вечно молодой?

Вечно молодой? Сегодня Донхеку исполняется восемнадцать лет. В июньский день, когда зелень деревьев слегка колышется от ветерка, а на горизонте только встает солнце, такое же яркое, как и сам Ли. Именно сегодня он становится совсем взрослым, ответственным. На его плечи вскоре лягут множество обязанностей и забот, но сейчас он об этом не думает, а лишь рассматривает розовые небеса в четыре часа утра, сидя на крыше дома с бутылкой пива и сигаретой в руках. А еще рядом с юношей неизменно Минхен, который в этот еще столь ранний час согревает своим жаром, который он излучает. Сейчас еще совсем холодно, но рядом с Ли очень тепло и уютно. От него буквально исходит аромат спокойствия и умиротворенности, а еще невероятного комфорта. Минхен пахнет мятой и цитрусами, а еще сигаретным дымом, который никогда не выветривается из одежды парня, — это особенный наркотик Донхека. Он утыкается ему в шею носом и дышит. Дышит глубоко, и все в мире отходит на второй план, когда первые лучи восходящего солнца бьют ему прямо в глаза. Ли тянет ладонь прямо к яркому диску, а лучи продолжают сиять меж пальцев, обжигая. — С днем рождения, Солнце, — шепчет Минхен низким голосом, а своими крепкими руками прижимает Донхека еще ближе к себе, чтобы никогда не отпустить, не потерять. Он поглаживает шершавыми, израненными пальцами запястье младшего, и тот млеет в его объятиях. По телу парня разливается невероятное тепло. Юноша чувствует себя сейчас на краю света, находясь здесь, на высоте нескольких этажей над землей, где изредка проезжают автомобили, за рулем которых сидят сонные водители. Город постепенно просыпается. Просыпается и сердце Донхека. Рядом с Ли его друзья: тихий китаец Ренджун и Джено, который готов всегда заступиться за вечно побитого Ченлэ, как маленького и слабого котенка; Джемин, теплый, но несчастный; и Джисон — самый младший. Рядом с ними Донхек чувствует себя живым. Они его семья, которой у него никогда не было. И он боится их потерять в своей взрослой жизни. Боится, что разбросает их судьба далеко-далеко. Но верит, что никогда не забудут друг друга. Сегодня особенный день, а потому Ренджун несет торт со свечами, купленный на последние карманные деньги, и все ребята обнимают крепко-крепко Донхека, поздравляя с совершеннолетием. И одному лишь Донхеку печально до дрожи в руках, но он улыбается и старается веселиться. И понемногу счастье и вправду наполняет его изнутри. Минхен стоит немного в стороне от ребят, которые суетятся вокруг Донхека, и курит, а младший Ли и не ждет от него поздравлений. Он понимает все по его взгляду, полному тепла и заботы. В его темных, почти бездонных глазах, он утопает, когда друзья что-то произносят ему. Что-то странное сегодня с ним происходит. Не так, как обычно. Ему хочется кричать, но кричать негромко, даже беззвучно. «Люблю», — проносится в мыслях Хека, и он даже не знает кому адресовано это слово: друзьям, этому дню или Минхену. Полуденное солнце необычайно горячее, как пылающий костер, когда ребята (семья) плетутся по улицам города, по родному району, где люди живут бедно, но как-то по-настоящему. Изрисованные граффити стены, стеклянные бутылки из-под алкоголя валяются тут и там, а им весело, — это их дом. Тут и родная школа, которую Донхек заканчивает, тут и закоулки, которые они исследовали вдоль и поперек, гуляя целыми днями, а рядом маленький обшарпанный магазинчик, где им всегда продают сигареты и выпивку. Может, они и не знают физически друг друга целую вечность, но их души и сердца уж в точности наоборот. Брошенные всем миром, им всем суждено было встретиться, и ничего не могло помешать этому. Жить моментом — вот, что они ценят. Им временами больно, когда из губы течет кровь, а на теле нет и живого места, а иногда и больно совсем по-иному, ведь сердце болит. Но еще чаще им весело, весело до бабочек в животе, и они счастливы в своем особенном мире. Мире только для них семерых. Постепенно солнце уходит из своего зенита, и жуткая жара отступает. Донхек сидит под кроной дерева на зеленой траве рядом со старой детской площадкой, вытирая со лба капельки пота, маленькие жемчужины на бронзовой коже. Он ест остатки торта и персики, украденные у незадачливого торговца, а по рукам течет липкий, но