***
Мои детские воспоминания начинаются с пяти лет, затем резко обрываются в десять и вновь возобновляются через полгода. Я помню почти каждый свой день рождения в этот период, каждое более-менее значимое событие, своих детсадовских друзей и врагов, первый выпавший зуб, своего первого учителя, первого соседа по парте и первую плохую оценку. Однако за три месяца до моего выпускного все покрывается темнотой и неясностью, а потом уже появляется воспоминание про первое сентября и то, как я иду в старшую школу. Мама всегда говорила, что это белое пятно из-за того, что я попала вместе с дядей в авиакатастрофу и пролежала полгода в коме. У меня не было оснований ей не доверять, хотя я не помню ни самого происшествия, ни того, куда мы вообще летели, ни того, как проснулась в больнице после долгого «сна». Но до недавних пор я никогда не заморачивалась об этом. Память — странная штука: она любит чистить воспоминания без нашего согласия, а иногда искажает их до невозможности. До недавнего времени я жила обычной жизнью подростка. Потрясающей жизнью. У меня было все, о чем только можно мечтать: родители, немногочисленные, но хорошие друзья, потрясные увлечения и хобби. Я училась и довольно-таки нормально, ходила на занятия по гитаре, слушала рок, рисовала, готовилась к поступлению в юридический и мечтала, как и все девушки, наверное, о верном и умном парне. Мы с моими родителями любили проводить вечера вместе. Я в них души не чаяла, как и они во мне. Я их и до сих пор люблю, хотя не понимаю, как такое возможно. Может, потому что они были со мной все эти годы и растили меня? Моя мама заваривала чай, папа делал бутерброды, и мы вместе смотрели кино или играли в приставку, читали книги, обсуждая потом сюжет, плача и смеясь. У меня была подруга Лиз. Заядлая анимешница, любительница видеоигр, как и я, и китайской лапши. Мы дружили с ней буквально с пеленок, жили недалеко друг от друга, ходили в один садик, а затем — в школу. Это просто чудесное создание с афрокосичками, умное, доброе и говорящее на трех иностранных языках. И что самое классное — она всегда меня поддержит и направит на истинный путь, в какую бы передрягу я не попала. Я дружила еще с четырьмя девчонками и гуляла с ними, когда Лиз была занята (нередко и она к нам присоединялась). Они казались мне классными. Умные девушки с широчайшим кругозором и хорошим чувством юмора. Казались.***
Все произошло два дня назад. Клянусь, что в то утро четверга я и не думала о том, что произойдет днем. Обычное серое утро с редкими проблесками солнца на небосводе и с запахом маминых блинов с кухни. Моя обычная мягкая кровать. Все тот же портрет Мэрлина Мэнсона на стене напротив и старенький допотопный компьютер с материальным экраном (денег на голограммные у нас не было) на моем рабочем столе. Никаких намеков. Заправив кровать и умывшись, я подошла к маме сзади и обняла ее, сказав: «Доброе утро». Она обернулась и стиснула меня в ответ. Пару минут мы простояли в объятьях друг друга, пока у нее не начал пригорать блин. Ойкнув, мама расцепила руки и, перевернув кругляш, отправила его в мусорку за излишнюю черноту. — Как всегда, — вздохнула она, улыбаясь, — видишь, что произошло? Чрезмерные обнимашки бывают опасны. Налив жидкое тесто в сковороду, она сказала мне сесть, что я послушно сделала, и положила мне под нос тарелку с пышными блинами. — Я не хочу сейчас есть. У меня не было привычки завтракать, я делала это, только когда заставляли. — Но как так, они же твои любимые? — удивилась мама, отворачиваясь к плите. Я покачала головой. — У меня не может быть любимой пищи, я же не чувствую вкуса, помнишь? Половник был уронен в раковину. — Я же тебе говорила уже об этом, разве нет? У меня уже давно такое. Мама опустила плечи и повернулась, грустно глядя на меня. — Извини, я опять забыла. Забегалась совсем, — она вздохнула. — Но если можешь, поешь все-таки, это энергия для твоего организма. — Ладно. После завтрака был скучнейший день в школе, а затем девчонки предложили пойти к одной из них домой и устроить киновечер. Домашки было мало, дополнительных у меня в четверг не было, поэтому я согласилась. Это было ошибкой.***
