых можно ломать - они так легко ломаются - и это помогает развеять скуку. Ками, что же он успел натворить? И почему тогда мелкий не отшатывается в ужасе, почему в шоколадных глазах сияет радость? Как он может прикасаться к нему после того… а ведь наверняка было – он никогда не считал нужным отказывать себе в удовольствиях… Хирума до крови прикусывает губу изнутри – держи, держи лицо, чертов демон – рот наполняется мерзким железистым привкусом отчаяния. Как такое возможно искупить? «Не помню» не оправдание. Ничто не оправдания тому, кто причинял боль тому, кто его любит. Тихим ужасом пришло осознание – Сена простит, уже простил… нет, даже не обижался – понял и принял. Как многое другое, в его непутевой демонической жизни. Он сам не простит себя… Сена смотрел на него, следил и понимал, что только началось. Все началось. Йоичи понял. Понял и... "Он винит себя", - у Сены снова противно задрожали руки. - Не надо, - он взял его ладонь в свою. "Не вини себя. Йоичи это ничего, правда. Не надо, пожалуйста. Я знаю, что ты сейчас думаешь. Я знаю, что ты чувствуешь. Я все знаю..." - Не надо, - у него дрогнул голос. На него взглянули с удивлением. - О чем ты? – спросила Мамори. Сена бросил на них взгляд и молча покачал головой. Он-то знал. А если Хирума хочет делать вид, что ничего не понимает, то пусть. - Ничего... - он вздохнул и попытался улыбнуться. - Я просто... - он неопределенно махнул рукой. Повисла неловкая пауза. Первой не выдержала менеджер. - Я, наверное, пойду… - Посмотрела вопросительно. – Хирума-кун, ты точно в порядке? Капитан кивнул отстраненно. Девушка торопливо выскочила за дверь остро понимая, насколько она тут лишняя сейчас. Сена молча проводил взглядом захлопнувшуюся дверь и повернулся к Йоичи, кусая губы, пытаясь поймать чужой взгляд. И не выдержал все-таки, обнял, притискивая к себе до боли. Внутри стягивало, стискивало сердце, словно руками пережимало, а сейчас сдавило напоследок и теперь отпускает, выдерживает липкую паутину отчаяния и страха. И впервые за столько дней сердце действительно бьется, а Сена может дышать. И чужое дыхание слышит – ровное настолько, что кажется, что у капитана в голове метроном – вдох на четыре такта, пауза, выдох опять на четыре… И ладони на спине – как неживые. Касаются бережно, но не более. И глаза… закрыты. Сена молча выдыхает и берет его лицо в ладони. - Посмотри на меня. Йоичи. - Мальчишке отчаянно хочется вернуть себе его, его улыбку и глаза. - Не вини себя... Хирума послушно поднимает ресницы. Смотрит на Сену. Уголки губ приподняты – почти улыбка – неживая, маска улыбки, тень. И два зеленоватых зеркала, в которых отражается два крошечных взъерошенных раннингбэка. - Дурак... Ты ни в чем не виноват... - Сена стискивает его, целует в замерзшие стылые губы. - Не нужно так. Правда, это ничего, это не страшно... Не вини себя, вот же мы, все хорошо, правда... - Дурак. – покладисто соглашается Хирума и целует в ответ. Бережно, едва касаясь. Ему не понятно, как можно так легко забыть и простить. Ему не понятно, как теперь простить себя и принять произошедшее. Как искупить. Сена почти всхлипывает от этого прикосновения и отстраняется. Чужая вина такая же горькая на вкус, как и собственная - не удержал, не помог, даже сейчас не может... А ведь он хочет, хочет вернуть все, без вины, без горечи, без этой пустоты в родных глазах. - Дурак... - он смотрит беспомощно и, наклонившись, больно вцепляется зубами в плечо. - Хватит уже, мы оба виноваты. Хирума даже не вздрагивает, хотя укус наверняка болезненный – во всяком случае, Сена очень старается. Проводит ладонью по растрепанным каштановым вихрам – невесомо. - Ты-то