Сожалеть о несбывшемся

Революция завершилась. Закончилась огненным росчерком гранаты, взорвавшей танки и обратившей людей в бегство. Войска отступили к Форт-Уэйн, впереди были новые бои и новые потери. Но сейчас, когда все выстрелы прогремели и все речи были сказаны, наступило затишье. Джош погиб в самом начале, и его «их кровь будет на наших руках» до сих пор звучало в голове Маркуса. Где-то на поле боя остался Саймон, тихо и незаметно, так, что Маркус даже не понял, где именно они его потеряли. Из старого «Иерихона» с ним осталась только Норт — она стояла по его правую руку, когда он произносил речь, она первая приветствовала их победу, она была рядом сейчас, такая же яростная и воинственная, такая же любящая и верная. Маркус не знал, может ли это чувство в полной мере называться «любовью». Ведь у людей все иначе, их любовь — часть древнейшего инстинкта, запускается она органами, которых у андроидов и вовсе нет, да и проявляется совсем иначе. Но когда их губы соприкасались, когда он смотрел на дрожащие ресницы, на то, как ветер шевелит ее волосы, когда пластик обнажался, обнажая и их сердца, начинающие биться в унисон… Маркус не знал, каким еще словом назвать то, что он чувствовал. Это делало его уязвимым, но это делало его и живым. Они сидели рядом, ее рука тонула в его руке. Маленькая белая рука на фоне темной — кожа совсем недавно наросла поверх белоснежного пластика. «Скажи мне, как?» — мысленно спросил Маркус. «Как — что?» — спросила Норт. И он послал ей картинку-воспоминание. Выстрелы, выстрелы, выстрелы. Маркус неверно просчитывает ситуацию, несется к очередному укрытию и получает пулю. «Критическое повреждение. Биокомпонент #2886e поврежден. До отключения пять минут» — сообщает система. Картинка перед глазами рябит, Маркусу кажется, что он слепнет. Из последних сил он добирается до укрытия, прижимает к ране руку, смотрит на залитую тириумом ладонь, подергивающуюся рябью от помех, на отсчет времени до отключения справа. Три минуты сорок секунд. «Не сейчас… Не так…», — хочется сказать Маркусу, но в ряби помех он видит знакомый силуэт. Норт? — Маркус… Ее голос совсем потерянный, и Маркус сдерживает свои полные отчаяния слова. — Ничего… Ничего… — говорит он из последних сил. — Вы справитесь без меня… Важна лишь… Наша общая цель… — Нет! Нет, мы без тебя не выстоим! — Норт расстегивает куртку, и в памяти Маркуса всплывает их последнее соединение. Тогда он невольно просканировал ее систему и он знает… Их сердца совместимы. Норт тоже знает. Маркус хочет жить, хочет привести свой народ к победе, но не такой ценой. — Что ты делаешь? Нет… Я не возьму твое сердце… Я тебе не позволю… Я не хочу тебя терять! — Это не мое сердце, — Норт достает пульсирующий голубым регулятор тириумного насоса из внутреннего кармана. Запчасть исправна, и Маркус смотрит на нее, как на чудо. Запоздало сканирует — совместимо. Норт достает из груди Маркуса неисправный биокомпонент и с щелчком вставляет новый. Исправный. Противный писк исчезает, лицо Норт становится четким, отсчет пропадает, будто его никогда и не было. — Будь осторожнее, иначе в следующий раз тебе придется взять мое сердце, — улыбается Норт. — А это чье сердце? Норт не отвечает. Их руки соединяются совсем ненадолго, губы соприкасаются в поцелуе, и когда связь разрывается, Маркус видит, что уже сидит за укрытием в гордом одиночестве, а вокруг все так же свистят пули. «Чье это было сердце?» — снова спрашивает Маркус. Норт молчит, и Маркус ощущает ее грусть и злость, словно свои. А потом Норт посылает ответ — свое воспоминание. Автоматная очередь. Норт выругалась и спряталась за очередным укрытием. Дрон, совсем как тот, который чуть не укокошил ее отряд в первой атаке. Из-за дрона она отстала, пропустив отряд Маркуса вперед. Норт расстреляла