but if the lights don't stop me (noones got control of what i do)

Он никогда не любил такие бары, вроде этого. Он никогда в таких и не бывал, но сегодня лукавые голоса его друзей зовут его со странными улыбками, и он, нехотя и боязливо, идет за ними. Просто, чтобы развлечься, — по крайней мере, ему так сказали. И он действительно им верит. — Йоу, Брендон, — его бьют кулаком в плечо, как только он переступает порог этого дурнопахнущего заведения. Он оборачивается с полными страха глазами, и его компания машет ему рукой, скрываясь где-то возле мягких красных вельветовых диванов. — Не теряйся. Не теряйся. — Уже. Он кивает куда-то в пустоту, и, не удивительно, что ему не отвечают. Какие-то уродливые басы разрывают колонки вместе с его барабанными перепонками, и Ури уносит толпа безбашенных, которая появилась буквально из ниоткуда. «Не теряйся» — видимо, последнее, что он услышал от своих друзей — друзей? — за этот вечер, потому что его прибивает к барной стойке, и бармен смотрит на него с маленьким недопониманием и неверием, но Брендон мямлит первое пришедшее ему на ум название коктейля и заебавшийся парень за стойкой с такими же эмоциями его мешает. Брендон никогда не любил такие бары, как этот. Он никогда в таких и не бывал, может потому, что он выглядит на восемнадцать в свои двадцать четыре, или может потому, что он боится большого скопления людей и этих паршивых взглядов, которые пускают на него мужчины, что явно старше его. «Не теряйся» — звучит отвратительно, и Ури заглушает его этой странной жижей в маленькой рюмке. — Привет, — Даллон улыбается, опираясь локтем на стойку. Обаятельность из него сочится густой рекой, и он смотрит на Брендона так игриво, так вызывающе, что не по себе становится даже бармену. — Привет, — говорит Ури и после этого его голос куда-то пропадает, застревая горьким комом в горле. Брендон оглядывается. Парень улыбается мило, очень и очень мило, поправляет темную челку и подпирает подбородок ладонью, и Ури думает, что ему не больше двадцати, может, даже просто двадцать, потому что черная рубашка в цветочек. Не для взрослых. — Сколько тебе? — звучит как-то не так, слишком оценивающе, но Даллона это, кажется, совсем не смущает и даже выводит на немного стеснительный, но чистый смех, в просто огромном отличии от Брендона. По этому Ури делает вывод, что мальчик перед ним просто-напросто пьян. — Я не помню, — и, что же, Брендон совсем не удивляется, заказывает еще больше той гадости и подсаживается к этой странной особе поближе. От Даллона пахнет совсем не алкоголем, а какой-то сыростью что ли, и, возможно, Брендон совершенно ничего не понимает в алкоголе, но этот запах выдается для него действительно в новинку. И все же, он не упускает вариант того, что этот мальчик под веществами. — А тебе? — Я тоже забыл, — Брендон несет чушь, и Даллон тянет губы в развязной улыбке, делает глоток бренди-колы и облизывает губы, сверкая глазами. Он хочет уйти отсюда, но отчасти женственный голос парня и помятый воротничок его рубашки заставляют Ури просить бармена «повторить» уже раз четвертый точно. Ему сказали «не теряться», но. Он чувствует себя ужасно, хоть и выпил совсем (в дрова) не много, и все как будто в тягучем тумане, что стягивает его конечности и ведет просто нахрен во все стороны. Брендону кажется, что тут что-то, блять, не так, и, в общем-то, так и есть. — Как тебя зовут? — спрашивает он, когда Даллон пишет невидимые буквы на тыльной стороне его ладони своими длинными ногтями. — Далл…Даллон, — отвечает он и выдыхает алкоголем прямо Ури в лицо, — А тебя наверное как-то по-тупому, там, Артур или Брендон, да? — он смотрит исподлобья, как-то невинно, так, что Брендону на ум приходит сравнение с котенком, причем потерянным и жаждущем любви. Но вот только Даллон испытывает жажду совсем к другому. — Не имеет значения, — говорит Ури и второй опускает уголки губ вниз, жмурясь, и почему-то Ури забывает все слова, в состоянии вспомнить лишь одно. Блять. — Ты такой милый, — тихо говорит Даллон, наклоняя голову набок и быстро моргая. Брендон смотрит на него несколько секунд и думает, что он в полной пизде. Его словно бьют по голове железным ломом, причем с достаточно большой силой, и из расколотой черепушки вылетают остатки его чистого сознания. И Даллон топчет их своими черными ботинками с желтыми шнурками, размазывая по асфальту с характерным звуком. — Я не должен это говорить, но ты тоже, — и с этой фразой его жизнь делится на «до» и «после», на такие разные «до» и «после», просто, до жути. Через пару минут Брендон оказывается именно в той ситуации, в которой он оказываться ну совсем никак не хотел. Даллон смотрит прямо на него, не моргая и, кажется, даже не дыша, и Брендон чувствует что-то неладное, что-то очень и очень неладное, сверхъестественно неладное. — Хочешь, я тебе кое-что покажу? — говорит парень, и его руки такие холодные с длинными пальцами, и он водит ими туда-сюда по ладошками Ури, играя своей мимикой. — Давай. У Даллона Уикса пробит язык и очень острые вампирские клыки. Нельзя сказать, что Брендону это не нравится, но он, мать его, пьян и оторван от реальности, чтобы предпринять хоть что-нибудь адекватное, поэтому просто смотрит, как парень выводит его на улицу через черный выход, останавливаясь возле