Было тепло. Тихо падали снежинки, тонким слоем покрывая асфальт, отчего на нем были явственно видны наши следы. Мы, четверо тех девчонок и я, весёлые и совершенно свободные, выходили из школьных ворот, рассуждая о том, куда хотим поступить и кем стать. Так, разговаривая и смеясь, мы добрались до дома подруги, как вдруг она остановилась и сказала: — Осторожно, тут впереди скользко прям до самого подъезда! На асфальте красовалось совершенно замечательное «озеро» изо льда. — Ну ты даёшь! Как ты тут вообще ходишь по утрам?! Убиться же можно! Подруга пожала плечами. Все стали потихоньку ступать на лёд; кто-то скользил, как на лыжах, кто-то преодолевал сантиметр за сантиметром медленными шагами. Постепенно все успешно добрались до двери. Но я была бы не я, если бы в конце концов не поскользнулась бы у самого входа и не приземлилась лицом на лёд, при этом, кажется, разбив нос. Послышался дружный смех, в том числе и мой. — Ну ты как всегда, честное слово**, — хохоча, сказала подруга, протягивая мне руку и помогая встать. — Не ушиблась? — спросила она, когда я уже была на ногах и зажала нос рукой, чтобы не капала кровь. — Всё нормально, — ответила я, улыбнувшись, и, подняв голову, посмотрела ей в глаза. Они тут же расширились от недоумения и какого-то ужаса. — Что? Все так серьёзно? — Т-твоя кровь, — подруга отошла в сторону, — она голубая… Она повернула мою руку, всю в голубых пятнах, ладонью к моему лицу. — Ну да, совершенно обычная кровь, — ответила я, — как и у всех людей. Разве нет? Девочки переглянулись. — У людей кровь обычно красная. У всех. А голубая кровь… она, эмм… — У кого? — мои руки начали чуть дрожать. — У андроидов… — ответили мне серьезно. Ненадолго установилось молчание. Все смотрели на меня с каким-то удивлением и страхом. Пристальным и изучающим взглядом. Мне стало неловко. — Вы… вы серьезно думаете, что я робот? — первой нарушила тишину я. — Прикалываетесь? Что у вас за шутки такие? Я надеялась, что они сейчас рассмеются, развея эту нагнетающую атмосферу, и скажут, что все это глупый пранк. Чтобы я не обижалась, потому что они всего лишь шутят. Но они смотрели на меня вполне серьезно. Прошло, казалось, три, пять минут, а они и не думали смеяться. Я не выдержала и побежала.***
Мои руки дрожали, из-за чего ключ еле-еле попадал в замочную скважину, голова кружилась, а к горлу подкатывала тошнота. По крайней мере, мне так казалось. Наконец я вошла в квартиру и, сняв верхнюю одежду, в мгновение ока оказалась в своей комнате, плюхнувшись на кровать. Меня всю трясло. Это неправда… это не может быть правдой. Они просто прикалываются, стебутся надо мной… Я не могу быть андроидом, просто роботом, машиной! У меня есть чувства, эмоции и потребности, меня родила мама, а не конвеер! У меня есть родители, у меня было детство. Я росла, развивалась, была маленькой девочкой ростом под сто сантиметров, а теперь мне семнадцать, и мой рост достигает ста шестидесяти. Андроиды не растут! Они остаются одинаковыми в течение всей своей жизни! Что за бред? У меня есть свидетельство о рождении, я видела его собственными глазами! Я не могу быть роботом! Сев на кровати, я посмотрела на подсыхающие голубые пятна на руках. Лет с десяти мама мне говорила, что у людей бывает два вида крови: голубая и красная. Просто дети с голубой кровью сейчас рождаются крайне редко. Буквально может быть один человек на весь город. А в девятнадцатом веке их было больше. Даже назывались такие люди по-особенному: человек голубых кровей. Я ей верила и считала все это правдой. А вы бы стали верить человеку, который вас вырастил? В общем, на тот момент я полностью убедила себя, что меня жестоко разыграли. И чтобы доказать это, села за компьютер и полезла в интернет с запросом: «Голубая кровь». И первой же ссылкой высветилась статья в Википедии под названием «Тириум или голубая кровь — химическое вещество, созданное Элайджей Камски в…». Пролистнула дальше. «Тириум — кровь андроидов», «Купить тириум со скидкой 30%!», «Мой андроид потеряла много крови, что делать?» и т.