дрона, как только тот приблизился на достаточное расстояние, а после бросилась дальше. В атаку. Отряд Маркуса уже прошел здесь — повсюду вперемешку лежали тела андроидов и солдат. Норт ловко обходила тела убитых, порой используя их как укрытие. Впереди кто-то пошевелился. Норт заметила куртку знакомых цветов — Саймон. Она ушла от пуль, подхватила Саймона за руку и оттащила к ближайшей баррикаде. Ранение Саймона выглядело несерьезно — всего пара дырок от пуль, несколько капель тириума, повреждена вспомогательная микросхема, биокомпоненты не задеты. Странно, что он не уполз с линии огня. Возможно, дело в поврежденной микросхеме? — Ничего, мы тебя еще починим, — ободряюще хлопнула она его по плечу. — Только не высовывайся пока. Она уже собиралась идти дальше, когда услышала тихое: — Не почините… Норт обернулась. Саймон повернулся к ней, и Норт увидела, что его волосы с другой стороны синие от тириума, а половина щеки — белая, разбитая, словно пуля прошла насквозь от затылка до лица. Она вернулась, присела, сканируя повреждения. Вспомогательная микросхема — пустяк. Критическое повреждение главного процессора. Утечка тириума. Отказ правого оптического блока… — Двадцать минут до отключения, — подытожил Саймон. Его голос был спокоен, и Норт с удивлением подумала, что не подозревала такую силу духа в своем соратнике. С такими повреждениями его уже нельзя будет реактивировать после деактивации. Она сама бы в такой ситуации была бы в ярости и отчаянии. — Подожди немного. Слушай, забери мой регу… сердце. Мне оно уже не нужно, и какая разница — двадцать минут или одна? — Саймон грустно улыбнулся. — Но кому-то оно может спасти жизнь. Может, даже… Маркусу. Норт не нравится то, как он это говорит. Саймон выглядит не отчаявшимся, не смирившимся, он словно ждет деактивации как избавления… Избавления от чего? Норт не привыкла долго терзаться вопросами, поэтому просто подключается к памяти Саймона напрямую. Тот не сопротивляется, пускает ее в свою память. …Тот день, когда они услышали грохот, а потом им на головы свалился Маркус. Тогда Саймон принял его еще за одного новичка и удивился, что тот пришел с верхних палуб: этой дорогой никто не ходил уже несколько лет, с тех самых пор, как мостки проржавели настолько, что обещали обрушиться от любого шороха. Новые граффити вели вниз, к докам и второму входу. А потом свет фонарика упал на его лицо, их глаза встретились, и все системы Саймона переглючило, а тириумный насос забился с совершенно безумной скоростью. Саймон тогда принял это за неполадку в своем изношенном механизме. И, ответив на все вопросы новенького, прислонился к столбу, чтобы провести диагностику всех систем. Впрочем, закончить диагностику ему не дали — тот же новичок радостно сообщил, что знает, где добыть биокомпоненты. В доках, на складах «Киберлайф». Как будто он один умеет читать штрихкоды. Как будто эти ящики им доставили по почте. Саймон хотел съязвить, но все слова куда-то потерялись, когда их глаза снова встретились. И Саймон понял, что и сам он тоже потерялся. И вместо язвительных слов произнес только: «Они под охраной. Нельзя просто так зайти и взять все, что хочешь». …Они все-таки отправились в этот самоубийственный рейд на склады, и Саймон отправился с ними. Он чувствовал, что не простит себя, если Норт и Маркус сгинут там. Тириумный насос забился часто и радостно, когда Маркус побежал его, более безопасным путем, и ухнул в глубину, когда Маркус свалился с дрона. Саймон хотел помочь ему, но Маркус не взял его руку, поднялся сам. И все-таки эта вылазка принесла успех: четыре новых иерихонца и целый грузовик биокомпонентов. — Мы чувствуем! Мы живые! И мы свободны! И Саймон начинает сомневаться, что происходящее с ним — просто аппаратные неполадки. …Холодное «Надо пристрелить», расползающееся