Доширак со вкусом креветки

Студенческие будни Джона Уотсона неизменно содержали нотки экзаменационных гроз и металлический привкус разочарования в любви и дружбе. Грозы Джон встречал с рвением и стойкостью: он любил учебу и прекрасно понимал, что отмена экзаменов дурно скажется на усвоении практических умений и теоретических знаний. А вот что касалось тонкой сферы человеческих отношений, тут Джон просто ежедневно расписывался в собственном бессилии. Ему было невероятно сложно с кем-то сблизиться и еще сложнее — поддерживать отношения дольше недели или нескольких дней. От мыслей о неудачах на личном фронте несло расплавленным металлом и сухим древесным углем. Джон часто думал о своей проблеме и, даже когда уносился в далекие дали сновидений, пропахших формальдегидом и марганцовкой, не переставал спрашивать себя: что со всеми не так? С ним-то все было совершенно нор-маль-но. Ежедневно Джон смотрелся в зеркало, когда чистил зубы мятной пастой с нотками чабреца, и видел идеал. Он был красив, умен, добр и весел. Обаятелен и мудр. Здоров и воспитан. Скромен и вежлив. Да он был лучшим, что вообще могло случиться в жизни любого человека! Но серый мир не признавал Джона, мир содержал нотки горечи и тленной пустоты бытия. Потому что все, абсолютно все попытки завязать отношения во всех отношениях великолепный, потрясающий Джон проваливал до зубовного скрежета, до боли в груди, до звона в ушах. Однажды Джон решил взять перерыв, проанализировать ситуацию и сменить обстановку. И поехал на год в колледж, никак не связанный с медициной. Он выбрал английскую литературу и со всем усердием принялся за новую жизнь вдали от старой. Но почему-то все повторилось, отношения с ровесниками так и не сложились, и Джон подумывал вернуться в Бартс. Все-таки в Бартсе его ценили как выдающегося студента-медика, а здесь не ценили ни как гениального писателя, ни как филолога. Впрочем, Джон и сам был не уверен, что здесь он на своем месте. Он даже в студенческой столовой сидел один, как привидение с нотками меланхолии, и никто не садился рядом с ним и не делился новостями. И на Джона снизошло понимание, что он обычный человек, ничем не примечательный. И, возможно, у него проблемы с доверием. Возможно, это он никого к себе не подпускает, а никому не хочется долбиться головой о стену. А потом появилось чудо. Чудо пахло мёдом с привкусом мятной карамели, оно подошло танцующей походкой прямо к его столу и спросило приятным мягким голосом: — Свободно? Это был первый человек, добровольно севший рядом с Джоном. И Джон уставился на него с изумлением. Довольно симпатичный или даже, можно сказать, красивый невысокий брюнет, одетый в обычную полинялую футболку и такие же брюки. Он деловито поставил на стол маленький чайник с кипяченой водой и коробку с дошираком. Доширак? — Здесь же есть нормальная еда, — сказал Джон. — А? — Нормальная еда. Это же студенческая столовая. Можно купить приготовленную еду. С собой необязательно приносить. Парень заливал доширак водой. Почему-то резко запахло креветками. — То есть ты думаешь, что я дебил, который пришел со своей едой в столовую и не знает об этом? — спокойно осведомился сосед Джона по столу. — Я подумал, ты не знаешь, что здесь неплохо кормят. — А. Я знаю, я просто… скажу тебе по секрету, — он наклонился над столом, и Джон тоже наклонился к нему. От него по-прежнему пахло мятной карамелью, а нотки мёда уступили место аромату скошенной травы. Парфюм, подумал Джон. Необычный парфюм. Джон так и остался сидеть, склонившись над столом, а парень вдруг встал и торжественно произнес громким голосом: — Я. Очень. Люблю. Доширак. Со вкусом креветки. И нет, я совершенно не стыжусь этого! На них начали оборачиваться. Но Джону почему-то стало не неловко, а уютно. На него обратили внимание, а все из-за чего? Из-за странной компании, в которой он оказался случайным образом. Похоже, сосед оценил его сдержанность, крепость духа и отсутствие замешательства, потому что вдруг улыбнулся; в его улыбке было что-то, чего Джон не видел нигде и никогда. Он никак не мог разгадать эти нотки. Что же это такое? Пена морская? Манна небесная? Тем временем любитель доширака принялся за еду и светскую беседу: — Я Джим, а тебя как зовут? Никогда тебя прежде не видел здесь. Ты два года питался манной небесной? Джон обнаружил в имени «Джим» нотки душистого четырехлистного клевера и горького шоколада с морской солью. В своем имени Джон никогда не находил