How Could You Leave Us?

Мэл затягивается — это дурная наследственность, проявляющаяся у брата меньше. Гнилые гены, от которых не отмахнуться, у Джексона до крайности заретушированы. Мэл бы тоже так сделал, если бы ему был смысл стараться — его по праву рождения записывают в неудачники, ставя крест на будущем. Джексону везёт больше — у него фамилия отца, его с трудом можно причислить к семье Хейл и провести параллель между ним и Мэлом, между ним и Патрисией Хейл, той самой наркоманкой, о которой принято не говорить. — Как дела? — спрашивает Джексон, оглядывается, удостоверяется, что они одни, и только тогда совершенно по-свойски берёт сигарету из рук брата и делает несколько затяжек. — Ночевать есть где? Он по большей части выполняет необходимый минимум приветствий, дружелюбных кивков и дежурных вопросов, но Мэл видит, что ему не наплевать, что всё же между ними есть что-то глубокое общее, о чём не поговоришь с друзьями или товарищами по команде. — Да, у друга есть трейлер за городом, — кивает Мэл. — Пока там, а потом… «Потом» в их жизни — самое неопределённое время, тяжёлое и нежелательное. Их бросают почти одинаково, без разведения на любимого и нелюбимого сына. У Джексона есть выбор, а у Мэла его нет и не будет никогда. И он не злится, не завидует и даже не надеется. Он уже как-то обвыкается со своей ролью кочевого брата, который больше знает о жизни, о наркотиках и о пагубных зависимостях, которые отнимают матерей. — Она сама сделала этот выбор, — говорит Джексон, как всегда в пустоту оправдывая своё нежелание видеть мать, отторжение собственной семьи. Мэлу оправдания не нужны, он всё понимает и нисколько не осуждает. Он как закономерности ждёт дня, когда Джексон решит вычеркнуть и его из своих мыслей, и даже тогда на его голову не обрушится никаких обвинений. Они слишком разные, и дело не только в социальном статусе, их на самом деле держит вместе детское прошлое, оно навсегда останется с ними, но Мэл — жизнь научила смотреть на себя реалистично — знает, что одними воспоминаниями семейных уз не выстроишь. — Я видел её, — говорит Мэл и не уточняет, что мать была обдолбана, как всегда, что она потерялась в дыму дешёвого клуба, как обычно, потому что у них на зубах уже оскомину набило это постоянство. — Думаешь, она однажды вернётся? — Нет, не сможет. Её не отпустит. Джексон не уточняет, что именно «не отпустит», потому что они говорят на одном языке, не нуждающемся в переводе на общий, им хватает личного диалекта их объединённых кровью душ. Джексон затягивается — это дурная наследственность проступает под личиной правильного и насквозь многообещающего старшеклассника. Она перестаёт скрываться, обнажаясь в самые неподходящие моменты, наедине с Лидией, например, или на тренировках — тогда Мартин замазывает тональником последствия слишком настойчивых ласк, а команда лишается на пару недель двух-трёх товарищей из-за случайных и закономерных травм. Они — братья — не знают другой жизни, её никогда и не будет, потому что они сломаны от рождения слишком сильной и ничтожно унизительной хваткой матери-наркоманки. Но они — братья, значит, у них есть шанс выплыть на поверхность, вдохнуть полной грудью и — вновь на дно, там, где губит ожидание одного «простите» в телефонной трубке.