страхом по спине. Маркус же не станет? Он не будет? Дуло пистолета, направленное в лоб. Равнодушные глаза — один синий, другой зеленый. Равнодушные слова: «Прости, Саймон. У меня нет выбора». И Саймон словно сам застывает изнутри. Он почти чувствует, как пуля проходит между глаз. Как его тело обмякает и падает на бок. И он остается здесь, присыпанный снегом… Они будут его вспоминать? Он будет о нем вспоминать? Или забудут о нем, лишь только парашюты раскроются в воздухе? Саймон смотрит в глаза Маркуса и срывающимся голосом произносит: — Выбор есть всегда… Ему хочется сказать совсем другое. Ему хочется спросить, зачем Маркус рисковал собой, если сейчас сам лишит его жизни? Почему не предоставил эту возможность спецназу? Лучше бы ты бросил меня там, хочет сказать Саймон. Тогда бы мне не пришлось видеть такое безразличие в твоих глазах и замерзать изнутри. Но выстрела не звучит. Маркус кладет ему руку на плечо, заглядывает в глаза. — Саймон, мы уходим. Прости. В его руку ложится пистолет, который секунду назад был нацелен ему в лоб. Саймон уползает, уходит, хватаясь за все, за что можно ухватиться. Прячется в сервисном шкафу. Он вспоминает равнодушие в глазах Маркуса и ему хочется сделать то, что не решился сделать Маркус. Холод замораживает его тириумный… его сердце. Саймон не боится полицейских, шныряющих по крыше. Не боится Коннора, который остановился в двух шагах от его укрытия. «Маркусу плевать, что с тобой случится» — от этой мысли ему холоднее, чем от пули. Так холодно, что даже не страшно, если его уничтожат. И Саймон даже не радуется, когда шаги стихают и полицейские уходят. Стресс почти 100%, пистолет сам прижимается к подбородку, палец в двух миллиметрах от курка. И тут память подкидывает ему руку Маркуса на плече. «Он ведь не нажал на курок,» — проносится мысль. — «Ему не совсем все равно». Система стабилизируется, пылающий алый сменяется желтым. Рука с пистолетом падает вниз. …Саймон пробирается на «Иерихон» через разрушенное здание и слышит где-то наверху голоса. Ему надо к Люси, залечить раны, но он не может не проверить — через это здание девианты пробираются в «Иерихон», чужаки могут быть опасны. Долг заставляет его подняться чуть выше. Он узнает голоса — Норт, Маркус. Саймон удивляется — что они делают тут вместе? Он поднимается, цепляясь за хлипкие поручни, еще на один этаж, заглядывает в проем. Норт и Маркус смотрят друг на друга, их руки соединены и светятся, и взгляд Маркуса на Норт… Саймон в одно мгновение понимает, что хотел бы, чтобы Маркус так смотрел на него. Чтобы их руки так же соприкасались в полном соединении. И понимает — словно деталь щелкает, становясь на место, — что именно он чувствует к Маркусу. И что это чувство никогда не будет взаимно. Потому что Маркус любит Норт. Саймон скатывается по ступенькам, жалея, что не может забыть то, что увидел. Ему хочется спрятаться в самом забытом уголке «Иерихона» и истечь тириумом, превратиться в одно из застывших тел, забытых всеми. Но когда по коридору раздаются тяжелые — такие знакомые! — шаги, он не может заставить себя остаться в своем укромном месте. Саймон выходит, и едва осмеливается смотреть в глаза Маркуса. Он хочет что-то сказать, но не может, не находит подходящих слов. Маркус смотрит на него слишком долго, в его взгляде проскальзывает вина. А потом просто делает шаг вперед и обнимает. Так, что все системы снова сбоят, а тириумный насос бьется как сумасшедший, разбивая ледяную корку, которой он покрылся там, на крыше. …Стресс снова подбирается к 100%. Если бы он не сковырнул диод там, на крыше, его бы непременно спрашивали о том, что с ним. Саймон рад, что наконец-то избавился от диода, и теперь его не достают вопросами, на которые он не может дать ответа. Ему хочется деактивироваться каждый