Bang!

Нерданель как раз трудилась над скульптурой, когда за её спиной скрипнула дверь мастерской, а затем раздались уверенные и чёткие, словно отбивающие ритм, шаги. Даже не оборачиваясь, Нерданель поняла, что пришёл её любимый супруг, не только по звуку поступи, но и по вечно сопровождающему Феанаро запаху кузницы. Правда, сейчас к нему примешивался неожиданный для Нерданели аромат кухни и готовящегося там овощного рагу с пряностями. Кажется, муж вновь решил, что повар из Морьо (а сегодня была его очередь возиться с готовкой) не лучший и бросился помогать сыну. Что обычно значило «готовить за него». — Хлеб в печи, если не заметил, Майтимо в библиотеке, Тьелко с Иримэ в шахматы играет, — оттарабанила Нерданель, не отрываясь от скульптуры. — Отыграться надеется, а то она постоянно оказывается сильнее, а проигрывать Тьелко не любит. Ещё вопросы, любимый? — Снова его защищаешь, — раздалось сзади. — И вновь без причины! — Если ты будешь хлопотать вокруг Морьо и далее, хорошо готовить он не научится никогда, а ему однажды предстоит жениться. — Нерданель, отведя в сторону руку со стеком, окинула скульптуру задумчивым взглядом. Кажется, получалось немного не то, что она задумывала, но сейчас главная её забота — настроение мужа. Вдруг он решил, что Морьо не способен к готовке и уже выговорил ему, не отходя от плиты? — А я не о Морьо, я о Кано, — немедленно выдал Феанаро. — Сказать тебе, что он делает? Ничего! Сидит в комнате и на лире играет, как всегда! Иногда мне кажется, что он и не умеет ничего, кроме этого! — Утром я видела его с чертежами. — Нерданель, наконец, оторвалась от скульптуры и озадаченно посмотрела на мужа. — Что же, ты, разгневавшись неверным прочтением чертежа, прогнал Кано из мастерских? Ты мог бы его поправить. Феанаро, против её ожиданий, не казался разгневанным. Он был спокоен, пожалуй, даже чересчур, только глаза выдавали, что тот думает о поведении сына. Нерданель даже задумалась, не испепелит ли взгляд мужа её наброски, чертежи и её любимую деревянную стремянку, как раз приставленную к стене напротив дверного проёма. Стремянка была удобной, вырезанной ещё до брака и, выйдя замуж, Нерданель даже не думала оставлять её в доме родителей. — Знаешь, чертёж чего создал Кано? — сказал Феанаро наконец. — Очередной дребезжалки, вернее, музыкального инструмента! Ему не надоело? Я, разумеется, накричал на него… — И немедленно порвал чертёж? — усмехнулась Нерданель, хорошо зная, на что способен её дорогой муж. — На твоём месте я бы гордилась сыном, всё же на инструментах, что сделал и придумал он, играют многие замечательные музыканты… — Знаю, — перебил её Феанаро. — Обо всех, кому он мастерит инструменты, я знаю не хуже тебя, но разве стоит гордиться этими игрушками? Глупости какие! Вот будь это, скажем, камни… — И Тьелко, — продолжила Нерданель, ласково улыбнувшись и, поймав удивлённый взгляд мужа, пояснила. — Тьелко тоже учится играть на, как ты говоришь, дребезжалке от брата. Как мне кажется, это что-то значит, согласись, он не особо любит музыку, кроме звука охотничьего рога конечно. Не мешай ему, любимый. Я же не прошу Кано, к примеру, немедля мчаться на поиск супруги. Да, я хочу внуков, но пусть он занимается тем, к чему душа лежит. Ничего плохого в этом я решительно не вижу. — Об этом я и говорю. — Феанор даже кивнул. — Милый Кано, нежная натура, пусть сочиняет стишки, песенки, дребезжалочки мастерит! А это и мой сын, между прочим, не только твой! Думаешь, мне не обидно, что он не наслаждается мелодией наковален, молотов, звоном инструментов, как наслаждается ими тот же Турко? Не своих, музыкальных, а