ещё никогда

Шури ещё никогда не чувствовала себя такой растерянной. Её привычное, природой обусловленное состояние — искрящийся, взрывающийся фейерверк идей, эмоций, слов. Она всегда несла в себе хаос и веселье, детская улыбка разрушала любые чары, наведённые самыми страшными и сильными ведьмами — голодом, нищетой, войной. Т’Чалла называл это «эффект Шури» — в ней пульсировала жизнь, о которой так часто забывали старые вояки или скептичные учёные. Доза Шури — верный шанс вылечить запущенную узколобость или непроходимый пессимизм. Шури ещё никогда не чувствовала себя такой бессильной. Против неё не могла выстоять ни единая преграда, она была рождена, чтобы завоёвывать всё новые и новые высоты, чтобы знаменовать собою новый век в истории Ваканды. Все — да и сама Шури тоже — забывали, что она ещё и девочка-подросток, что кроме гения в ней кипит что-то качественно другое, с чем нельзя справиться парой кликов, против чего терпят поражение любые идеи и изобретения. Шури было непросто справиться с самой собой — и с чувствами, которые не должны были просыпаться так рано, не должны были по-хозяйски орудовать в голове гения. Шури ещё никогда не чувствовала себя такой живой. — Здравствуйте, сержант, — сказала Шури, не в силах сдержать улыбки, надеясь, что румянец не так виден на смуглой коже. — Я же просил, — добродушно улыбнулся Баки, встречая постоянную гостью на пороге своего пристанища. — Я больше не сержант. Джеймс, Баки, но не сержант. — Хорошо… Джеймс, — кивнула девушка, произнося его имя с особой интонацией — казалось, она хотела запомнить каждый звук именно таким, каким его произносил обладатель имени. — Как ваши дела сегодня? Для Баки разговоры с Шури — глоток свежего воздуха, которым теперь наполнена его жизнь. Он старался наполнить пребывание в Ваканде тем смыслом, которого его лишили, и одиночество было первым показанием для рефлексии, но визиты Шури никогда не вызывали в нём досаду. Всё-таки, магическое действие её искренней улыбки распространялось и на такого промёрзшего до последней косточки солдата, как он. На Баки таким светящимся и заботливым взглядом не смотрели уже сотню лет, поэтому он мог честно сказать «я рад тебя видеть, Шури», не представляя, какие кульбиты совершало сердце девушки в такие моменты. Шури ещё никогда не чувствовала себя такой сильной. Ей казалось, она может изменить мир, топнув ножкой, мотнув упрямой головой или просто попросив очень-очень, сильно-сильно. Шури носила в себе страшную тайну, она лелеяла в памяти образ старого волка, который совершенно точно не мог полюбить маленькую девочку, даже такую гениальную и взрослую душой, как она, но Шури не хотела об этом думать. Она ощущала себя супергероем — может, даже одной из Мстителей. Ей всё было нипочём — всё было достижимо и так близко, что рукой подать. Шури ещё никогда не чувствовала себя такой… влюблённой. Белый Волк улыбался ей, пожимал руку так тепло и крепко, что у Шури не было никаких сомнений — это определённо та самая любовь, первая, и потому самая настоящая и самая правильная. Шури не допускала мысли, что что-то идёт не так — в её голове всё складывалось просто идеально. Когда она думала о Баки, её глаза светились по-особенному — первой всё поняла мать, но Шури даже под страхом смерти не рассказала бы ей правду. Ей казалось, так она разрушит то эфемерное, что строилось, кирпичик за кирпичиком. Шури строила воздушные замки — и даже у самого скептичного и решительно настроенного циника не нашлось бы храбрости их разрушить своим правдивым и жестоким словом. Даже девочки-гении могут мечтать и влюбляться — этот всемирный закон нерушим во веки веков.