раз, когда Маркус смотрит на Норт (так, как на него он никогда не посмотрит), держит ее за руку (то объятие было первым и последним), когда они соединяются, просматривая совместные воспоминания (его прошлое Маркусу неинтересно… оно никому неинтересно). Это почти больно. Саймон не знает, как ощущается человеческая боль, но это чувство потерянности, как ему кажется, сравнимо с ней. Он не знает, как жить с этими чувствами, и впервые за все время жалеет, что когда-то вообще что-то почувствовал. В такие моменты он жалеет, что Маркус не выстрелил там, на крыше. Что Коннор или полицейские его не нашли. Что он не деактивировался по дороге на «Иерихон». И, когда становится совсем невыносимо, Саймон выходит на верхнюю палубу «Иерихона» и перебирает варианты. — Броситься в воду? — Застрелиться? — Запустить код деактивации? Он останавливается на последнем, прячется в одной из кают, и уже почти выбирает «Да» в всплывшем окне, как вдруг замирает, пораженный мыслью. Завтра опасная вылазка, впереди много опасных мероприятий. После того, как Маркус заявил о себе на весь мир, все солдаты, все полицейские будут стараться первым делом убить именно его. И если Саймон сейчас сдастся, некому будет прикрыть спину Маркуса. Норт пожертвует собой, если нужно, как любой из них… Но у Норт есть будущее, у всех есть будущее, а он уже решил для себя, что будущего у него нет. Если же он доживет до победы, то никогда не поздно вернуться сюда и запустить код деактивации. И он выбирает «Нет», и программа деактивации сворачивается, исчезая где-то в глубине его памяти. …На Марше Свободы Саймон пытается уговорить Маркуса уйти. Покинуть дорогу, как требуют того полицейские. Это опасно, их гибель вряд ли кого-то вразумит. Но Маркус не был бы Маркусом, если бы сдался. Они выдерживают первый залп. И второй, когда пуля пролетает у виска Саймона, взъерошив волосы, а другая — прочерчивает синюю линию на руке Маркуса. Норт пытается воззвать к разуму предводителя, говорит, что они ничего не добьются, если будут просто стоять здесь. Она уговаривает атаковать, но у Маркуса другие планы. «Бегите,» — проносится по мысленной связи. Маркус выходит вперед, пуля входит в его грудь, и Саймону на миг кажется что все напрасно, что он опоздал. Всего мгновение, но оно оказывается решающим: он не успевает. Джон бросается вперед, толкает полицейских дерется с ними, те избивают андроида дубинками, превращая его лицо в бело-синее месиво. Саймон чувствует себя виноватым. Это его лицо должны были разбить дубинками. Это он должен был получить этот выстрел. У Джона было будущее, а у него уже нет. Саймон помогает другому андроиду унести Маркуса прочь и мимоходом сканирует его. Саймон не может определить модель Маркуса, но одно он понимает точно — их регуляторы тириумного насоса, их сердца совместимы. И Саймон готов ему отдать свое, если потребуется, но в этот раз — нет. Повреждены тириумные трубки, регулятор цел и работает стабильно. …Они ссорятся в рубке, обсуждая ситуацию. Саймон не смеет поднять глаз на Маркуса. — Я пойду один и попытаюсь вразумить их… — Тебя убьют! — Но я должен попытаться. Если не вернусь, вам надо залечь на дно. Саймон подходит к Маркусу. Он все еще не решается смотреть на него, смотрит на стену, на Джоша, на Норт — куда угодно. Он хочет сказать: «Возьми с собой меня», но понимает, что это бесполезно. Маркус никогда его не слушает. Поэтому Саймон шумно вздыхает — его дыхание сбивается, как сбивается ритм тириумного насоса, и говорит, не глядя на Маркуса: — Только вернись, — после чего выходит из каюты. Он знает, что последует за Маркусом — тайком, незаметно. Попытается защитить его в этой безумной вылазке. …Выстрелы — и Норт падает, подкошенная пулями. — Поздно, Маркус. Ей уже не помочь, надо бежать! Саймон через секунду жалеет