мусорных баков. Брендон решает, что если его собираются избить и грабить прямо сейчас, то он совершенно не против получить по ебалу, но Даллон достает сигарету откуда-то там, и, даже не предлагая ее Ури, закуривает. — И это сколько же тебе лет, мальчик? — очень так по-взрослому спрашивает Брендон, от малого удивления даже ухмыляясь. Даллон расправляет воротник. — Отъебись. И Брендона почему-то пробирает на смех. Он садится на землю и упирается спиной в кирпичную стену здания, закидывая голову назад. Его старая затертая кожанка не греет нихрена, но что он может поделать, если ему банально плевать? — Ты такой грубый, — единственным источником света тут является повешанная на стену лампочка, прямо над Ури, вокруг которой уже очень давно образовалось кладбище крылатых насекомых. Брендон думает, что скоро станет одним из них. — Просто устал, — отмахивается Даллон и подходит к Ури, садясь перед ним на корточки, — Я тебя очаровал? — Есть такое, — и от выпившего мальчика не осталось ни следа, он как будто за пару мгновений вырос, стал мужчиной, обрел харизму, но, ладно, он все так же мило стягивает щеки, когда улыбается. (И когда курит, кстати, тоже). — Ты клевый. И Даллон ограничивается только одним коротким «Ага», выпуская тонкий дым в лицо Брендона Ури, и этот самый Брендон Ури совсем не думает — ни о последствиях, ни о чем. Просто берет и целует его, заставляя Даллона упереться рукой в стену возле его головы, правда, ненадолго — как только их губы сомкнулись, то сразу же и разомкнулись, а Брендон чувствует себя так по-наивному отвергнутым. Даллон бросает сигарету на землю, оставляя ее там медленно дотлевать, и Ури сейчас вот просто молит Бога о хорошенько набитом лице, потому что ничего другое ситуацию уже не исправит. — Тебе не понравилось? — спрашивает он, надеясь на честный ответ, ведь, ладно, последний раз он целовался достаточно давно, да и пирсинг в чужом языке тоже для него не обычное дело. А сейчас он еще и пьян. И хочет умереть. Последнее Даллон ему точно предоставит. — Нет-нет, что ты, — и парень садится у него между ног и целует снова, а потом задирает его шею, все так же ужасно-прекрасно улыбаясь и крепко обнимая руками его талию, и все это происходит на заднем дворе дешевого бара, возле мусорки, ночью. Даллон кусает его, да, Ури действительно чувствует укус, и это невыносимо больно, так что он выходит из пьяного наркоза и открывает рот в забавно немом крике, и Уикс знает, что тот не сделает ничего больше, чем это. «Не теряйся». Теперь Брендон сомневается, что его вообще найдут. Он пытается ловить губами воздух, и это выглядит так смешно, что если бы кто-то это увидел, то обязательно бы засмеялся, но сейчас Даллон впивается в него зубами пиздец как сильно, отрывается, вытаскивая клыки и размазывая кровь по всей шее, до ключиц, а затем целует кожу за ухом, и Брендон хватается за его плечи и стонет, потому что, блять, больно. — Ты красивый, знаешь, очень, — шепчет Даллон, покрывая еще целые участки кожи кроткими поцелуями, пока кровь из двух глубоких рваных дырок течет вниз, на грязную землю, заливая разом и растянутую футболку, и кожанку. Он останавливается на его губах, и Брендон чувствует гадкий сырой вкус у себя во рту. Даллон зажимает своей ладонью кровоточащую ранку, ну, потому что убивать Брендона он совсем не собирается, а всего-лишь с ним играет, и целует его подбородок, потом худую шею, уже с другой стороны, и снова кусает, но теперь не так сильно. Не так сильно, но Ури все равно очень неприятно. Брендон никогда не любил такие бары, как этот. Он никогда в таких и не бывал, и теперь бывать уж точно не будет, потому что вся его одежда залита его собственной кровью, и Даллон, мальчик из бара в цветочной рубашке, сидит между его колен, и он такой горячий, хоть в то же время и такой холодный, как чертов труп, и целует его грубо, металл в его языке бьется об чужие зубы и десна, и Брендон уверен на тысячу и один процент, что его друзья уже непременно добрались домой. «Не теряйся» — да он как бы и не терялся, просто внешность некоторых людей бывает обманчива. Если Даллон вообще является человеком. Брендон не умирает, нет, Даллон никак не мог этого допустить. Он проводит по краям укуса языком, и Ури не чувствет уже почти ни-че-го, но Даллон нагло проникает в его рот снова, и Ури так четко ощущает очертания острых зубов. Он прижимает его к себе крепко, и его ладонь на брендоновской шее испачкана нахрен полностью, в половину рукава его замечательной рубашки, и он крайне этим недоволен, но Брендон издает странный болезненный звук, который Даллон успешно глушит поцелуем, и лампочка над ними резко начинает мигать, и все это странно и стремно, но Уикс совсем не удивлен. — Отвези меня домой, — говорит Брендон, по-наивному, но мутно вглядываясь в совсем не голубые глаза Даллона. — Ты кровоточишь. Нас не возьмут в такси, — все еще пытаясь внушить блядское доверие отвечает Уикс, половина чьего лица, между прочим, тоже измазана. — Скажем, что были на вечеринке. Или скажем правду, — и Брендон морщится — без понятия, от боли или от ужасного запаха вокруг, а то и от всего вместе — и Даллон мерзко облизывается, хотя почему же мерзко? Он довольно облизывается. — Тебе никто не поверит. Под блеклой лампочкой умерло еще одно насекомое.