в чем? - Я не смог тебя защитить, - у Сены срывается дыхание от еще одного прикосновения - невесомо, не трогая, так... Словно он снова тот Хирума, который не давал себя коснуться. И не хотел касаться в ответ. Тот, которого Сена боялся. Того, кто делал больно. А Йоичи делает сейчас своим отказом от всего. Словно мертвец от того, живого, любимого человека. Снова не Йоичи. Снова... Сена снова не смог вернуть его. - Мне страшно сейчас... Потому что я снова не смог. Даже сейчас не смог тебя вернуть. Потому что... - он всхлипнул. - Ты опять мне не отвечаешь. Словно тот... Делаешь больно так. Отталкиваешь... А я снова не могу дозваться, - Сена ткнулся в его плечо, давясь судорожными всхлипами. Каково проигрывать и терять только обретенное снова, Сена? Хирума вздрагивает. Ощутимо, всем телом, как от удара. И сразу стискивает, прижимает со всей силы не оставляя возможности вздохнуть. - Ты что… - Беспомощно, зло и как-то… будто обижено даже. – я… И сказать нечего, слова бесполезны здесь. Хирума – адский стратег – чувствует себя беспомощнее щенка. Где та грань, за которой придет понимание? Как вернуть улыбку такому дорогому человеку, не причиняя еще большей боли? Он не знает, он так и не научился понимать – доверие. Сена всхлипнул снова, стиснул, чувствуя родные руки совсем рядом, привычно. - Не отталкивай меня больше... Пожалуйста. Не нужно... И все. Просто не делай так больше, - он взял его лицо в ладони, огладил кончиками пальцев скулы. Йоичи слабо улыбнулся, но мальчишка видел, как понемногу уходит из его глаз мучительная боль и вина. - Спасибо... - Сена улыбнулся, сморгнул туманную пелену перед глазами. Поцелуй получился бережным, изучая друг друга, заново учась - доверие, нежность - делить на двоих. Празднуя общую победу. - Люблю... Йоичи целует его, вздрагивает под прикосновениями, и никак не может остановиться – проводит ладонями по плечам, спине, перебирает волосы на затылке и чувствует, как уходит с чужих губ стылая горечь, как отчаянно стискивает его плечи мальчишка. «Что мне сделать, чтобы тебе стало легче?» - Люблю... - Сена откидывает голову, смотрит - в глазах уже нет этого больного, отчаянного. Для него уже нет того, что было до. Он хочет настоящего. - Йоичи... - "скажи мне... скажи мне это". - Я тоже люблю тебя... - вздрагивает, внезапно севший голос. Вздрагивают пальцы, путающиеся в волосах. Отчаяние плещется на дне зрачков - разве имею я право так говорить? - Да, - у Сены сияют глаза, светятся - "ты же знаешь, что можно" - Люблю, - "я хочу слушать тебя" - Йоичи, - "не бойся, все можно, нужно, не думай о другом" - Я с тобой. - Я знаю, - шепот невесомый, почти беззвучный. – я помню твое обещание... «...и жалею, что не освободил тебя от него» У капитана вздрагивают пальцы. Сена это чувствует и плечи напрягаются едва заметно, но это он тоже чувствует. Тоже боится? Или… или что? Нет ответа. Смотрит пристально, зрачки бездонно-черные. И кивает скорее сам себе. - Пойдем, ты когда последний раз спал-то нормально, чудо в перьях? Можешь переживать и казниться сколько угодно, чертов демон, но о мальчишке надо позаботиться. Из-за тебя он сейчас вздрагивает от малейшего шороха, жмется к тебе перепуганной зверушкой и боится отпустить твои пальцы, что бы снова не вернуться в тот кошмар, который ему устроил ты же. Куда его теперь домой отвести? А согласится? Сможет нормально заснуть, не вздрагивая, не давясь ужасом, что это был всего лишь сон и его снова оттолкнули? К себе? А что там, ты знаешь себя – того, прошлого – что ждет вас там? Скорее всего ничего страшного… но… ладно, рискнем. - Не помню, - Сена махнул рукой и улыбнулся. Не спал… он много думал, засыпая