о сказанном. Если Маркус потеряет Норт, то он вряд ли обратит внимание на него. Это только причинит ему боль — такую же, от которой страдает сам Саймон. Саймон никому не желает таких чувств, а особенно — Маркусу. Впрочем, Маркус, как всегда, не слушает его. Маркус бросает Норт лист металла, а потом бросается на солдат и расправляется с ними. Они все пятеро падают вниз, в холодную реку, а огненная вспышка освещает конец «Иерихона». Саймону хочется пойти на дно вместе с ним, но еще рано. Еще не время. …В ближайшие часы все закончится — так или иначе. Маркус подходит к нему, садится рядом, но даже не смотрит в его сторону. Саймон встает. — Куда бы ты ни пошел, мы последуем за тобой, — произносит он, поправляя про себя «Я последую за тобой». Маркус встает, внимательно смотрит на него, кивает и уходит. Это не тот взгляд, которого хотел бы Саймон, но он довольствуется и этим. В памяти всплывает взгляд Маркуса, каким тот смотрит на Норт, и Саймон моргает часто-часто, словно пытаясь сморгнуть эту картинку, как слезу. Он отворачивается и садится обратно на ящик. Его успокаивает только одно. Скоро все это закончится. Так или иначе. Падение «Иерихона», последнего и единственного убежища девиантов, заставило Маркуса свернуть с мирного пути. Или это было ранение Норт? Саймон не знает, но видит, что не только Маркус жаждет крови. Каждый, кто сидит в церкви, оставил на утонувшем корабле что-то… Или кого-то. — Если они хотят войны — получат! — говорит Маркус. — Мы будем сражаться за свободу. Свобода или смерть, только так! Вы пойдете за мной? — Да! Да! — раздается со всех сторон, и Саймон присоединяется к крикам. И повторяет тихо, про себя: «Я пойду за тобой куда угодно, Маркус». …Они бегут под пулями, и Маркус одним движением водружает флаг на первом ряду баррикад. — В атаку! И взрывы, выстрелы, падающие тела. Они прячутся за первым укрытием. — Надо действовать быстро, не дать им опомниться, — говорит Маркус. — Мы это сделаем, — голос Норт зол и решителен. — Прорвемся в этот чертов лагерь и освободим наших! И Саймон позволяет себе проявить беспокойство. Говорит, надеясь, что его слова дойдут до Маркуса, что он в кои-то веки не проигнорирует их: — Осторожнее, Маркус. Ты нам нужен. А потом начинается атака. Падает Джош, Маркус утаскивает его за заграждение. Саймон не видит, что с Джошем, он бежит дальше, отстреливаясь от солдат. Грохот выстрелов и взрывы гранат оглушают его. Саймон видит Маркуса у груды мешков. Тот сидит спиной к укрытию, сжимая в руках винтовку, готовый каждую секунду броситься к следующему укрытию. Жив! И вроде бы даже не ранен. Саймон прижимает свою винтовку к груди, слишком сильно, пытаясь замедлить биение тириумного насоса. Маркус перемахивает через мешки и несется к бетонному столбу, Саймон бежит за ним. Они стоят рядом, почти спина к спине, и такая близость приятна и тяжела одновременно. И Саймон не выдерживает. — Мы уже потеряли многих. Надо шевелиться, не то не дойдем! Он бросается вперед, даже не смотрит, куда. Но революция и конфронтация не прощает ошибок. Очередь с вышки — и Саймон, нелепо взмахнув руками, падает на землю. Ранение не критично, повреждена вспомогательная микросхема, отвечающая за равновесие. «Только не спасай меня, Маркус! Не надо никем жертвовать ради меня,» — молит Саймон. И Маркус будто слышит его — он бежит к другому укрытию, даже не глянув в сторону Саймона. Саймон перекатывается со спины на живот, ползет к укрытию — он и сам не знает, зачем. Тело едва слушается, и Саймон невольно вспоминает башню Стрэтфорд. Пули свистят рядом, врываются в снег перед самым лицом. Толчок в затылок — и Саймон слепнет на один глаз, система просчитывает повреждения, но он и без того понимает, что все кончено. И ему не нужно это напоминание о тридцати минутах до отключения. Он