46 пропущенных

46 пропущенных. Самый ранний – неделю назад, самый поздний – вчера вечером. Клауд закрывает телефон, чувствуя то ли вину, то ли сожаление, но точно не ощущая себя правым. Надо позвонить ей, думает он, а потом вспоминает о своей геостигме, о том, во что он превратился, о том, насколько он жалкий, бесполезный и неспособный никого спасти – и понимает, что чем реже он будет выходить на связь, тем проще ей будет забыть его. И так будет лучше для них обоих. Тифа снимает трубку с рычага, набирает номер, слушает длинные гудки. Уже привычно вздыхает и кладет трубку обратно. Клауд намеренно игнорирует ее, это понятно. Если бы он погиб, об этом уже трубили бы по всему Эджу; еще бы – легендарный герой, спаситель планеты, ласты склеил. Но из сплетен до нее долетает только то, что Клауда видели то тут, то там, он рассекал на мотоцикле, но ни с кем не разговаривал… Как типично, думает Тифа. Она всегда знала, что Клауд – самая сложная задача, выпавшая ей в ее жизни. Сложнее сожженного Нибельхейма, Лавины, обучения кулачному бою или этого пресловутого спасения мира. Понять, что творится у него в голове, было тяжело еще в детстве, когда этот молчаливый паренек с непроницаемым лицом слушал ее веселое щебетание, а сейчас, после всех выпавших на его долю испытаний, еще тяжелее. Понять, что творится в его сердце – невозможно. Но Тифа не собирается сдаваться. Это было бы слишком просто для девушки, которая поучаствовала в спасении мира, будучи вооруженной только кулаками. – Как там наш «не трогай моих тараканов, я их так старательно разводил» Клауд? – спрашивает Сид, заезжая к ней по пути к Баррету, с которым ведет какие-то транспортные дела. – Так и бегает от тебя? Тифа грустно улыбается. – В точку. И да, он бегает. Я не могу дозвониться до него уже больше двух недель, а меж тем мне хотелось бы услышать его голос. – Был бы я помоложе, – бормочет Сид, закуривая, – да не будь у меня Шеры, я бы ему наглядно показал, что нечего ушами хлопать, а то можно остаться и без ушей, и без девушки. – А в нос? – предлагает Тифа. – Подожди, я еще вытащу его из норы, увидишь. Есть у меня идея, и лучше бы он ответил до того, как я начну ее реализовывать. Сид фыркает. Клауд продолжает игнорировать ее звонки, а желание попросту вбить в него понимание неприемлемости такого поведения с помощью кулаков и Сефиротовой матери крепнет с каждым гудком. Наверное, пропущенных на телефоне у него уже пара сотен, хотя, может, он этот телефон просто выкинул в канаву – с Клауда станется. В детстве, когда он не хотел с ней гулять, то просто не выходил на улицу и не реагировал на стук в окно. Однажды Тифа, потеряв терпение, разбила стекло, и с тех пор Клауд снисходил хотя бы до ответа. Ничего, думает Тифа, в очередной раз кладя трубку. Когда-нибудь она достучится до него, как тогда. Тем более, у нее остался еще один, самый надежный способ, последнее средство, к которому она может прибегнуть – и Тифе кажется, что пришел тот самый момент. Очередной звонок звучит среди ночи. Раньше Тифа строго придерживалась правил приличия – не раньше десяти утра, не позже девяти вечера – так что первое, что приходит Клауду в голову, это мысли о какой-то катастрофе. И не взять трубку становится просто преступно. – Я слушаю, – говорит он, стараясь, чтобы его голос звучал не слишком виновато. Голос Тифы бодрый, веселый, в нем ни капли сна и ни следа печали: – Ты ответил, отлично. Ты еще помнишь, что ты мой курьер? Садись на мотоцикл и дуй сюда, у меня за время, что ты отлынивал, целая тележка товаров для доставки собралась, клиенты уже лютуют. Я пока вру про плохую монстрообстановку на дорогах, но не может ведь это продолжаться вечно, правда? Клауд молчит. Когда она тоже замолкает и повисает неприличная пауза, спрашивает: – Ты только поэтому звонила? – Нет, – отвечает Тифа. – Но остальное я скажу тебе лично, так что шевелись. Отговорки не принимаются: неустойку за несвоевременную доставку я стрясу именно с тебя. Она кладет трубку, и Клауд десять секунд тупо пялится на экран. «Теперь у него есть повод приехать, – думает Тифа. – А уж работой я его обеспечу так, что времени спать не останется, не то что рефлексировать». В конце концов, кого нельзя исцелить любовью, можно исцелить трудотерапией.