только под утро, и просыпался каждый раз как от кошмара. Чтобы в очередной раз прийти в школу и понять, что он не кончился. А сейчас… - Пускай… Еще высплюсь, не всю же жизнь спать, - он тихо хмыкнул. Домой шли пешком. Сена все время держал Йоичи за руку, чувствуя себя беспомощным ребенком, потерявшимся в темноте. Одергивал себя каждый раз, но все равно не мог отпустить. Словно кошмар опять встряхнул осевшую в душе муть. Чужая ладонь была теплой и надежной, ярким огоньком посреди ужаса. Он не отпустит ее. Больше нет. Уже было. Сколько раз было, когда цеплялся за нее, как за последнюю надежду. И сейчас не изменилось ничего. От того, что ты все время будешь бояться, лучше никому не станет – запомни это. «Я знаю» Перед калиткой Хирума останавливается и … Сена смотрит удивленно – принюхивается. И действительно капитан ведет носом, потом кивает сам себе и ухмыляясь встряхивает головой. Бурчит что-то неразличимо-матерное и перегнувшись через калитку достает что-то с ее обратной стороны. Две гранаты, Сена удивленно моргает. На дорожке к двери – четыре шага – придерживает Сену за плечо и аккуратно снимает растяжку. Вытаскивает из травы еще одну гранату и сует их все мальчишке. Процедура открывания двери затягивается дольше чем обычно и все равно, прежде чем ее открыть Хирума отстраняет Сену и осторожно тянет дверь на себя. Из открывающегося проема выплескивается струя пламени. Сена ойкает и едва не роняет гранаты. - Какой я предсказуемый. – Фыркает Хирума и первым заходит в дом. Убирает в токонома стоящий напротив двери огнемет и снимает в коридоре еще пару растяжек с гранатами. – Вроде все. Проходи. - Кивает мальчишке, топчущемуся на пороге. - Ага, - Сена осторожно сгружает гранаты в ближайший с ними ящик, у Йоичи они вечно стоят везде и всюду, так что это неудивительно. - Давно я тут не был… Ох, зря ты это сказал, малыш… У Хирумы напрягаются плечи и он торопливо отворачивается, делая вид, что поставить автомат к стене и передвинуть вот это странное орудие дело чертовски важное и очень захватывающее. Сена кусает губу, ругая себя последними словами – сказал, не сдержался, понимаешь ли, а теперь… Он придвинулся к Йоичи, обнял, вжался всем телом. - Извини… я не хотел этого говорить… Ты же уже должен был понять, малыш. Для него нет этой недели. Просто нет. А ты опять, снова напомнил о том, о чем не знает и за что не может даже извиниться. Потому что он не знает. И если ты простил его сразу же, даже не задумываясь, то он не может так. Ему плохо. А ты сейчас делаешь еще хуже. - Ничего страшного. – Хирума ерошит ему волосы на затылке, обнимает плотнее, притискивает к себе. – Пойдем, что ли, глянем что тут можно сообразить к чаю? «И не только» читается за сказанным. Хирума не знает, что ждет его теперь, последнее время в его доме хозяйничало чудовище, которым он был когда-то. Впрочем, если с тех пор ничего не изменилось то… ничего. В те времена ему было глубоко наплевать, что и как у него дома, просто берлога где можно безопасно отоспаться. Кухня встречает их неопрятными пятнами на столе – кофе и балистолл с ходу опознает Хирума, раскиданным оружием – ну это неизменно, слабо улыбается Сена, и несколькими грязными чашками в раковине. У одной отбита ручка и по боку тянется трещина. Они переглядываются и с некоторой опаской заглядывают в холодильник. У Сены приступ дежавю – батарея собачьих консервов и несколько бутылок острых соусов. Когда-то – кажется, что века назад – он старательно пытался разыскать в этих же условиях банку тунца, что бы сделать на завтрак омлет. Кстати… - А давай омлет сделаем! – Сена оборачивается к Йоичи и задумчиво на него смотрит. – Я