Попутчица

      Белый лист. В ворде, голове и жизни. Сегодня будто оборвалось всё, стоило в последний раз увидеть Пашину улыбку и осознать, что до новой встречи целых две недели. И это время нужно заполнить, нарисовать места, людей и встречи, напечатать красивые и стройные фразы, сдать их главреду, получив от него недоверчивый и даже разочарованный взгляд. Профессионализм не пропьёшь, но карьерные возможности упустить слишком просто, стоит перестать доказывать издателю, что я стою этих сотен тысяч проданных экземпляров и полученных на карточку средств. В боковом кармане рюкзака лежит блокнот, в котором три страницы заметок для новой книги и контракт на неё же с обозначенным сроком сдачи, выпавшим на первое мая, до которого осталось ровно три месяца.       Заметки состоят из одних только абстрактных мыслей, навеянных сложными отношениями с бывшим мужем и тоской по крошечному сыну, которому сегодня исполняется только два года и на празднование которых мать не была приглашена, но совершенно ни одной цельной мысли, напрямую касающейся сюжета.       Обратная дорога всегда казалась слишком изматывающей, хоть и длилась всего около шести часов. Я любила родной город, но в Москву спешила скорее, лишь желая видеть и обнимать собственного ребёнка.       На столе покоился ноутбук с мозолившим глаза идеально белым экраном без единого напечатанного слова, дверь в купе была плотно закрыта, и ощущалось лёгкое и медленное движение состава, только отходившего от перрона. Я с облегчением потянулась одной рукой в рюкзак, намереваясь достать бутылку качественного коньяка, некогда подаренного на свадьбу состоявшимися друзьями Олега и сегодня забранного мною с собой как единственный предмет, оставшийся в нашем прежде общем доме и являющийся общим, более в жилье бывшего мужа не осталось ни одного упоминания о когда-то растерянном счастье. От мысли, что я смогу напиться этой ночью, стало легче. И я открыла чуть ранее откупоренную бутылку, намереваясь пить прямо из горла.       Увы, но пить не закусывая я ещё не научилась, поэтому зашлась в кашле и поспешила к двери, чтобы отыскать проводницу и купить какой-нибудь еды. Ручка поддалась не сразу, пришлось несколько раз поворачивать замок, пока, наконец, вольным и крупным шагом я не вылетела в коридор…       — Простите, — приложив руку ко лбу, произнесла я и, обогнув фигуру напротив, направилась по задуманному направлению.       От осознания того, что я проведу эти почти шесть часов в купе не одна, пить не расхотелось. Видимо, я уже успела отхлебнуть как следует.       В купе вернулась со снеками, сушёной рыбой и какой-то сладкой дрянью. Дверь осталась приоткрытой, и я отчего-то замерла на проходе, сбоку наблюдая за материализовавшемся спустя пятнадцать минут после отправления поезда соседом. Он стоял к коридору спиной, копошась в собственных вещах — насколько я могла разглядеть с данного ракурса — в небольшой дорожной сумке. Он был одет в коричневое пальто, ставшее на тон темнее от растаявшего снега. В его позе и жестах читалась нервозность, резкость движений: плечи были ссутулены, голова низко опущена, и вещи с невероятной скоростью оказывались в одной большой куче на кровати. Видимо, господину было бы спокойнее быть сегодня в одиночестве в этом узком помещении СВ-вагона. Очевидно, я испытывала те же чувства.       Новый шаг я сделала громко, ударяя с силой лёгкой подошвой тёплых тапочек по полу. Я заметила, как мужчина замер и его руки внезапно перестали нервические движения, то ли отыскав нужное, то ли пребывая в растерянности, в коей находилась бы и я, зайди он на десять минут пораньше.       Глубоко вздохнув, я непринуждённо поздоровалась:       — Доброй ночи.       Господин негромко, но отчётливо ответил, развернувшись вполоборота:       — Доброй. Вы, наверное, спать уже собирались. Я сейчас закончу. — И снова эти нервные руки, что-то ищущие.       Я присела на кровать, сделала новый небольшой глоток коньяка и зажевала снеком, пространно глядя в спину соседа.       — Не спешите. Я не планировала спать.       Мужчина вновь дёрнулся, но оцепение прошло быстрее, чем ранее.       Сделала третий глоток и звонко вернула бутылку на столик.       — Сегодня я собиралась отпраздновать важный для меня день, целое событие, когда-то преобразившее всю мою жизнь. Составите мне компанию? — я продолжала изучать спину мужчины, полагая, что прозвучала как очень любящая выпить и не умеющая вести себя тактично барышня, и приготовилась принять отказ.       Алкоголь уже бушевал в крови и мозгу, и я ощутила такую бешеную волну тоски и одиночества по тому, что не срослось, над чем столь усердно работала, но в чём отвратительно не преуспела — в семье, в любви, в работе. С некоторых пор вся моя жизнь и труд летели в тартарары, и не было никакого горизонта спасения.       — Праздник? — вдруг спросил господин напротив.       — Мой праздник целиком и полностью остался в Москве. А отпраздновать хочу воспоминание о нём.       — Его не вернуть?       — Не в моих силах, — пробубнила я и вновь сделала обжигающий нёбо глоток.       — Хорошо, — ответил расслабленно мужчина. — Давайте отпразднуем.       Я ухмыльнулась себе под нос и подалась вперёд.       — Я хочу вам помочь, — внезапно даже для самой себя призналась честно о сиюминутном порыве, который ни секунды не думала сдержать. — Что вы ищете?       Мужчина остался стоять на месте, поэтому я ударилась об его плечо, снова не рассчитав скорость движения и то малое расстояние, что разделяло нас.       — Как неловко, простите, — промямлила я, потирая дважды ушибленный лоб. — Завтра будет синяк в пол-лица, — попробовала пошутить, но не сумела повеселить даже себя.       — Рисунок. С дочерью бабушке подарок нарисовали. А я, похоже, его потерял. — С этими словами мужчина развернулся лицом к моей кровати и сел на лежащие в беспорядке вещи.       Да, я его узнала. Буквально в позапрошлом номере был на обложке нашего журнала, пересекались в офисном кафе и трижды за один день поздоровались.       В то мгновение мне не показалось зазорным сесть на его постель и его одежду.       — Всё проверили?       Иван тяжело вздохнул и монотонно ответил:       — Абсолютно.       — Тогда позвольте я помогу вам снять пальто, в котором вы уже должны были упреть, и пойдёмте ко мне пить.       Я, словно гардеробщик в Ритц Карлтоне, стащила с плеч верхнюю одежду и повесила в шкаф.       Усевшись напротив мужчины, я подозвала его присесть рядом, и он оказался на моей кровати.       — У вас термос или чашка какая-нибудь есть? — Иван замотал головой. — Хорошо, где-то должна быть у меня припасена с собой.       — Не против? — он взял со стола бутылку и сделал несколько больших глотков.       — Вот, — я всучила ему в руки снек, но, взглянув на него, он улыбнулся и произнёс:       — Спасибо, не нужно. — Передал бутылку из рук в руки. Я повторила за мужчиной, всё-таки не отказавшись от закуски.       Сие действие было произведено несколько раз. Мы пили молча, изредка переглядываясь и заговорщицки улыбаясь.       Наконец, когда коньяка осталось три капли на дне, мы с попутчиком распластались на кровати по два края, неудобно пихая друг другу в плечо, бок или живот ноги.       — Мне нужна подушка, — протянул Иван, прикрыв глаза.       — Я не смогу выбраться из-под твоих ног.       Сосед прыснул и, потянувшись вперёд, очевидно за моей мягкой спутницей, свалился на мою грудь, прижавшись к ней лицом.       — Всё, больше я на твою подушку не претендую.       Я рассмеялась.       Мы долго лежали молча, пытаясь дремать. Я слышала его сопение и горячее дыхание на груди, и мне вовсе не хотелось, чтобы это прекращалось.       Быть может, все мы животные и положительно реагируем на тепло тела существа противоположного пола, быть может, все мы хотим физической близости. Быть может. Но в тот момент во мне говорили скорее эмоции, попытка вспомнить, когда я в последний раз к кому-то прикасалась, кто меня обнимал, чей жар тела я ощущала на коже. С Олегом мы перестали быть близки почти с того момента, как на свет появился наш сын. И всё это время я жила только мечтами и надеждами, касающимися общения с Пашей. Никого и ничего в моей жизни с тех пор не было. И я уже, буду откровенной, смирилась с этим.       А сейчас во мне билось оголтело сердце, мне было впервые за долгое время спокойно, и я чувствовала себя в безопасности, лежа рядом с мужчиной, которого знаю (да и не знаю вовсе) два с небольшим часа. Это ли не помутнение рассудка? Это ли не величайшая загадка? Но мне было хорошо, и я должна признать это состояние.       — Почему не спишь? — сонно бормотал Иван, проснувшись, вероятно, от поглаживаний по голове.       — Думаю о том, почему мне сейчас хорошо здесь с тобой находиться.       — Потому что мы пьяны и безрассудны? — он улыбнулся — я это чувствовала.       — И неизвестно, кто более безрассуден.       Он обнял меня крепче, и я на миг затаила дыхание, обхватив его за спину. И, не сдержав порыв, чмокнула мужчину в лоб. Он приподнялся на локте и посмотрел в глаза. Долго и внимательно изучал что-то во взгляде, но, наконец, поцеловал в щёку, заставив беззвучно рассмеяться.       — Ты так и не представилась…       — Я всё ждала, когда это сделаешь ты.       — Ваня.       — Тася.       — Теперь будем дружить семьями.       — Ни за что, — мы в один голос захихикали, проваливаясь в дрёму.       