Звонок

      Никита проснулся в холодном поту от кошмара, который ощущался слишком реалистично. Парень вскочил, борясь с подступающим к горлу страхом, сердце учащенно билось. В голове не было какой-то полноценной картины, лишь небольшие отрывки, но такие реалистичные, словно это все произошло с ним на самом деле. Никита помнил лишь петлю на своей шее, табуретку, которую кто-то выбил у него из-под ног и чувство удушения. С каждой секундой воздуха становилось все меньше и меньше, а когда он совсем закончился, то парень проснулся.       Кондратенко протер лицо ладонями и посмотрел на часы — электронный циферблат показывал 01:37. Заснул он буквально пару часов назад. Никита все еще ощущал какие-то негативные эмоции и фантомную петлю на своей шее. Парень подозревал, что все это ему приснилось не просто так, и все ощущения, которые он сейчас улавливает, на самом деле не его, а его соулмейта, которому сейчас, очевидно, очень плохо.       В последнее время Никиту окружал в основном негатив, который отчетливо ощущался параллельно с его эмоциями. У него самого все было хорошо, он потихоньку писал новый альбом, текст на батл, который должен был вот-вот состояться, Печаль, грусть, отсутствие смысла жизни — все это были чужие чувства, не его, он не проживал их. Вот и сейчас, он ощущал какие-то сомнения, безнадежность и обреченность, но упорную решительность, а петля на шее, которой на самом деле не было, словно стянулась сильнее. Ничего хорошего это значить не могло.       Никита умылся, спокойно выдохнул и ушел на кухню, курить. После первой затяжки дышать стало еще сложнее, он закашлялся и сел на стул, потому что его едва не свалило с ног. Вновь нахлынули эмоции, негативные, сильные, сбивающие к чертям все мысли и собственные чувства.       — Да что такое… — пробурчал он себе под нос. Потер шею — на ней ничего не было, но фантомное ощущение затягивающейся веревки присутствовало. Никита осторожно докурил сигарету, наблюдая за своими ощущениями. В мозгу то и дело всплывали реалистичные картинки из сна, и каждый раз он чувствовал ужас и безнадежность, только уже сам, это были не чувства, которые прилетали от соулмейта. За окном пошел дождь, в момент разыгравшаяся плохая погода добавила унылых красок. Ветки дерева, которое росло под окном, ударялись о стекло, дождь быстро перерос в ливень, буквально за считанные секунды, свист ветра резал слух.       Никита докурил вторую сигарету и внезапно почувствовал себя очень одиноко, да ещё и с какими-то противоричивыми эмоциями, исходящими от соулмейта, веревка на его шее все ещё очень явно ощущалась и никак не хотела пропадать. Он посмотрел в окно — свет в домах напротив не горел. В такое время нормальные люди видят сотый сон, у них всё в жизни хорошо, квартира в ипотеку, родной человек сопит под боком, а кот в это время бегает по квартире, роняет всякие предметы, а не то, что он, сидит в одиночку на кухне, курит, и пытается понять, что происходит с его соулмейтом. Никите внезапно захотелось кому-то набрать, потрепаться в два часа ночи, рассказать о всех переживаниях и просто не быть одному, чтобы кто-то да и был рядом, хоть на другом конце провода. В такое время, исходя из его личного опыта, не спал только Вова Галат. Кондратенко взял телефон со стола, долистал в своей книжке контактов до номера друга и нажал на кнопку «Вызов». Он успел заметить, что когда начал подносить телефон к уху, то ему пришло сообщение, но не стал его читать, решил, что после диалога посмотрит.       — Салют, бро, спишь? — он почувствовал внезапно накатившее удивление, явно это была не его эмоция.       — Доброй ночи, Никит. Да нет, знаешь, все как-то не получается уснуть. Мысли хреновые в голову лезут, — Вова звучал как-то неуверенно, неуверенность и какое-то облегчение почувствовал Никита на другом конце провода.       — Мне кошмар приснился, минут двадцать назад вскочил. Сидел сейчас на кухне, как-то одиноко себя почувствовал, решил, вот, тебе набрать.       — А что за кошмар? — коротко спросил Вова.       — Приснилось, что я стоял на табуретке, голова у меня была в петле, а потом эту табуретку кто-то выпинал у меня из-под ног и я задохнулся. Повесили меня короче, — сердце снова дрогнуло, а затем нахлынула другая эмоция, сильная, сбивающая с ног — Никита не смог нормально проанализировать ее. Что-то из смеси испуга, какого-то осознания, стыда, а ещё печали. Фантомный ком встал в горле.       — Стрёмная хуйня, — голос Галата на том конце провода дрогнул.       — Блять, извини, забыл уточнить, я не помешал? Всё-таки два часа ночи, мало ли. Вова сначала не ответил, а потом как-то прохрипел:       — Сука, ты так вовремя позвонил, — после этой фразы послышались всхлипы. Никита ощутил горечь, которая встала поперек горла, на глаза навернулись слезы, нахлынуло какое-то чувство осознания, страх и что-то, что Кондратенко смог бы описать фразой «ненависть к себе».       — Все в порядке? — спросил он. — Да, то есть, нихуя. Ебаный в рот, полный пиздец… — после этого послышался звук удара телефона об пол, а на все попытки достучаться до Вовы фразами «Алле!» «Погоди, сейчас примчу!» не последовала отклика. Никита нацепил на себя первые шмотки, которые попались ему на глаза, схватил телефон, быстро зашнуровал кеды и выскочил на улицу. Пока он ехал в лифте, на глаза ему попалось то самое сообщение, которое ему пришло перед звонком. Вован 02:08 «Никит, прости меня. Забери Персика и Кошачью Личность к себе, они тебя любят. На компе куча материала готового кое-как, отдай в добрые руки, может, кто-то и доделает. Прощай». Предсмертная записка.       Двери лифта открылись, Никита заблокировал телефон и пулей вылетел из подъезда. Поплотнее запахнулся в куртку, потому что погода разбушевалась, как не в себя, с деревьев слетали листья, свистел ветер, дождь лил прямо в лицо. От осознания того, что только что чуть не произошло, у парня подкашивались ноги. Его лучший друг едва не убил себя. Если бы он не позвонил, то Вовы бы сейчас уже не было. Волнение за парня придавало скорости, благо, Галат жил недалеко, буквально в десяти минутах от него. Домофон у него в подъезде, как обычно, не работал, в прочем, как и лифт. Дверь квартиры на пятом этаже была приоткрыта. Никита отдышался, осторожно вошёл внутрь. Под ноги тут же бросился рыжий кот, потерся и не переставал мяукать. Кондратенко быстрыми движениями спинал кеды и вошёл в большую комнату, дверь в которую была закрыта.       Никите открылась достаточно стрёмная картина. На люстре висела связанная петля, под ней стояла табуретка, а посреди комнаты Вова сжимал в руках телефон и тупо смотрел в пол.       — Никита? — он перевел взгляд на парня. Кондратенко подошел к нему и стиснул в своих объятиях. Живой.       — Дебил, мудак, придурок, идиот, кретин! — Никита сжал знакомые плечи ещё сильнее, его голос вздрогнул. — А если бы я не позвонил? — он почувствовал, как Вова в его объятиях затрясся и всхлипнул. — Ну всё, всё обошлось, тише, давай поговорим, — Никита попытался успокоиться. Отпустил Галата, усадил на диван, на который тут же запрыгнули оба кота и начали тереться о хозяина, мурчать и лизать руки, словно ощущали, что что-то не так. Никита пошел на кухню, налил воды в стакан, вернулся, протянул его Вове. Краем глаза он заметил, что картина с петлей и табуреткой напоминала ту, которую он видел у себя во сне. Прислушался к чувствам — помимо своего волнения рядом с ним было что-то похожее на облегчение и умиление, но это было прикрыто толстым слоем всепоглощающей печали, а ещё страха. Чувство удушения пропало почти сразу же, как только он выбежал из дома. Никита осторожно залез на табуретку, отвязали петлю от крючка, выкинул ее куда-то в угол, убрал табурет из комнаты и наконец-то вернулся к Вове, который с печальным лицом наглаживал котика.       — Никит, — начал он, когда Кондратенко подсел к нему. — Я чуть не совершил последнюю ошибку в своей жизни.       — Больше никогда так не пугай, — только и смог ответить парень. Рукой он осторожно погладил Вову по голове, мягко проходясь ладонью по коротким волосам. — Расскажешь, что случилось?       — Давай завтра, — Галат сглотнул. Повисла неловкая пауза, которая нарушалась лишь оглушительным для образовавшейся тишины мурчанием кота. Эмоции у Никиты просто зашкаливали, облегчение, радость, спокойствие, но в то же время волнение, плюс к этому подмешивались чужие чувства — стыда, какого-то осознания.       — Вов, когда я тебе позвонил, я рассказывал тебе про свой кошмар. Так вот, картина из него была очень похожа на ту, что я у тебя увидел. Та же самая дверь, табуретка такого же цвета, веревка из того же материала. Ты стоял тут, пока я тебе не набрал?       — Да, — шепотом ответил он и сглотнул.       — Мне кажется, мы соулмейты. Мне не мог просто так присниться такой кошмар, это был знак.       Галат ничего не ответил, он только посмотрел на Никиту своими заплаканными усталыми глазами и вздохнул. Кондратенко резко дернулся, прижал его к себе, притянул за подбородок и поцеловал, агрессивно, словно хотел окончательно удостовериться, что с Вовой все в порядке. Почти сразу же он отстранился, просто обнял ещё сильнее и уткнулся лицом в его плечо.       — Спасибо, что живой.