займусь яйцами, а ты… может, попробуешь найти тут тунец? – мальчишка с некоторым сомнением осматривает холодильник. – Давай, так быстрее будет, - он улыбается, берет себе яйца и идет на поиски посуды и сковородок. Которые находятся как ни странно на своих местах. Видимо, эта привычка была у Йоичи еще до их знакомства. Хирума только качает головой. Его тоже настигают воспоминания об их первом утре и он тихонько начинает насвистывать первые такты битловской «вчера». Если тунец в этом холодильнике и есть то… ну точно. До появления в доме мальчишки он не понимал, зачем хранить в доме овощи и сваливал консервы в овощное отделение. Заодно он выставляет на стол возле плиты мирин и соевый соус, все равно понадобятся. Мелкий суетится с миской и венчиком. Немного нервно, все еще не до конца поверив в реальность возвращения. Хирума хмыкает и обнимает его за пояс, утыкается подбородком в макушку и стараясь чтоб звучало поехиднее интересуется: - Что еще, шеф-повар-сама? Сена, подхватив его мотивчик, мурлыкает и трется о его подбородок, улыбается весело, чуть скосив на него глаза. - Я вот тут подумал… о кофе. Как тебе идея? – мальчишка погладил его по рукам. - На ночь? – Хирума ловит его пальцы и тут же отпускает. – По-моему, не лучшая идея. Чай логичнее. Сена возвел глаза к потолку – ну совсем не меняется. - Тогда чай, - он вздохнул и скорчил грустную рожицу. – Сделаешь? Пожа-а-алуйста, - он улыбнулся и молитвенно сложил руки. – Так быстрее будет. Йоичи осторожно покосился в раковину. - А ты в курсе, что для этого придется помыть посуду? – Спросил задумчиво. Выудил из кучи отбитую ручку и отправил в мусорное ведро, следом отправились остатки чашки, она все-таки, развалилась на две половины у него в руках. - А, точно, - Сена отставил миску с яйцами и чуть пихнул его в бок. – Сейчас сделаю, - мальчишка замурлыкал снова, сосредоточенно оттирая чашки, а когда закончил, мимоходом вытер и столы. – Все, теперь можно делать чай, - он снова занялся омлетом. Хирума зарылся в свои запасы трав и чаев – чайник он поставил, пока Сена мыл посуду и теперь задумчиво закидывал в заварочник немного того, чуть этого и еще вот это. - Еда пахнет готовой. – Сообщил безапелляционно, когда закончил с чаем и снова устроился подбородком на макушке у мальчика. - Уже? – Сена посмотрел на омлет и кивнул. – И правда, - он подтащил ближе тарелку и переложил готовую еду на нее, шлепнул Йоичи по руке, потянувшемуся было к тарелке. – Горячо! Подожди еще чуть-чуть. Чтобы дотащить омлет до стола без потерь пришлось использовать все способности к уклонению и собственную скорость. Йоичи-то все равно было, как есть – хоть со сковородки, а тут еще и не дают! - Слушай, это мысль! – Хирума таки урвал себе кусок омлета и теперь жевал его, едва не запивая жутко острым соусом. Сена попробовал капельку как-то и потом полчаса чувствовал себя огнедышащим драконом. – Надо будет пустить вас тренироваться с мисками собачьей еды и в обществе Цербера… Сена поперхнулся. Хирума хихикнул, довольный отвлекающим маневром и стащил очередной кусок с тарелки замешкавшегося мальчишки. Сена покосился на его тарелку и начал контратаку – опыта у него теперь было больше, но Йоичи все равно отбивал почти все атаки, умудряясь таскать себе куски. Правда, один кусок Сена все равно урвал – пришлось, правда применять отвлекающий маневр в виде поглаживания по ноге под столом, но оно того стоило. Когда они легли спать Хирума сразу же, по-хозяйски подгреб мальчишку под бок, притиснул, уткнулся носом в волосы. Сена вдохнул родной запах и обнял его, чувствуя себя абсолютно, безгранично счастливым. Вот теперь все точно встало на