д. Тогда я набрала: «Люди голубой крови». Вы думаете, я не нашла ничего про таких людей? Нашла. После кучи статей про аристократов и андроидов, я нашла маленькую статью про людей с голубой кровью. Кинеатиков. Вот только после этой крошечной статейки, подарившей мне хоть какую-то надежду, около сорока разгромных ее разрушили. «В 2031 ученые доказали, что кинеатиков не существует»***, «Теория о голубых людях была опровергнута биологами на основе полученных данных…», «Ложь или просто красивая сказка: в 2031 году…» Закрыв все вкладки и выключив компьютер, я вновь откинулась на кровать, задавая себе один и тот же вопрос. Кто я?***
Я все еще убеждала себя, что не могу быть роботом. Пусть моя догадка с кровью и не подтвердилась, все же другие нельзя было опровергнуть. Я точно знала, что организм, состоящий из миллион микросхем, не может сам измениться в размере. Что он не может чувствовать что-то, только показывать иллюзию наличия эмоций. Не обессудьте, я так думала. Все мы имеем право на ошибку. Однако вместе с этим ко мне пришла мысль, что это бы многое объясняло. Ту кому и мои отсутствующие воспоминания о выходе из нее. Мою иногда слишком высокую работоспособность, когда я делала всю домашку за десятый класс часа за три, чтобы можно было поиграть в компьютерные игры. Мое отношение к еде, вкус которой я никогда не чувствовала. Отсутствие снов. Мое странное, иногда перестающее работать обоняние. Высокий болевой порог, когда я чувствовала боль только при совсем сильных ударах. Иногда странное поведение родителей и подписанные ими отказы от моих прививок и медосмотров. Мои изредка случавшиеся провалы в памяти. Я пыталась найти всему этому оправдание, но чем больше думала, тем больше проигрывала в неравной борьбе с самой собой. Лежа на кровати, мне захотелось немного отвлечься от этих грустных мыслей, поэтому я стала думать о своем детстве. Неожиданно ко мне пришло одно странное воспоминание. Когда мне было одиннадцать или около того, я часто играла около зеркала в комнате родителей. Но если другие девочки брали мамину косметичку и пытались накраситься первый раз, намалевывая щеки помадой, то я представляла в зеркале белого инопланетянина и разговаривала с ним. Странно, да? Так продолжалось около трех месяцев, пока это не увидела мама и не отругала меня, запретив так делать. Я все время думала, что это из-за того, что она боялась плохого развития детской психики. Но что если…? Встав с кровати, я пошла в мамину комнату. Старое, доставшееся маме от бабушки зеркало в округлой раме, вставленное в шкаф, все еще стояло там. Я подошла к нему, посмотрев на себя, и попробовала сделать как в детстве: представить там своего внеземного друга, ослепительно белого, как снег в рождество, с глубокими карими глазами. Первые пару секунд ничего не происходило, пока кисть моей руки не начала белеть. Что-то светящееся проходило по ней, снимая кожу и обнажая какие-то скрепленные белые пластины и надписи у их основания. Я вскрикнула и как будто стряхнула что-то. Все вернулось в норму. Вздохнув и пару секунд глядя на себя в зеркало, я снова попробовала это сделать, не веря, что такое реально возможно. Но по моей руке снова поползла светящаяся полоса, обнажая кисть, запястье, предплечье, плечо, превращая мои плечи и шею в белый металл, потихоньку добираясь до лица. Постепенно исчезали очертания подбородка и побелевшего подобия губ, все тени, все неровности, прыщи и родинки, так что кожа превратилась в гладкую поверхность. Светящаяся полоса покрыла мой нос и глаза, убирая ресницы и оставляя только два глазных яблока, вдруг немного посеревших на белоснежном фоне и больше