очень сладкий сок фрукта. Он наблюдает за другими: Джемин и Джено смеются неподалеку, закуривая очередную сигарету, и Ли младший удивляется, как они все еще живы, после количества табачного дыма, который ежедневно заполняет их легкие; неподалеку сидит Ренджун, разглядывающий очередные бордовые гематомы на руках, а затем приподнимает футболку и видит еще один на тощем животе, — получил он их скорее всего от злосчастных одноклассников, которым китаец не может дать сдачи, но те уже почти наверняка поплатились не меньшими травмами от жилистых кулаков Джено и Джемина, которые всегда заступаются за него, хотя тот просит этого не делать; Ченлэ и Джисон что-то энергично обсуждают, а затем бегут так быстро, как только могут, заливаясь радостным смехом. Хек удивляется тому, откуда у них берется столько сил. И Ли просто улыбается счастливо. Он не видит Минхена, но чувствует на себе его взгляд, буквально знает, что парень поблизости: оборачивается и замечает того у забора, наблюдающего за ним. Их взгляды пересекаются, и Донхек вовсе не спешит разрывать их визуальный контакт. Он, словно ударенный током, вздрагивает и чувствует искры внутри, прижимая ладонь к груди, где неожиданно трепещет сердце. Он знает его слишком хорошо, но в то же время не знает вовсе. И юноша вновь чувствует себя семилетним ребенком, одиноким и брошенным. Вспоминает то время, когда был совсем один, без семьи и судьбы, когда у него отняли все без остатка. Один во всем мире. Вспоминает теплые руки восьмилетнего Минхена, который прятал младшего в своих объятиях от страшных раскатов грома. Он весь трусился и плакал, а старший его успокаивал, шептал на ухо что-то успокаивающее, совсем как взрослый. И малышу Донхеку сразу становилось легче; все в мире переставало существовать, кроме тепла Минхена. Родной. С того момента Ли еще ни разу не покидал младшего, заботливо его оберегая… Из раздумий парня вырывает свежий вечерний ветерок, который треплет пряди волос и немного щекочет шею. Взрослый, но в душе еще совсем ребенок. Он улыбается навстречу вечернему солнцу и небесам, окрашенным в цвета лесного пожара. Он улыбается миру, полному трудностей; улыбается своим друзьям. В какой-то момент Джено даже тормозит и немного с подозрением спрашивает: — Ты чего такой радостный? — Я просто счастлив, — они все замирают, Донхек молчит, а затем добавляет. — Я счастлив рядом с вами и ни с кем больше. Джено лишь отвечает улыбкой, пряча руки в карманы джинсов, где спрятаны пачка сигарет и почти пустая зажигалка, и продолжает идти. Джисон и Ченлэ только смеются, приговаривая, какой же дурачок их хен. Затем они получают хороший такой подзатыльник от Джемина, а Ренджун плетется за ним и тоже хихикает. Минхен идет позади всех и, наверное, сейчас прожигает взглядом Донхека, а на щеках его ямочки от улыбки, которую тот тщетно пытается задавить. Младший Ли это чувствует, даже не оборачиваясь. Иногда Минхен может показаться каким-то бесчувственным, даже ледяным, но Хек точно знает, что тот лишь скрывает все тепло и любовь внутри себя, храня их для особых моментов. На самом деле, он тот еще ребенок, но бывает таким очень редко. В такие мгновения хен даже немного смущается, когда все внимание ребят направляется на него, такого непривычно уютного и искреннего. «Да, я черт возьми умею улыбаться и шутить тоже умею», — бормочет тогда старший и улыбается ярко-ярко. Он, как отец: часто холодный, но сердце его горячее. Ли переворачивает бутылку, допивая последние капли пива, а после чувствует прохладные капли, падающие сверху ему прямо на лоб. Начинается дождь. Освежающий, нужный, чтобы очистить этот мир. И ребята срываются с места — бегут со всех ног, сами не понимая зачем. Но просто устремляются вперед, промокая насквозь, когда из-за сильного ливня уже и не видно ничего вовсе. Одежда липнет к телу, а в обуви уже настоящие озера, но кому это важно? В то время как люди пытаются найти укрытие от дождя, то семерке все ни по чем. Улица сменяется другой улицей, но все они знакомые, давно изведанные. Ченлэ заскакивает на спину Джисону, и вот они уже радостно кричат, а затем чуть не валятся на землю, когда Пак поскальзывается на мокром асфальте. Лишь тогда ребята тормозят, когда забегают в один из закоулков, скрытый от дождя. Адреналин хлещет так, словно бы они совершили самый невероятный подвиг. Кажется, что спасли целый мир. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, а на небесном полотне постепенно зажигались мириады ярких звезд, которые по-особенному яркие летними вечерами. Неоновые вывески старых магазинов и ночное небо озаряли ребят, слегка пьяных, до последней нитки промокших и потерянных. Однако потерялись они не меж знакомых улиц, а в себе. Этот юношеский период, который позже они будут вспоминать с ухмылкой и горечью, — непонятное, но в то же время очаровательное и захватывающее время: время для подвигов (маленьких и не очень), настоящей дружбы и первой любви. И не имеет значения, разобьется ли сердце на мелкие осколки или же на душе ураган, они так молоды, что им все в мире нипочем. Самые важные вещи кажутся пустяковыми, а мелочи воспринимаются слишком близко к сердцу. И это абсолютно нормально, потому что живут они по-настоящему, искренне, не задумываясь о далеком будущем. Их не гложет то, что будет завтра. Только сегодня — и ничего больше. В какой-то момент Донхек понимает, что по улицам города он идет уже один и смотрит вверх, устремляя взор к звездам. Неподалеку Минхен почти беззвучно следует за ним, как тень. Сегодня звезды яркие и их так много, что Ли сбивается со счету каждый раз, пытаясь сосчитать. Это бессмысленное занятие, но парень так привык с детства, пытаясь оттянуть что-то неизбежное. Ночь — время откровений, когда в голову лезут самые личные мысли и воспоминания, которые в любое другое время скрыты глубоко в душе. Хеку уже восемнадцать, но ему все так же хочется всего лишь заботливых объятий и добрых слов, которых он был лишен с раннего детства. Наверное, он навсегда останется тем самым восемнадцатилетним юношей из прошлого. Безрассудным, слегка вспыльчивым и очень ярким. И это прошлое вершится прямо сейчас, а потому не хочется терять момент, который так идеально подходит, чтобы выразить все, что накопилось в душе. — Минхен, — обращается Донхек, оборачиваясь, а старший немного медлит, а затем поднимает свой взгляд, опущенный к земле. Юноша сам не понимает, что делает: зачем говорит и произносит его имя. Наверное, так подсказывает ему ночная тишь. — Я потерялся, кажется. Он замолкает, а затем добавляет как-то совсем печально и растерянно, как совсем маленький ребенок: — Не хочу идти домой. Не хочу идти туда, где нет тебя. И эти слова звучат даже слишком искренне, разбивая ночную тишину. Так громко, что перед глазами темнеет и мир теряет свой нормальный вид. Вселенную Донхека невозможно представить без Минхена — его путеводной звезды, единственного источника тепла и заботы. Он состоит всецело из него. Хек с трудом перебарывает желание схватиться за грудь, где бушует буря. Ему хочется прижаться ближе к своему хену, слушая его размеренное дыхание, чувствуя тепло рук, зная, что он в безопасности. Они никогда не были друзьями. Нет, они были чем-то большим. Минхен стал чем-то большим для Донхека, чем самый близкий человек в мире. Кажется, это его смысл существования — лишь благодаря ему он продолжает чувствовать себя живым. И младший не мечтает ни о чем большем, нежели о взаимности чувств своего Минхена. Да, это так глупо и наивно верить в любовь такую чистую и искреннюю, но разве сейчас не то самое время, когда стоит совершать все самые невероятные глупости? — Не хочу взрослеть, — продолжает Хек, и голос его немного дрожит. И он не может понять, о чем думает Минхен: он лишь смотрит прямо в глаза младшему. Ему так хочется больше знать о нем, лучше понимать его, но как разбить эту ледяную стену, которую так старательно старший выстраивает вокруг себя? Иногда становится так страшно от мысли, что он отвергнет Донхека, что становится тяжело дышать. И все эти эмоции, которые с каждым годом становятся лишь сильнее, так тяжело держать внутри. Ведь младший испытывает к нему лишь самые теплые чувства. — Не хочу потерять тебя, повзрослев. Не хочу, чтобы ты уходил. Не хочу… «Эгоист», — думает Донхек, и чувствует, как к его руке прикасается другая, совсем теплая и шершавая от ран. Пальцы Минхена сплетаются с его пальцами, и Донхек смотрит неотрывно, а затем отрывается и видит, что взгляд старшего направлен лишь на него. Глаза, такие