Это так приятно.

      С самого детского садика два мальчика дружили по-особенному. Они сидели вместе, играли в «дочки-папы» всегда друг с другом, делились шоколадками и никогда не ссорились. Им было пять лет. Сейчас оба парня в выпускном классе, а их имена — Себастиан Смайт и Хантер Кларингтон — звучат гордо в коридорах академии. Себастиан не отличался работоспособностью, но всегда ставил отличные номера для «Соловьёв», их мужского Хора. Хантер же был тем самым «умником», который учился на беспроглядные отличные оценки и редко позволял себя тревожить. Однако их особенная дружба продолжалась и сейчас. Они все пробовали вместе: алкоголь, поцелуи с девчонками, клуб, прогулки после отбоя и даже пытались накачаться дурью, но решили, что в список «Попробовать все» это лучше не вписывать.       Пятничный день был свободным от пар, потому что близились внештатные каникулы, а на парах и так было полтора парня. Решив, что они оба заслужили отдых, около восьми вечера два друга выдвинулись в ночной клуб. Хочется заметить, что с наибольшей частотой Кларингтон и Смайт появлялись именно в клубе, где ошивались и натуралы, и геи, и все остальные части огромного ЛГБТ-сообщества. «Веселее и интереснее», как потом объяснялись они, ходить и глазеть на подвыпивших парней и девушек, жмущихся на танцполе и целующихся по углам.

***

      К половине первого друзья были довольно сильно проспиртованы, чтобы танцевать, при этом не падая. Уличив Себастиана в пристальном сверлении глазами одного парня, Кларингтон потянул того из клуба, запихивая в свою машину. — А он был ничего, — полутрезвым шёпотом промямлил Себастиан. — Ты тоже, но если бы между вами пробежала искра, оба бы сгорели, спиртовые друзья, — заводя машину и глядя на друга в зеркало заднего вида, оттараторил Хантер. — Ты пьяный, давай просто переночуем в машине, а утром уедем, а? — хорошо, что здравый смысл Смайта был говорливее и сумел пробить стену алкоголя в его мозгу. — Дурацкая идея, но давай только я сложу кресла, чтобы лежать было удобнее.       Приподняв друга, Кларингтон положил передние седения и достал подушки из багажника. — Хантер, ты ляжешь тут, — хлопнув по задним седениям, спросил Себастиан, — Или тут, — он кивнул на передние. — Спереди, спи давай. Голова болит. — Слушай, мы вроде бы не старые, а уже года три ничего не пробовали в первый раз. Пока мы не в трезвом здравии, можно что-нибудь сделать, а на утро будет не стыдно. Я хочу.       И шестерёнки, прокрутившись ровно половину оборота, выдали самую ужасную идею : — Ты с парнями целовался? — выпалил Хантер, хлопая себя по лбу, — Извиняюсь, глупая идея. — Ну, вообще-то, нет, — Себастиан откровенно врал. Уже три года как он ходит по парням, довольствуясь не только поцелуями, но и кое-чем большим. — Кхм, ну, а что, если мы.. ну, понимаешь, вместе попробуем. Типа, с детства вместе, не так стремно. — Окей, давай. — Так быстро? Даже отпираться не будешь? — А зачем? Все равно это будет отвратно, как я думаю. У девушек губы мягкие, вишневые на вкус, а у нас чего — грубые и потрескавшиеся. Перетерпим раз, а потом не будем, — спокойным, ровным голосом Себастиан пытался не выдавать своего волнения. Он хотел. Не то, чтобы давно, но с самого начала года он стал как-то жадно смотреть на друга, сваливая на «неразрядку» и отсуствие его парней-однодневок перед зачётами. — Хорошо, ну..       Медленно наклонившись над другом, Кларингтон покрылся какими-то предательскими мурашками, а ноги так и норовили соскользнуть на пол. Приблизившись нос к носу, он выдохнул в приоткрытые губы, боясь сделать что-то не так, ведь, по словам Смайта, это и так неприятно. Боднув друга, Хантер припал к опухшим, накусанным губам, нежно оттягивая момент. Приятно. Тепло. Лучше, чем с девушкой.

***

      Подумаешь, два лучших друга целуются в машине, обвив друг друга руками. Подумаешь, Себастиан притягивает друга на себя, оставляя катастрофически малое расстояние между телами. Подумаешь, два парня, с детства дружившие чем-то особенным, не могут перестать целовать губы друг друга, не обращая внимания на полную отрешенность от всего. Подумаешь, что этот поцелуй кажется самым правильным среди сотен других. Среди сотен перецелованных чужих губ, среди тысяч фальшивых однодневок. — Это так приятно, — переводя дыхание, шепчет Кларингтон. — Я хочу помнить это утром, — выдыхает Себастиан и вновь припадает к раскрасневшимся, мягким губам, зная, что их «дружба» всегда была нечто большим. Всегда была любовью. Настоящей и самой правильной.