тех, с которыми вожусь я? Вернее, наслаждается, но не как мастер, а как музыкантишка! Куда это годится? — Я поняла, — кивнула Нерданель, откладывая стек. — Тебе бы хотелось видеть Кано, хлопочущим у горна, угадала? Феанаро кивнул, однако, медля с ответом. Нерданель не торопила мужа: красноречие ещё никогда не отказывало ему, и кивок он никогда не считал ответом даже в простых делах. — Надо, пожалуй, объяснить ему, что мелодия кузни не менее прекрасна, чем треск его лир, арф… чего ещё? — наконец сказал он. — Песня молота и наковальни… Мелодия изобретений. Мне странно, как нолдо может не наслаждаться этим. — И, к удивлению Нерданель, вышел вон. — Однако, — сказала она вслед Феанаро и, пожав плечами, осмотрела скульптуру ещё раз. Да, получалось не то, что она хотела, определённо не то. Чтобы отвлечься и немного отдохнуть, Нерданель уселась за гончарный круг: всё равно после Морьо на кухне почти не остаётся целой посуды. Осколки он, правда, выметает, но готовить еду без подходящей утвари было не так-то просто. И Нерданель не терпела беспорядка. — Матушка! — услышала она, едва достала подходящий для задуманной тарелки кусок глины, и в мастерскую, счастливо улыбаясь, вбежал Макалаурэ. Заметив, что отвлёк Нерданель, он тут же остановился и, поклонившись, замер в дверях, продолжая улыбаться и ожидая, что ему скажут. Нерданель улыбнулась в ответ и посмотрела на сына. Радостный, значит, отца на пути не встретил. Встрёпанный, на щеке тёмное пятно, наверно, испачкался, когда записывал стихи или мелодию. На штанах вновь дырка, неужели по деревьям лазил, чтобы ветку срезать или послушать птиц? — Здравствуй, милый, — сказала Нерданель наконец. — Что-то случилось? Макалаурэ улыбнулся ещё шире. — Я придумал очень необычный инструмент, — гордо сказал он. — Ни у кого такого ещё не было. Батюшка, правда, порвал чертёж на мелкие кусочки, но я же всё помню! Что это с ним? Раньше ему нравилось, что я придумываю новое в музыке и стихосложении… Нерданель улыбнулась, точно так же, как сын. — У тебя штаны порваны, — сказала она. — И как ты умудрился? Макалаурэ, наконец, посмотрел на свои ноги. — Да, правда, — слегка озадаченно сказал он. — Хм, недаром Иримэ постоянно язвит, что мне нужно шить одежду из рыболовной сети. Может, к ней прислушаться, как думаешь? Не всю конечно, но на штанинах из сетки не так будут заметны дыры и, если подумать… — А под сеткой ничего? — не смогла удержаться Нерданель. — Ох, сын, даже не знаю, кто меня удивил сильнее, ты или отец твой. Макалаурэ вопросительно поднял бровь. — А отцу не нравится, что ты не наслаждаешься мелодиями кузни, молота, наковален, — пояснила Нерданель и покачала головой. — Конечно, это аллегория на его труды, как ты понимаешь, но, если повторять дословно… Да, он ко мне уже заходил, до тебя успел, вот и высказал, что думает, — и вернулась было к глине и посуде, рассудив, что сын услышит ответ даже сквозь скрип гончарного круга. Макалаурэ, правда, ответил лишь после того, как Нерданель, закончив тарелку, потянулась за другим куском глины. — Но звон молотов в кузне в самом деле… в самом деле прекрасно звучит, и его можно использовать в песнях, этот ритм даже завораживает, — протянул он и рассмеялся. — И ритм, и работа рук, головы… Фантазии. Как думаешь, отец не разгневается, если я скажу ему это? — и, поклонившись, со смехом выбежал из мастерской матери, не выслушав ответа. Нерданель, рассмеявшись вслед сыну, подумала, что, пожалуй, следующим в её мастерскую придёт Морьо с вопросом, где хранится посуда и вернулась к гончарному кругу: если она права, новые плошки и тарелки их семье не помешают.