похожих на муляж, чем на настоящие глаза. Брови испарились, как будто их и не было, а когда полоса добралась до лба, а затем и выше, мои каштановые волосы просто исчезли, словно у меня с головы сняли скальп. Я дотронулась побелевшими руками до щек, носа, глаз, ушей. Ощущения были одновременно и такие же, и совсем другие. Голова действительно была голой, и те волосы, которые я еще утром собирала в хвост… Их просто не было. Не веря зеркалу, я прямо посмотрела на свои руки, не веря своему зрению, начала расстегивать и срывать с себя одежду, вплоть до нижнего белья, которое было и не нужно теперь, потому что ничего и не было. Только холодный, белоснежный, блестящий гладкий металл, из которого состояло мое фрагментированное искусственное бесполезное подобие тела, отливающее серебром и голубизной, исписанное мелким машинным шрифтом по краям некоторых деталей. Этого не может быть. Это неправда! Это все сон!!! Дурацкий сон, и скоро я проснусь обычным нормальным человеком!!! Но как бы я не старалась, проснуться не получалось. Попыталась было себя ущипнуть, но у меня соскользнули пальцы. Осела на пол, начала кричать, стремясь сорвать голос, что было невозможно, стискивала руками голову, билась ею об пол, била себя со всей силы и вновь кричала в пустоту, пока наконец не разбила себе плечо, из которого потекла моя голубая кровь, и не засмеялась, как сумасшедшая, ложась и обхватывая себя руками. Вскоре смех перетек в плач, а затем в тихие всхлипы.***
Когда через три часа раздался звонок в дверь, я, немного успокоившись и одевшись, сидела напротив зеркала, разглядывая свое механизированное отражение. Послышался поворот ключа. А затем мама вошла в свою комнату. В комнату, в которой сидела я. Ведомая какими-то инстинктами, я отвернулась, а потом поняла, что в этом нет никакого смысла, потому что у меня нет волос и все и так будет видно. Поэтому я развернулась обратно и взглянула ей прямо в глаза. В них плескались шок вперемешку с изумлением и страхом. — Ну привет, мам, — сказала я, усмехаясь. — Или как мне тебя называть? Хозяйка? Она выдохнула и спросила: — Что у тебя в руках? Я держала свое свидетельство о рождении. — Просто лживая бумажка, которую хочется сжечь, — зло ответила я. — Зачем держать свидетельство о рождении того, что не рождалось?! Присев на стул, она склонила голову и, положив ее на ладонь, тихо пробормотала: — Рождалась. — Расскажи мне, — также тихо попросила я, — пожалуйста… И она рассказала. Поведала историю о том, как я — то есть не я, а ее дочь — с дядей попали в аварию, когда летели на отдых в Китай. И я, то есть она, действительно была в коме, пролежав в больничной палате три месяца, пока ее жизненные показатели не начали резко ухудшаться. Тогда ее отец обратился к своим влиятельным друзьям, а те прямо в Киберлайф, в результате чего и создали меня. И ее постепенно угасавшее сознание поместили в мой биокомпьютер. И у меня действительно не было потребностей. Просто в мою модель встроили пищеварительную систему наподобие человеческой. Но пища не отправлялась в кровь, а перетиралась до мелких частиц и уходила так же, как у людей. И я не росла, просто раз в два-три года меня заменяли на чуть большую модель и перемещали мою память туда. Предварительно на два часа отключая. — Но зачем, мама, зачем?! — приглушенно произнесла я, положив лицо в ладони. — Зачем ты это сделала? — Я подумала, что так будет лучше. Что ты сможешь дальше жить и наслаждаться жизнью. — Лучше для кого? — спросила я. — Ты действительно думала, что я хочу быть этим?! — провела рукой, показывая на свое лицо. — Бездушной машиной со всеми предыдущими воспоминаниями твоей дочери? — Я надеялась, ты никогда не узнаешь, — произнесла она. — И ты до сих пор моя дочь. — Твоя дочь умерла в больничной палате. А я лишь ее копия! — Нет, ты не умерла, — сказала она. — Ты до сих пор здесь! Просто в другом теле! Но ты все еще мой ребенок! — Нет, я не твой ребенок! Я робот! Чертов