места. - Спокочи. Вместо ответа Йоичи приподнял его лицо за подбородок и поцеловал. Нежно, мягко – обещанием – все будет хорошо. Они так и заснули, прижавшись друг к другу, и Сена впервые за все время уснул спокойно, слушая чужое сердце под ладонью. Он проснулся уже утром, все так же под боком у Йоичи. За окном ярко светило солнце, несвойственное для раннего утра, когда они вставали на тренировку. Сена даже удивился – проспали что ли? - Йоичи, мы?.. – он не смог даже закричать, только беспомощно всхлипнул, глядя в его лицо. Мертвое лицо. С запекшейся кровью на виске. Любимые глаза были открыты, и темно-зеленая радужка помутнела, став грязно-серой. - Йоичи… - Что, сученыш, проснулся? – Сена обернулся, замер снова, сглатывая горькие слезы. Его окатило почти животным ужасом – убежать. Быстрее! Пока он еще может… Не успел. Йоичи. Нет, тот Хирума поднялся из кресла, лениво крутанул в пальцах пистолет. - Ты… - Не ждал, правда? – Хирума склонил голову набок, растянул губы в оскале. – Думал, убежишь, дерьмовая игрушка? - тронул дулом его подбородок, скользнул языком по щеке. – Думал, не увидишь больше, спрячешься за полюбовничком? – пистолет, знакомый Глок, ушел в сторону и выстрелил. Еще и еще, еще и еще. А Сена понимал, что не может двинуться, чувствуя на руках чужую кровь. Алые капли текли по пальцам, узорами расчерчивали ладони. - Не вышло, малыш, - жесткая ладонь коснулись его горла, очертили контур лица, почти сладострастно коснулись правого века, царапнув ногтем. – Ты скучный. А что делают с такими игрушками? – пальцы обхватили горло, сжали, притиснув к кровати. – Правильно, их выкидывают, - Сена забился, пытаясь вырваться, хрипя беспомощно распахнутым ртом. – Ломайся поскорее, - чужой язык коснулся щеки, смазал алое, скользнул по губам. – Не заставляй ждать... * Хирума, которому так и не удавалось толком заснуть – тупо саднило голову, боль пульсировала в затылке по шее стекая к лопаткам – поминал недобрым словом Анезаки. Хотя и соглашался, что приложить его, непутевого, ей следовало намного раньше. Лучше сразу же. Можно было бы встать за обезболивающим, но не хотелось тревожить мальчишку заснувшего у него на плече. Мелкий прижимался к нему, цеплялся отчаянно и что-то бормотал во сне. Хирума прикрыл глаза продумывая завтрашнюю программу тренировок. Мальчишка снова что-то бормотнул и повернулся на спину, наконец отпустив капитана. Видимо жарко стало. Хирума пользуясь случаем встал и отправился к аптечке за таблеткой обезболивающего. А вернувшись ахнул – мальчишка сжался в комочек и всхлипывал-хрипел прижимая ладони к горлу. - Проснись! – Йоичи затряс мелкого за плечи, выдирая из кошмара. – Сена! Что с тобой, мелочь? Проснись! Сена всхлипнул, распахнул мутные, непонимающие глаза, все еще в плену чужих рук, забился, пытаясь вырваться и не сразу понимая, что его зовут по имени, трясут, пытаясь разбудить. - Йоичи? – голос задрожал, сорвался. Мальчишка всхлипнул и вжался в родное тепло, заревел в голос, захлебываясь судорожными рыданиями. Хирума его обнимал, гладил по спине и волосам, утешая. И до крови закусывал изнутри губу, чтоб не сорваться, не заорать в ужасе от того, что натворил. - Ну же, Сена, не плачь. – ладонями по спине, стряхивая липкие нити кошмара - Успокойся, все хорошо. Я здесь, я люблю тебя, все хорошо. - Он… он убил тебя… - Сена давился словами, выталкивая их из себя с судорожными выдохами. – Застрелил… а я опять… опять ничего не мог… - Шшш. – легко догадаться кто «он» и не остается ничего, кроме как тормошить, утешать, доказывая. – Все хорошо, Сена, все хорошо. Я здесь, это я. Я люблю тебя. Ну же, не плачь. И плевать на то, что обычно он не вытолкнет