Сластолюбец

Моран сиял так, словно вчера выиграл в покер целую вселенную. Он любовно раскладывал принесенные коробочки со сладостями, перебирал их, открывал каждую и немедленно пробовал, жмурясь от наслаждения. Вот прозрачный рахат-лукум из розовой воды, вот слипшаяся от нежнейшего сиропа пахлава, вот ванильная нуга и воздушная на вид халва. Мориарти мрачно наблюдал за дегустацией, но что он мог поделать? Моран пристрастился к восточным сладостям во время Индийской кампании. Все нормальные офицеры посещали гомосексуальные бордели (впрочем, они это не афишировали), а он оббегал всю Индию в поисках новых десертов. Именно из-за этой недостойной джентльмена и англичанина особенности он и был вынужден выйти в отставку, вернуться в Англию и сесть за карточный стол: в Англии сладости были недешевы. — Это что, Моран? — не выдержал Мориарти, когда Моран пошел по второму кругу. — Снова ваше прославленное сластолюбие взыграло? Зачем вам столько? Купили бы пару коробок, если вам так неможется. — Не волнуйтесь, профессор, я не потратил ни цента из жалования, которое вы мне платите. Я все купил на свои деньги, выигранные в покер. — Вы доиграетесь, Моран. — Угощайтесь, — добродушно рассмеялся Моран. Странно было видеть такое выражение лица у обычно жесткого и собранного человека. — Видите ли, сегодня прибыл корабль из Индии и мне привезли заказ. То, что у меня с собой — всего лишь капля в море. Мориарти в ужасе опустился в кресло и закрыл лицо руками. Какой позор для криминальной организации! Если бы Моран был жестоким убийцей или — что страшнее всего на свете — каким-нибудь содомитом, на это все закрыли бы глаза. Но его любовь к сладкому стала притчей во языцах. Его даже называли за глаза Сластолюбцем. Именно на этот крючок Мориарти и подловил Морана: он пригласил его в ресторан и выставил перед ним тарелки с выпечкой, желе и сладкими пудингами. Моран был покорен и согласился работать на Мориарти. Но чем дальше, тем сильнее аппетиты Морана росли. Он заказывал у торговцев все больше и больше сладостей и все до последней крошки съедал. Как ему удавалось при этом держать себя в форме, оставалось тайной для Мориарти. — Не стоит так убиваться, дорогой друг. У всех свои слабости. У меня сладости, у вас — Холмс. Нужно быть терпимее. Мориарти вздрогнул, как от удара. Тонны липкого ужаса и Холмс! — Ну вы сравнили, тоже мне. Ваше маниакальное сластолюбие и мою совершенно нормальную вредную привычку! — Совершенно нормальную?! Ну да, для людей нашего с вами положения… Слушайте, вы же видите, что моя слабость не мешает мне исполнять свои обязанности, так же как и вам ваша… гм.. привычка. Может быть, поговорим о чем-то другом? Сейчас я уберу, извините, только что из порта, не смог сдержаться, люблю их вот так пробовать на ходу. Через минуту никаких следов от коробок не было: все исчезло в бездонном портфеле. Только на усах Морана осталось немного розового сиропа, но и его этот джентльмен вытер носовым платком. *** Холмс любил утренние часы, когда Мориарти еще спал и на его лице не отражалась вся скорбь этого мира. Он просыпался раньше, чтобы полюбоваться этим редким зрелищем: в последнее время Мориарти не баловал его частыми рандеву. — А вы любите сладкое, Холмс? — сонно спросил Мориарти так, словно обдумывал этот вопрос весь прошлый вечер. Напряженная работа мысли не покидала его и во сне. Холмс задумался. Что Мориарти имеет в виду? Это какая-то проверка? Это какой-то шифр? Он готовит ограбление магазина сладостей? — Розовая вода, — пробормотал Мориарти. — Как можно такое любить! Холмс был совершенно с ним согласен. Он обожал розы и использование роз для создания розовой воды считал актом вандализма. Однако Мориарти явно думал во сне о чем-то другом. Возможно, в розовой воде кого-то утопили по его приказу? — Сластолюбие… В конце концов, если ему так нужно сладкое, мог бы есть отечественную выпечку, пудинги, бисквиты, так ведь? — Мориарти окончательно проснулся и сел в постели. Вид у него был совершенно несчастный. Холмс наконец сложил два и два и понял, в чем дело. Мориарти и раньше жаловался ему на особенность одного из своих подчиненных и его ужасающую привычку лопать сладкое в больших количествах. Но что этот удивительный человек еще и предпочитает иноземные сладости (розовая вода! из нее делают рахат-лукум!) сделанным на британской земле! Неудивительно, что Мориарти так переживает, что не может сосредоточиться на обычных чувственных наслаждениях. — Думаю, для него имеет значение вид сладостей, — предположил Холмс. — Если он пристрастился к ним на Востоке, то другие его просто не удовлетворят. Я слышал, на Востоке сахара не жалеют, а далеко не все после такого могут есть простой английский бисквит. Это как привычка курить именно индийский табак, после него сложно приспособиться к британскому. — Я понял, — серьезно сказал Мориарти, внимательно слушавший Холмса. — Это как привычка спать с вами. После вас уже никто другой не сумеет... впечатлить. Холмс был польщен этим выводом и с удовольствием принялся впечатлять Мориарти заново. К счастью, Мориарти уже не выглядел таким потерянным и в это утро Холмс получил свою долю впечатлений тоже.