робот!!! — вскричала я, вскакивая с кровати. — Андроид с внешностью твоей умершей дочки! И больше ничего! Я понимала, что делаю ей больно. Но мне было в сто раз хуже. На минуту установилась тишина. Она сидела, пряча лицо в ладонях, я же стояла, облокотившись о шкаф с этим идиотским зеркалом. Наконец, словно очнувшись, я пошла к выходу из комнаты. Как вдруг она схватила меня за руку. Я резко дернулась, освободившись от ее хватки, и, пройдя в коридор, по привычке стала надевать куртку и сапоги. Она молча на это смотрела, но как только я распахнула входную дверь, снова схватила меня за руку и спросила: — Куда ты? — Никуда, — хмуро, словно взбунтовавшийся подросток, ответила я. Мне надо было побыть одной и обдумать все произошедшее. Она снова схватила меня за руку. Я снова вырвалась. И мама снова схватила меня. Так продолжалось бы вечно, если бы, не вывернувшись из ее хватки в очередной раз, я не толкнула бы ее, из-за чего она чуть не упала, и не побежала бы вниз по лестнице. Словно бешеная, преодолевая пролет за пролетом, я явственно услышала ее быстрые шаги, а затем и отчаянный голос: — Стоооооой!!! И вдруг резко остановилась в самой неудобной позе из всех, что можно, с выкинутой назад одной ногой и еле стоящей на одной ступени другой, слыша все приближающиеся и приближающиеся шаги своей «хозяйки». А передо мной словно ниоткуда возникла красная табличка с этим же словом: «Стой». Что за…? Я не могла двинуть ни одной частью тела. Однако неожиданно мои руки, опиравшиеся на эту самую табличку, оказались свободны. В странном смысле этого слова. Когда я подняла одну руку, то из нее появилась проекция, которой я и могла двигать. Со второй рукой было то же самое. Причем для этих призрачных конечностей табличка была материальной. Что это такое было и из-за чего, я не знала, но сзади приближалась моя мама, за этой табличкой был путь к свободе, а материальные вещи по сути можно сломать. Что я и сделала. Один удар, и на табличке появляется одна трещина, еще один — и еще одна, и еще, и еще, пока ненавистный красный цвет не сменяется пустотой. Чуть не упав, я опять побежала, вовремя вынырнув из смыкающихся рук матери. Лишь потом я узнала, что это такое. И слово «девиант», которое до тех пор было мне известно лишь из обществознания, приобрело новое значение.***
Радуясь своей маленькой победе (одному нормальному событию среди этого жестокого дня), я стремглав выбежала из подъезда, тут же натыкаясь на свет полицейских фар и останавливаясь. — Вот оно! 4* Девиант! Держи его! — послышались голоса откуда-то со стороны, из машины выскочили люди и погнались за мной. Я прибавила скорости и побежала к единственному возможному моему спасению — Лиз. Позже выяснилось, что полиция приехала по наводке моих подруг и соседей. Первые, когда я убежала, обеспокоились, что я могу убить кого-то из-за узнанной мной правды (реально так и думали), и позвонили в полицию, сказав мой адрес. Конечно же им не поверили, подростки могут всякое сказать. Однако из-за моей истерики и того, что я кричала на маму, разволновались уже соседи. Второе упоминание моего дома не могло остаться без следа. Ну, а потом без маскировки и волос, как бешеная, из подъезда выбежала я. Чистый андроид. Естественно это не могло не привлечь внимание подъехавших полицейских. Убегая по переулкам, я слышала, как за мной бегут двое, причем один из них стремительно приближался. Вдруг в пятистах метрах от меня показался забор, который был втрое выше меня. А возле забора чуть высилась куча коробок. Я до сих пор не представляю, как это сделала и смогу ли повторить. А факт в том, что, стремглав залетев по этому нагромождению, я не только перепрыгнула еще оставшуюся высоту забора, но сумела толкнуть последнюю коробку так, что все остальные просто рассыпались, отрезая меня от моих преследователей. — Охренеть, — послышалось сзади.***