На одной из станций появилась связь, и телефон звякнул, оповещая о приходе сообщения. Я осторожно вынула его из рюкзака, лежавшего как раз под кроватью поблизости. На снимке было изображено маленькое спящее чудо в бежевой пижаме, подпись гласила: «Чувствует себя отлично, готов с утра резвиться и принимать поздравления. Тась, мне жаль, что Олег остаётся непреклонен. Спи спокойно, девочка моя, и работай без лишних волнений: я всегда с Пашей. И буду дальше продолжать уговаривать Олега стать мягче». Сообщение пришло от бывшей свекрови, с которой отношения всегда оставались тёплыми. Пожалуй, она единственная признавала моё право на материнство и заботу о ребёнке, ибо одна только знала, что значит быть от него отлучённой.       — Чем ты в глаза светишь мне? — пробормотал Ваня. — Говорю сразу: пьяный я не слишком фотогеничен.       Вернув телефон в рюкзак, я закопалась рукой в волосах у мужчины, несколько раз поцеловав в затылок.       — Извини, отдыхай.       — Что-то стряслось? — Ваня приподнялся на локтях и, будучи совершенно потерянным спросонья, внимательно вглядывался в моё лицо. — Проблемы?       Понимание, что я не буду тревожить человека, пришло с первых секунд нашей встречи. Желание поцеловать — в эту секунду.       Я стремительно приблизилась к его лицу, уткнувшись носом к носу, трепеща от тёплого и вкусного дыхания.       — Пообещай, что поцелуй не изменит моего к тебе отношения.       — Я — профи в поцелуях. Помнишь эти будки с поцелуями в американских фильмах? А знаешь, кто был родоначальником данного движе… — Договорить мужчина не успел, я обхватила его голову двумя руками, притягивая к себе, и Ваня, словно туман, настигал меня, возвышаясь и прижимаясь чрезвычайно близко.       В тот самый момент, когда я чуть было не скончалась от удушья и сладкой неги, он отстранился, упав обессиленно на грудь.       И мы уснули.       Пришла в сознание от жуткой боли, парализующей правую ногу, на которой удачно разместилась мужская голень. Всё тело ныло от тяжести чужого тела, голова — от выпитого, желудок — от вредности съеденного. Я попробовала осторожно убрать с себя части тела Ивана, но аккуратно это сделать не выходило, поэтому пришлось резко и быстро их скидывать. Оказавшись в вертикальном положении, укрыла спящего соседа одеялом, доныне спокойно лежащим на нетронутой кровати мужчины. Умылась, взяла два чёрных крепких кофе у проводницы. Свернув, сложила вещи Вани в дорожную сумку, возродив на постели порядок. Взяла книгу старой подруги и по совместительству самой популярной молодёжной писательницы в СНГ, которую не могла закончить два с половиной месяца, а сейчас решив дочитать последние двадцать страниц. И углубилась в чтение.       — Вероятно, я ещё пьян, поэтому мне нужна помощь, чтобы встать, — ухмыльнувшись под нос и улыбнувшись, я отложила книгу и взялась помогать господину с очень помятым лицом при свете. Усадив его на кровать, я протянула кофе.       — Давай, тебе сейчас полезно.       — Я случайно не умер? — отрицательно замотала головой. — А по внутренним ощущениям — определённо да.       Приняв стакан из рук, он отхлебнул и поморщился.       — Сколько в пути осталось?       — Пятьдесят минут.       Иван увлечённо взглянул на моё лицо.       — А ты как себя чувствуешь?       — Стало значительно легче, и спасибо за это тебе и качественному алкоголю.       — О, а где мои вещи? — мужчина был порядком удивлён.       — В сумке.       — Спасибо за помощь. Думаю, тебе было приятно перекладывать мои трусы и носки.       Я прыснула, глядя на его отчего-то встревоженное лицо.       — О рисунке волнуешься?       — Мы старались с Лерой.       — В следующий раз нарисуете ещё лучше, — улыбнулась, глядя на Ивана.       — Да, разумеется… Но так не хочется идти с пустыми руками к маме.       — А что она любит?       — Цветы разводить любила, Чехова, Баха по вечерам, женские посиделки, разговоры о высоком, о жизни и смерти. Нас любила, её семью. Всех нас. — Мужчина опустил глаза на кофе, покрывшийся тонкой плёнкой. — Сегодня ровно четыре года, как она ушла.       — Можно принести ей книгу Алтановской — жизненной философии хоть отбавляй, чисто женская вещь. А на обложке — герань в горшке. И, я знаю наверняка, Алтановская — большой поклонник Чехова, а замуж выходила под Баха, верная и преданная мать и жена. Они бы понравились друг другу.       — Вполне возможно, — отошёл от забвения Иван, кротко улыбнувшись. — Я возьму. Спасибо, Тася.       — Иди умывайся, совсем скоро будем дома.       Я успела переодеться в брючный костюм, сменить тапочки на сапоги, выпить кофе, когда Ваня вернулся, посвежевший и просветлевший.       — Тась, я задался вопросом, — интересовался мужчина, надевая свитер поверх футболки, — а что мы отмечали?       — Двухлетие моего сына.       Завершив со сборами, Иван сел напротив, на свою кровать, взяв меня за руку.       — Говорить об этом не хочется? — я промолчала.       — В город на сутки?       — На трое, — он воздушно, почти невесомо коснулся губами руки.       — Я живу одна, можешь…       — Останусь у бабушки, у Нины. Она меня ждёт, уже проснулась, более чем уверен в этом, — он широко улыбнулся.       — Но если вдруг…       — Я позвоню, Тась.