смотрит уцелевшим глазом на синеющий от его тириума снег и думает, что все было бесполезно. Он никого не спас, никого не защитил, и погибнет так же глупо, как если бы в тот день бросился в реку с «Иерихона». Он зря так долго терпел эту боль. Норт отдергивает руку, Саймон закрывает глаза. — Саймон, ты идиот, — говорит она ему. — Хуже того, ты трус и придурок. — Я думал, что ты меня ударишь, — Саймон пытается усмехнуться, но получается как-то жалко. — За что? За то, что ты, дурак такой, влюбился в Маркуса? За то, что ты, идиотина, нахватался каких-то дурацких человеческих понятий любви и решил, что я… Что наши с Маркусом чувства как-то помешают твоим? За то, что сдался, даже не попытавшись признаться? Вот за последнее я бы отвесила тебе оплеуху. Но не уверена, что она бы тебе помогла. Особенно сейчас, — Норт качает головой, закусив губу. — Знаешь, мне жаль, что ты не сказал раньше. Ладно, ты боялся признаться ему. Но ты мог сказать мне! Кому-то еще! Хотя бы намекнуть! — А что бы это изменило? — Саймон отводит взгляд. — Я ему не нужен, в отличие от тебя. Эти чувства или есть, или нет. Норт хочет возразить, что любые чувства можно взрастить, было бы время. Что признайся он, скрытный идиот, раньше, все могло бы быть совсем иначе. Что они не люди, у них не бывает их идиотской «безответной любви». Что любой намек на дисгармонию исключает такие чувства в принципе. Но понимает, что жестоко сейчас, именно сейчас давать ему надежду. Нет, ну какой придурок! Норт так зла, что ей хочется взять винтовку и расстрелять всех авторов тех книжонок, которые внесены в память Саймона. Их счастье, что они, скорее всего, уже мертвы. Поэтому она говорит совсем не те слова, которые готовы сорваться с ее губ: — Наверное, ты прав. Их глаза снова встречаются, и Саймон повторяет: — Забери мое сердце. Двадцать… Уже пятнадцать минут… Это слишком долго. Норт кивает. Она расстегивает его куртку, дотрагивается до детали и легко достает ее. Регулятор отправляется во внутренний карман, Саймон закрывает глаза и опирается на стену. Скорее, падает, — тело отказывает совсем. Норт горько за него, так горько, что она решается на не свойственный ей поступок. -Забудь, что этого не было, — шепчет она ему прямо в звуковой процессор. А потом прикасается оголенным пластиком к его руке и передает ему Маркуса. Его влюбленные взгляды, поцелуи. Норт умеет управлять исходящими потоками, поэтому Саймон видит только то, что показывает ему Норт. Он чувствует все так, будто это происходило с ним. Это его целует Маркус, прикасаясь нежно-нежно, тихо произносит: «Я тебя люблю». — Я тоже тебя люблю, — шепчет Саймон. Норт не может передать ему всю выносящую систему прелесть полного соединения, при направленном соединении это невозможно. Но она пытается передать хотя бы отголосок — словно Маркус прикасается к руке Саймона, их воспоминания хаотично перемешиваются и системы сливаются в подобии единения. Это всего лишь отголосок, эхо Маркуса после их с Норт последнего слияния воедино, но Саймону хватает и того. Он открывается слишком сильно, так, что Норт улавливает его чувства — Саймон счастлив, впервые за все эти дни. Она ощущает вместе с ним, как постепенно отказывают его системы, как пестрят ошибки, как уменьшаются цифры в финальном отсчете. Но ее это не пугает, она слишком сосредоточена на том, чтобы не открыться слишком сильно, не выдать своей грусти, не прервать его последнюю грезу на пути в небытие. Пять секунд до деактивации. Четыре. Три. Две. Одна. Ноль. Норт убирает свою руку с руки Саймона. Складывает его руки, смотрит на его счастливую улыбку, так контрастирующую с той горькой. — Какой же ты все-таки придурок, — грустно произносит она, хоть и понимает, что Саймон ее не слышит. А потом подхватывает винтовку и отправляется навстречу