Лихо взбежав по лестнице до нужного этажа, я постаралась (морально) перевести дух и собраться. А затем, постояв немного, потянулась рукой к звонку и нажала пару раз, вытрезвонивая код, который давал Лиз понять, что пришла я и у меня что-то серьезное. И только когда мой палец нажал на кнопку, я поняла, что все еще стою белая, как смерть. И Лиз может меня не узнать. Чертыхнувшись, я достала телефон и, включив фронталку, попыталась замаскироваться обратно. К счастью, у меня получилось это сделать именно к тому моменту, как моя подруга открыла дверь и ее сильная рука затянула меня в квартиру. — Так, говори, что случилось и зачем ты решила меня заснять, — она указала на телефон. — Я… я не хотела… — вздохнула я. — Просто смотрела на себя в фронталку. — Что, прихорашивалась перед встречей? — хохотнула она. — Да ладно, ты и так красивая. — Твоя мама дома? — перебила я ее. — Нет. Что случилось? — До утра? — Да, — вздохнула она. — Может, все-таки расскажешь, что произошло? — Я поссорилась с мамой. Ты можешь меня спрятать? Хотя бы на ночь? Она выглядела удивленной. Естественно, мы с мамой были не разлей вода, и тут я утверждаю, что сбежала из дома. Но Лиз была бы не Лиз, если бы она не сказала следующее: — Хорошо, я пущу тебя переночевать. Только лучше бы тебе все мне рассказать. Может, я могу помочь. — Ладно. Мы прошли в ее комнату. Она пошла ставить чайник, а я взяла один из спальников, оставшихся после прошлой пижамной вечеринки, и растянула его на полу, собираясь с духом, чтобы все рассказать Лиз, и толком не зная, как она отреагирует. Однако разговора толком не произошло, так как стоило мне немного прилечь, чтобы ее дождаться, как мой организм тут же отключился. Я уснула.***
Трель дверного звонка мгновенно выдернула меня из сна. Я резко села, не понимая, что происходит, и видя только то, как моя подруга так же резко вскакивает, мчась открывать. Затем звук замочной скважины и неизвестный мне хриплый голос: — Здравствуйте, полиция Детройта. — Здрасти. Чем могу помочь? — сонно ответила Лиз. — Мы ищем сбежавшего девианта… Нет, нет, нет, нет, нет! Только не это! Она же ничего не знает! Она не знает, что я не опасна! Я же ничего не успела рассказать. Пока я думала таким образом, полицейский успел описать приблизительно то, как я выглядела, сказать, что я могу маскироваться определенным образом и что я могу быть опасна для общества. А затем я услышала, как Лиз хмыкнула и достаточно громко сказала: — Ну пойдемте, посмотрим, — и услышала приближающиеся шаги. Боже, подруга, за что… Панически пробежав глазами по комнате, я заметила раскрытое окно, разбежалась и прыгнула. Каким-то неожиданным образом мне удалось сгруппироваться в полете и удачно приземлиться. Нащупав твердую почву, я сразу побежала прочь, чтобы меня никаким образом не могли обнаружить. Затем я целый день бродила одна, накрыв голову капюшоном и избегая любого людского взгляда, пока не встретила странного андроида, который прошептал что-то не менее странное, касанием передав мне кое-какую информацию…***
— …и вот я здесь, у вас, можно сказать, в гостях. Я не знаю, что мне вообще делать, куда мне идти. Кто я? Машина? Почему я могу чувствовать эмоции и любить? Может быть, это всего лишь иллюзия и самообман… Он присел рядом и утешительно положил ей руку на плечо: — Никто не знает, каким образом мы можем испытывать человеческие чувства при том, что у нас от человеческого только внешность. Может быть, это программный сбой или иллюзия. Факт в том, что это помогает нам осознавать, кто мы такие, и дает способность жить определенным образом. Понимаешь? Девушка кивнула. Посидев пару секунд с ней, он встал. — Мне кажется, тебе все-таки стоит поговорить со своей мамой. Ведь она тебя любила, как и отец, не каждый обитающий здесь может похвастаться этим. — Да, наверное… Мне нужно немного поразмыслить обо всем этом и понять, какой смысл… у всего этого. Вы же разрешите мне остаться тут на пару дней? Мужчина кивнул. — Конечно, располагайся, как тебе будет удобно. Добро пожаловать на Иерихон.