же заботливые, как и десять лет назад, когда они впервые встретились. Хоть что-то остается неизменным в этом быстротечном мире. А еще привычный аромат сигарет, мяты и цитрусов, такой родной и домашний, никогда не покинет Ли. — Не уйду, — произносит тихо Минхен. И Донхеку сразу легче на душе, почти не страшно. Он спокойно выдыхает и понимает, что чувства, накопившиеся за это время, такие противоречивые и странные: иногда его хен такой придурок бесчувственный, а временами очень теплый, как плюшевая игрушка для маленького ребенка, но Хек неизменно рядом с ним. — Не взрослей никогда, — шепчет младший, сжимая руку Ли крепче. — С тобой я всегда буду чувствовать себя подростком, — улыбается Минхен (тому немного неловко обнажать свою душу, ведь говорит подобное совсем редко), и приближается слишком близко. Между ними лишь доли сантиметров. В какой-то момент сердце Донхека делает несколько спешных ударов, а затем замирает: «Красивый…очень», — думает он. Младший смотрит в эти темные-темные родные глаза напротив, в которых видны мириады звезд, а затем в отражении видит себя. Видит себя в этой безграничной Вселенной. Вселенной Минхена. Частички друг друга. Старший тянется рукой к лицу Донхека и нежно, почти невесомо, вытирает слезу, текущую по щеке младшего. Парень теряется, потому что даже не заметил, как начал плакать, пытается увернуться, ведь пообещал себе однажды, что никогда не будет проливать слез вновь. Только не перед Минхеном, ведь не хочет его ранить. Но они предательски продолжают бежать. Ли медленно касается подбородка Хека, приподнимая его голову, чтобы вновь смотреть прямо в глаза. И все в этом мире перестает иметь значение: ноющие от долгих прогулок ноги, миллиарды звезд, которые Донхек пытался тщетно пересчитать, и даже никогда не проходящая боль стала второстепенной, а может, и вовсе пропала. — Люблю тебя сильно, — произносит Хек тихо-тихо сквозь слезы, чтобы лишь старший смог услышать эти полные чувств слова, ощущая на губах жар чужого дыхания. В следующую секунду Минхен целует Хека. Что-то переворачивается у него внутри. Взрыв, феерия, эмоции, разрывающие изнутри. Поцелуй такой жаркий, но сдержанный; мокрый от слез и слюны, но очень теплый. Ли тянется к нему, словно увядающий цветок к солнцу, тянется к его губам, теплым и мягким. Они останавливаются лишь тогда, когда в легких уже вовсе нет кислорода. Делают быстрый глоток и продолжают вновь. Старший целует страстно, но с такой аккуратностью, словно бы в любой момент юный Донхек может разрушиться от малейшего прикосновения, как произведение искусства древних скульпторов. Они касаются друг друга, прижимаясь все ближе и ближе, чтобы чувствовать друг друга. Сердце Хека бьется сильно-сильно, готовое выскочить из груди, а в голове только навязчиво и нежно: «Минхен Минхен Минхен Минхен Минхен…». Влюбиться — о значении этого слова Донхек еще не задумывался прежде никогда. Это когда на душе тепло? Или сердце бьется так скоро, словно сумасшедшее? А может, нежные объятия и ночи, проведенные вместе? Сердцебиение в унисон? Так пишут в книжках — все это прозаично, слишком наигранно и нереалистично. Любовь она, наверное, совсем не такая. Она проявляется в чутких прикосновениях и мимолетных взглядах, тихом смехе и яркой улыбке, ямочках на щеках и в любимом имени, которое произносишь с трепетом. А еще это воспоминания, самые яркие и болезненные, которые остаются с тобой на всю жизнь, как бы сильно не старался их стереть из памяти. — Я никогда не оставлю тебя, — произносит старший, отрываясь от губ от Хека. — Навсегда останусь в твоей юности. Веришь мне? — Да, — задыхается Донхек, прижимаясь к крепкой груди Минхена, а затем вдыхает родной аромат и почти засыпает прямо здесь, под звездами, в объятиях своей Вселенной. Готов ли Донхек отдать свое сердце Минхену? Однозначно да — другого ответа быть и не может. В его руки он готов отдать и судьбу, и свободу — всего себя. За него Донхек готов пожертвовать своей жизнью. Своей юностью. Несмотря ни на что. Может он и пожалеет позже, но сейчас ему восемнадцать, он совсем юн, и не имеет значения то, что будет потом, ведь сердце бьется быстро лишь для Минхена. — Рядом с тобой я вечно молодой. Сердцем и душой. В этих словах вся нежность мира. И даже больше.