375 год

Юноша чувствовал себя очень несчастным, и сам себе был противен от этого. У подножия лесистого холма офицерам было велено придержать коней. Ни говоря ни слова, соберано спешился, взял у теньента факел и пошел по тропинке вверх. Сын последовал его примеру. Голова шла кругом от голода и усталости. С тех пор, как ему стукнуло тринадцать, юноша был голоден каждую минуту, когда не спал, и вынужденные посты переносил... нервно. Да и соображать на пустое брюхо получалось хорошо если вполсилы, а то и на треть. Теперь, к примеру, он понимал, куда они идут — к месту недавнего сражения с лазутчиками Жирного Хайнриха, куда же еще! — но не понимал зачем. В окружении Первого маршала вопрос «зачем» считался столь же неприличным, как и в его фамильном гнезде. Всем птенцам воронова гнезда было привычно следовать неизвестно куда, будучи готовыми ко всему. Но уважение к соберано никак не отменяло того факта, что Росио слегка пошатывало. Впереди маячил мучительный ночной переезд. «Ради безопасности» юношу не пускали ночью в седло, а путешествовать в карете, поев перед тем, он не мог — кишки унизительно подводили, возвращая всю пищу. Такова была плата за привычность к ядам, впрочем, совсем небольшая. Таинственный подъем продолжался. Росио отвлекался от дурноты, размышляя, тактично ли будет вызваться идти впереди отца и светить факелом. И пришел к выводу, что не стоит этого делать, потому что именно так бы поступил оруженосец, которого Первый маршал недавно лишился. Бедолага Ортансо... Необыкновенная тишина, царившая на холме, способствовала игре воображения, особенно когда взгляд падал на валуны, залитые бледным лунным светом. В каменных морщинах Росио мерещилось Леворукий знает что, а узрев лицо с равнодушными черными дырами вместо глаз, юноша чуть не вскрикнул. Ортансо умирал тяжело, но не кричал. Глаза были до ужаса живыми. Плакал, как малое дитя, и слабеющим голосом звал кого-то... Росио сжал кулаки, так чтобы ногти впились в ладони, и как мог ускорил шаг. Свет факела и широкая спина соберано мелькали меж кустов насмешливым упреком. Юноша страстно желал быть таким же, как его отец. Пока не понимал, как достигнет вершины, но надеялся даже превзойти оную. Взлететь. Когда-нибудь... Впрочем, так же он был уверен, что не доживет до пятидесяти восьми и не сможет достоверно узнать, получилось ли. Неспроста же все вокруг исподволь намекают, что «не судьба» — или война сразит, или интриги, или мифическое проклятие «предательского отродья»... В чушь про проклятие юноша почти не верил. Интриг не боялся, потому что знал — он будет хорош в них как никто, только дайте вырваться из тесного сонного Алвасете и расправить крылья пошире. Но что до войны... Война всё еще была прекрасна и по-прежнему представлялась лавровым венком всех его устремлений, но всё же... Война оказалась другой. Многоликой. Намного интереснее, чем в книгах, которые заменили ему Книгу Ожидания, но обилие грязи, как бы Росио ни пытался скрыть сие мнение даже от самого себя, всё же шокировало. И перспектива не дожить до седин — весьма заманчивая, но совершенно не одобряемая матушкой — тоже сменила цвет с золотисто-пурпурного на землисто-кровавый. Достигнув вершины холма, соберано остановился. На сына он ни разу не обернулся, позволяя тому сохранить лицо — в буквальном смысле. Юноша был почти уверен, что раскраснелся, то и дело сбиваясь на бег и царапаясь о кусты. Проклятая белизна кожи, ни солнце её не берет, ни ветер, и всё на ней видно... — Смотри под ноги, — приказал отец, услышав его дыхание рядом, и начал спускаться. Тропа с южной стороны холма оказалась широкой и пологой, теперь они с соберано шли вровень. Хотелось бы и «плечом к плечу», но увы — до этого Росио тоже пока не дорос. Скорее бы стать как Карлос. А лучше — выше... Настроение юноши сильно улучшилось, как только он понял, в чем суть прогулки. Ему предстоял некий урок, и сейчас соберано искал подходящий объект для обучения. Еще понять бы, чему будут учить... Росио искренне хотел надеяться на лучшее, но вид мертвецов, то и дело попадавшихся под ноги, надежду ту угнетал со страшной силой. — Рядовой, — бормотал отец, переходя от находки к находке. — Рядовой. Карьярра, снова не повезло... Гаунау еле унесли ноги с не взятой возвышенности. Покойников пришлось оставить заботам стервятников, и к чести талигойских солдат, холм был усеян людьми Хайнриха довольно густо. Наконец поиски увенчались успехом. Соберано щелкнул пальцами, подзывая сына, и поднес факел к кусту. Из-под ветвей торчала рука. — Больше не боишься мертвецов? — насмешка в голосе приглашала немедленно что-то сделать. Но что? — Нет, соберано. Рокэ шагнул вперёд, отвёл в сторону колючие ветки. Гаунау досталась легкая смерть. Получил свой удар по голове, упал и даже с оружием не расстался — окоченевшие пальцы и теперь вгрызались в рукоять шпаги. — Обыщи его, — велел соберано. — Да поживее. Не выказывая ни малейшей брезгливости и стараясь не смотреть на куски мозга, торчащие из рассеченного черепа, Росио ухватился за мундир мертвеца и потащил на себя. Потревоженные мухи-трупоедки взвились и полезли в лицо, но отмахиваться от них было некогда. Росио был на уроке, и ментор ждал, что задание будет исполнено максимально быстро. На удачу, гаунау оказался не под стать Хайнриху — худышкой, и с третьей попытки удалось перевалить его на спину. Под пристальным взглядом отца юноша приступил к обыску. Тошнотворный дух гниющей плоти лез в нос, но он делал вид, что ничего не чувствует. «Труп врага пахнет приятно» — любимая присказка соберано, которую сын затвердил накрепко. Ещё до того, как понюхал эти самые трупы... — Вспомни этот момент, когда надумаешь проиграть хоть самое малое сражение... Росио поднял взгляд на соберано. Тот смотрел в небо и улыбался каким-то своим мыслям, но пальцы барабанили по рукояти факела весьма нетерпеливо. Видимо, тоже подмерз в противном полулесу. Росио тряхнул головой и, удвоив старания, завершил осмотр. За поясом покойника не нашлось ничего интересного, под мундиром тоже. Лишь золоченый обшлаг укрыл собой крохотное письмецо, сложенное треугольником. Росио вытянулся в струну, протягивая находку соберано. Тот кивнул, брезгливо повертел её в пальцах — «что-то любовное» — и велел вернуть на место. —Холод кошачий, — улыбнулся он, зябко поводя плечами. — Если аппетит ещё при тебе, предлагаю поужинать чем-нибудь очень горячим. — О, он при мне, без сомнения! — бодро отрапортовал Росио. И тут же внутренне сник. — Но впереди дорога... Отец беззаботно махнул рукой и, приобняв сына за плечо, повлек на тропу. — Выедем на рассвете, время терпит, — сказал он. И Росио почувствовал себя очень счастливым.