из себя и десятой части того, что говорит сейчас. Йоичи усмехается грустно – вот за это, можно сказать спасибо тому удару по голове, но как же ужасна оказалась цена. Сена успокаивается не сразу, но постепенно стихают и судорожные всхлипы, только дыхание все такое же прерывистое. - Я тоже люблю тебя… люблю, Йоичи… - он утыкается лицом в его грудь, сжимает зубы – сколько можно? Опять кошмары. Снова. Почему он не может просто забыть? Днем это легко, а ночью?.. Он не хочет видеть это снова. Не хочет! Хирума на руках тащит его в ванну, не слушая слабых протестов и так и держит, пока мальчишка смывает с мордашки разводы от слез. Потом, вернувшись, усаживает на колени, лицом к себе. Сцепляет руки на лопатках, чтоб не дергался сбежать и пристально смотрит в лицо. Это тяжело, но надо. - Ты больше не веришь в меня? – Слова даются с трудом, царапают горло, горчат на языке - злые. У Сены обижено вздрагивают брови и расширяются глаза. «почему ты так решил!» безмолвным вопросом. - Если ты веришь в меня, то почему боишься, что я могу вернуться в то состояние? Сена закусывает губу, отводит глаза. Почему боится? Он боится не этого… он боится… чего? Потерять? Значит, да, боится... Йоичи? Нет. Его он не боится. А чего тогда? Чего ты боишься на самом деле, Сена? - Я не боюсь… Я боюсь себя, - выходит глухо и беспомощно. Он не знает. Ему страшнее от того, что он видит. Не желая этого, забыв, заперев внутри себя… Ты видишь свои страхи, малыш. А значит боишься. Ты должен избавиться от этого. «Я не знаю, как…» Вдвоем. Найдите это вдвоем. - Я не боюсь тебя… я верю тебе, не нужно… я боюсь своих снов… не реальности, а их… я люблю тебя, не говори так… - Сена стиснул его плечи, смотрел прямо в глаза, не давая себе больше отвести взгляда. - Вечно у тебя сны виноваты. – хмыкает Йоичи и подается вперед кладя конец этой глупой беседе, давно проверенным способом. У мелкого губы еще солоноватые и мелко подрагивают. Ничего, они знают способ, как с этим справиться. А что завтра рано на тренировку… ну, наверное, у них еще есть гуарана... Хирума лежал, задумчиво разглядывая потолок. Мелкий наконец уснул, угнездившись у него на груди и теперь можно было, лениво перебирая пушистые прядки, обдумать произошедшее. Голова снова тупо саднила, но теперь стратег предпочитал потерпеть и отвлечься. Мальчишка забормотал что-то, вздрогнул и Хирума сильнее прижал его к боку. - Все хорошо, спи, я рядом. Мелкий затих, засопел спокойно. У нынешнего Йоичи было преимущество перед тем, который занимал его место. Он знал того себя, а тот его нет. Бред какой выходит, хмыкнул стратег тихо. Жаль не выходило вспомнить, что же творил это время. Впрочем… он помнил себя того, а значит… Блокнот обнаружился там, где ему и следовало быть. Хирума пролистал его, чуть щуря глаза – света далеких фонарей было маловато, а зажигать лампу он не хотел, пусть мальчишка спит. Все оказалось верно – привычка выплескивать «лишние» мысли на бумагу никуда не делась и сейчас он читал, что же испытывал на самом деле. «Черт побери, почему они считают, что могут?», «Не позволительно так сближаться…», «перестреляю нафиг!» Страх, это был такой знакомый страх – не подпустить, не позволить даже подумать, что в нем есть хоть что-то человеческое. Но маска довольно быстро начала трещать по швам – стратег перелистнул пару страниц. «Не могу поверить, мне что, хочется сделать этому сопляку приятно? Кого черта, пусть выполняет свою функцию и убирается!», « Я же не мог, в самом деле… Твою мать!!! Что происходит, что с моей головой?!» Мог стратег, мог и все-таки сумел сделать этот шаг. И даже не пожалел. «Я что испытываю чувство вины?» Судя по