подобных изысканных ноток, и это несказанно бесило. — Джон Уотсон. Я учусь в медицинском колледже, поэтому ты меня и не видел, Джим. Джон думал, Джим спросит, что тогда он тут делает и что изучает, но Джим не спросил. Зато на следующий день снова пришел обедать вместе со своим неизменным дошираком со вкусом креветки и опять присоединился к Джону. И на следующий день — тоже. В конце концов им так понравилось вместе обедать, что они сняли комнату на двоих: Джону так было удобнее, он был стеснен в средствах из-за алкоголизма отца, а Джим… почему так сделал Джим, Джон не понял. Да и вообще, после того как они с Джимом съехались, Джон перестал понимать вообще все. Открытия ошеломляли его новизной так, что он не мог различить ноток. Оказалось, у Джима были деньги, много денег. Он расходовал их скупо и платил строго за свою половину квартиры, и, даже видя плачевное состояние финансов Джона, не стал предлагать помощь. Одевался он скромно и питался тоже. Он мог позволить себе настоящих креветок, но ел доширак. Он мог есть нормальный ростбиф, но ел доширак. Он мог одеваться у Вивьен Вествуд, но носил один и тот же набор линялых футболок и брюк. И бирюзовые носки. Джим любил дорогие бирюзовые носки. — Почему ты не экономишь на носках? — спросил как-то Джон. — Экономлю? Нет, ты действительно держишь меня за дебила или думаешь обо мне как о себе. Мне нет нужды экономить. — Но почему ты тогда носишь дорогие носки и дешевые футболки? Почему ты ешь доширак вместо того, чтобы питаться хорошо? Джим долго-долго смотрел на Джона. А потом заговорил медленно, едва ли не по складам: — Джон. Я ношу такую одежду, какую хочу. Мне нравятся такие футболки, поэтому я их ношу. Мне нравятся эти носки, поэтому я их заказываю. И разве я тебе не говорил, что просто-напросто люблю доширак со вкусом креветки? И мне совсем нетрудно так и сказать, мне не нужно оправдываться ни перед собой, ни перед кем-то другим, я такой, как есть. Если кто-то посчитает мои вкусы примитивными — мне будет глубоко безразлично. — Эх, если бы у меня были деньги, я бы изысканно одевался и питался дорого, — со вздохом сказал Джон. Джим не разделил его страданий. И в его голосе не было никакого сочувствия, лишь недоумение с нотками презрения: — То есть ты бы тратил деньги на то, что принято в кругу богатеев, а не на то, что хочешь? — Но я хочу красиво одеваться и есть хорошую пищу! — воскликнул Джон. — Нет. Ты хочешь, чтобы с тобой дружили, — возразил Джим. И Джон понял, что только что попал в рай понимания с нотками… да все равно, с какими нотками! Джим действительно жил как хотел и совершенно этого не скрывал. Он и лекции посещал по личным предпочтениям, а не по учебному плану. Джон думал, что именно деньги давали Джиму свободу, которой у Джона не было. Но вскоре он понял, что это не так. У Джима в принципе было такое отношение к жизни. Он жил своими личными интересами, а не навязанными кем-то другим. Но совсем Джон улетел на облака, когда Джим разгадал секрет его записей. Когда Джон только приехал в колледж, то завел нотную тетрадь и исписал ее только ему одному известными тайными знаками. Он придумал собственную систему образных рядов и вел учет ноткам, запахам, ассоциациям. Джима он, конечно, тоже вписал в эту тетрадь со всеми его нотками. Джон был уверен, что шифр известен только ему, и не считал нужным прятать тетрадь, а Джим прочитал. Джон вернулся с прогулки и увидел, что Джим сидит на диване, обнаженный по пояс и держит тетрадь. — О, Джон, я нашел твои писательские заметки! — искренне восторгался Джим. — А я думал, ноты, хотел поиграть в голове музыку. Значит, я у тебя пахну мёдом с привкусом мятной карамели? Да ты прирожденный писатель! Джим продолжал восторженно цитировать, а Джон пожирал глазами его острые ключицы и вдруг решительно подошел, сел рядом, провел языком вдоль ключицы. Джим не отшатнулся. Джон осмелел и накрыл чужие губы своими — на его поцелуй ответили. Он впился в нежную кожу ногтями, а Джим почему-то потянулся к тумбочке. Они упали на диван, и это случилось с Джоном. Когда разрядка состоялась, Джон жадно хватал ртом воздух, а в его обновленной душе распустились клевер и вереск. С нотками счастья. — Какие нотки ты обнаружил во мне сегодня? — прошептал Джим ему на ухо. А Джон спросил: — Что ты во мне нашел? Почему такое чудо, как ты, досталось мне? Джим постучал костяшками пальцев по его груди и хитро прищурился: — А я говорил. Только слушал ли ты?