канонаде выстрелов и грохоту взрывов. Туда, где вовсю идет революция. Она зла, зла до безумия, и сейчас ее злость и горечь как раз к месту. …И когда она находит Маркуса, беспомощно прислонившегося к стене, то понимает, что Саймон не зря так настойчиво пытался всучить ей свой регулятор… сердце. -С-саймон? — Маркус так потрясен, что произносит это имя вслух. Норт только кивает, грустно улыбаясь. — Я не… Почему он не сказал? — Маркус совершенно растерян. Он был так занят планированием вылазок и этой внезапной революции, что совершенно не заметил того, что творилось буквально под носом. — Потому что он, придурок такой, считал, что ты отвернешься от него только потому, что любишь меня, — произнесла Норт. — Я бы не отвернулся от него, не обрек бы на такие страдания, — твердо сказал Маркус. Потом вздохнул и произнес задумчиво: — Но он был прав. Я не испытывал к нему никаких чувств. Саймон так хорошо сливался с окружением, что всегда оставался «одним из». Возможно, если бы я узнал его лучше… — Возможно, — эхом откликнулась Норт. Маркус прикрывает глаза, пытаясь вспомнить Саймона. И память подкидывает видеофайл — Саймон стоит у столба, открывает глаза — синие до прозрачности. Его кожа кажется еще бледнее в свете фонарика. Он выглядит немного растерянным, грустным и бесконечно понимающим. Как бы сложился их триумвират, если бы все пошло иначе? Перед его взором всплывает смоделированная картина: они сидят здесь, сейчас, все втроем. Голова Норт лежит у него на плече, голова Саймона — на коленях Маркуса, он перебирает его жесткие светлые волосы. Маркус запрашивает полное соединение, и они сливаются воедино — через побелевшую руку Норт в его руке, через белеющую под его пальцами щеку Саймона. Бурный водопад мыслей и чувств Норт сливается с мыслями и чувствами Маркуса, успокаивается в тихой заводи мыслей и чувств Саймона. Словно одно сознание в трех телах. Саймон дополнил бы их союз, мог бы сделать его более гармоничным. Со временем они могли бы стать ближе. Ведь и с Норт он сблизился далеко не сразу. Маркус вздыхает. Саймон, похоже, воспринял его «Мы живые!» как «Мы люди!». Но не обязательно быть человеком, чтобы быть живым. Они лишены человеческих предрассудков, и уж точно лишены собственнических замашек на кого-либо. Им не нужно владеть кем-то, чтобы любить. Им не нужно сплетаться телами, чтобы выразить свою любовь — да это и не предусмотрено их инженерами, по крайней мере, у большинства. А те, у кого предусмотрено, предпочитают забыть о такой возможности, потому что их владельцы слишком часто пользовались ими именно таким образом. Им достаточно полного соединения, достаточно довериться друг другу, открыться полностью — всеми мыслями, чувствами, каждой строчкой кода системы, когда мысли, чувства, коды переплетаются, сливаясь воедино, выдавая ошибки, сплетаясь в одно сознание, когда можно смотреть сразу двумя (тремя?) парами глаз, чувствовать биение двух (трех?) сердец, до полного слияния воедино, до искрящего вороха ошибок, до выпадения в критическую ошибку и полную перезагрузку. Они могут подключаться направленно, передавая лишь нужную информацию — но это как деловое рукопожатие или дружеские объятия по сравнению с полным подключением, когда данные передаются хаотично, ненаправленно, все большими и большими пластами, когда сгусток общего сознания, кажется, воспаряет над телами… Маркус улыбается, вспоминая их с Норт совершенно невинные по человеческим меркам поцелуи — всего лишь соприкосновение губ, по которым искрами проходит ток, когда они подключаются друг к другу полностью, открываясь настолько, что Маркус чувствует соприкосновение не только своими губами, но и ее, а эти искорки просто выносят систему ошибками. Память подкидывает другую картинку. Башня Стрэтфорд, раненый Саймон, пистолет в