записям, он бы вернулся в нормальное – нынешнее, мысленно поправил сам себя Хирума – состояние через какое то время. Вопрос, выдержал ли бы мальчишка эти несколько месяцев? Да, пожалуй, надо будет поблагодарить чертову менеджера за этот удар. Подарю ей новую швабру, клыкасто ухмыльнулся стратег. И решил больше не думать на эту тему. Во всяком случае пока. Потому что мальчишка снова начал вздрагивать и ерзать у него под боком, всхлипывая и поскуливая беспомощно и жалко. Блокнот отправился под кровать, и Хирума плотно обхватил мальчишку за плечи. - Шшшш, все хорошо, хорошо. – успокаивание никогда не было его сильным коньком, но что-то подсказывало, что главное сейчас не отпускать и не молчать. * Сене снилось, что он в помещении клуба, и капитан сидит на лавке что-то разглядывая под ногами. А потом поднимает голову и Сена видит пыльный, злой взгляд того, не-йоичи. Он хочет убежать, но ноги не слушаются и за спиной с гильотинным лязгом захлопывается дверь, клацает замок. - Думал сбежать, выщенок? – Почти ласково говорит Хирума, растягивая губы в насмешливой ухмылке. – Ну иди сюда… Сена почти против воли, как на аркане, делает маленький шажок и… Жесткие теплые руки обхватывают его за плечи и в макушку упирается острый подбородок. - Съеби в туман, аватара хренова, никуда он не пойдет. – Раздается над головой насмешливый голос. - Сам съеби, - дернул плечом недовольно Хирума. – тебя нет, мальчишка мой. И палит на вскидку, не особо заботясь, что может попасть в Сену. Йоичи легко, слишком легко – как во сне, думает Сена – уходит от выстрелов и отпихивает раннингбэка к стене. Сена сползает на пол – ноги не держат, дрожат противно коленки. И смотрит, смотрит на двоих – одинаковых – зуб в зуб, отражением оскалы-ухмылки, прищур – один в один. Всей разницы, что у одного глаза пустые, пыльные, будто грязным льдом затянуты, а у второго живые, настоящие... любимые. Сена стискивает руки, не зная, чем он может помочь Йоичи. А тот в помощи и не нуждается, сколько не палит тот, второй – пули проходят мимо – на волосок, но мимо – и смеется, смеется, танцует почти, уворачиваясь от выстрелов. - Ты же маска, как ты можешь мне навредить? – Спрашивает насмешливо, когда выстрелы смолкают и не-йоичи остервенело дергает курок вхолостую. – Ты всего лишь кусочек страха, который стал броней. А потом они просто стоят и смотрят друг на друга. И Сена понимает, вот это куда страшнее стрельбы, потому что то что сплетается в их взглядах, клубясь выползет откуда то из глубины – это и есть самое опасное, то, что может снова забрать у него Йоичи. И он встает. Ноги подгибаются, не слушаются, но он все равно встает и делает шаг. Неимоверно тяжело, воздух густой и клейкий, как паутина, тело не слушается но он делает еще шаг и протягивает руку. Еще немного и он все-таки касается своего капитана, прижимается к плечу, обхватывает за пояс – я здесь, ты нужен мне. И напряжение лопается, с жалобным дзыньком, как перетянутая струна. - Ты просто маска. – Спокойно и чуть устало говорит Йоичи и поднимает пистолет. – ты больше не нужен. Сена не слышит выстрела, но тот, второй, вдруг разлетается на куски, будто взорвавшись изнутри и на пол падают куски пустой оболочки, будто кто-то слепил из папье-маше достоверную копию. Йоичи трогает отлетевший им под ноги кусок носком ботинка и осколок рассыпается в пыль. - Вот и все. – говорит капитан и прижимает Сену к себе. – Теперь все хорошо. - Хорошо. – соглашается Сена пряча лицо у него на груди. - Хорошо… - шепчет он тихо, просыпаясь. Улыбается Йоичи сонно, гладит его по рукам. – Мы его победили, - он вздыхает и закрывает глаза снова. Жмурится счастливо. – Ты победил…