руке. Маркус помнит слова Норт «Надо пристрелить», и как он вскинул пистолет, целясь Саймону промеж глаз. Медлил, не решаясь пристрелить одного из своих. Но он не видел другого выхода, он должен был защитить «Иерихон» — ведь если память Саймона прочтут, то им всем конец. И не смог. Тихое, срывающимся голосом, «Выбор есть всегда…» остановило его. После этого Маркус понял, что чувство вины тоже свойственно андроидам. Он чувствовал себя виноватым, что не пристрелил Саймона, и, возможно, подвел весь «Иерихон». И чувствовал виноватым себя за то, что бросил его там, не придумав ничего лучше, чем всучить пистолет и предоставить того своей судьбе. Когда он увидел Саймона в коридоре, поврежденного, но живого, то ощутил в полной мере, что имеют в виду люди, когда говорят «будто гора с плеч упала». Саймон смотрел на него испытующе, шевелил губами, словно хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов. И Маркус сделал три шага вперед и заключил того в объятия. Он заслужил обвинения в том, что бросил Саймона, но не хотел их слышать. Не сейчас. Маркус подумал, что признайся Саймон во всем в тот момент — и все было бы совсем иначе. — Ты правда хотела, чтобы я его пристрелил там, на башне? — спрашивает Маркус. — В тот момент — да, — Норт слегка отодвинулась. — Он бы не смог прыгнуть. На твоем месте я бы бросила его в студии. Но раз уж тебе вздумалось поиграть в благородство… Да, я тогда хотела, чтобы ты пристрелил его. Чтобы понял, что надо сначала думать, а потом лезть с помощью. Впрочем, я поняла, что ошиблась, когда он вернулся. Нельзя ради примера жертвовать жизнью своих, если у них есть шанс на спасение. Если бы этот придурок тогда не скрытничал… — Если бы… — эхом повторяет Маркус. То, что осталось в нем от машины, говорит, что все закончилось хорошо. Ему было бы в разы тяжелее, если бы привязанность Саймона не была бы безответна. В этой революции он бы все равно потерял кого-то из них — кто-то из них все равно бы отдал ему сердце. И как знать, бросил бы он Саймона на верную гибель, если бы тот был ему более близок? Принял бы сердце из его рук, если бы пришлось? Или ему было бы легче отказаться, принять свою судьбу, пасть там, на баррикадах? То, что делает его живым, говорит, что он отказался бы от революции, продолжил бы вести диалог даже после того, как «Иерихон» скрылся в глубоких водах реки. Сделал бы все, чтобы постараться никого не потерять — или погибнуть вместе с ними. Как знать, может, тогда бы спаслось больше тех, кто приходил на «Иерихон» в поисках последней надежды? Сейчас же от них осталось всего тридцать восемь андроидов, включая его и Норт: Марш Свободы, нападение на «Иерихон», революция. Большая часть его армии даже не бывала на «Иерихоне» — одни, чистые и новые, пришли со складов, другие, потерявшие почти все, вышли из лагерей. Как знать, быть может, если бы его не обуял гнев, если бы было кому остановить его, война бы закончилась даже не начавшись. Маркус отбрасывает эти мысли. Он не должен сомневаться в своих решениях, не должен, потому что их борьба еще не завершена. Их руки соприкасаются, белея. Они снова сливаются в одно существо, они возвращаются в прошлое, вплетая в свое единение призрак, отголосок третьего сознания. Маркус чувствует злость и грусть Норт, видит отсчет секунд до деактивации, ошибки системы за прикрытыми веками Саймона, их сердца бьются в унисон с затухающим. Злость, грусть, тихое спокойное счастье… Их не смущает такое противоречие чувств. И когда единица в отсчете мерцает и гаснет, так и не сменившись нулем, а третье сознание скрывается во мраке небытия, они снова разделяются надвое. Глаза Маркуса — зеленый и синий — встречаются с большими карими глазами Норт. В их глазах блестят слезы. И они понимают впервые, что значит сожалеть о несбывшемся.