Охота была удачной

Цепь холмов — пологих, низких, поросших желтоватой травой, за ними не очень спрячешься — приближалась, и он то и дело оборачивался, чтобы взглянуть в лица тех, кто ушёл с ним: друзья, их семьи, его собственная невеста, но среди знакомых лиц мелькали и едва знакомые — кто-то пошёл за Амлахом, потому что посчитал его правым. Одолели теперь ли их сомнения? Может, они уже пожалели, что пошли за ним — младшим сыном младшего сына вождя? Может, мысли их повернулись к просторным землям на западе, ради которых столь многие готовы были переходить болота и идти сквозь полные опасностей леса? Не манили ли их эти земли, где можно будет пасти овец и выращивать рожь, не тревожась поминутно о Враге на севере? Но не было сомнений в их лицах — знакомых и едва знакомых, только решимость, такая же суровая и хмурая решимость, какая горела в нём. И не гасла, хотя среди этих лиц не было нескольких — самых близких. Холмы приближались, и уже видны были стены крепостей на них и другие укрепления. Может, не спрячешься за такими холмами, но оборонять крепость они помогут. И он принялся — одними губами проговаривая — повторять то, что вот-вот собирался произнести у ворот главной крепости на холме или, что скорей, куда раньше, когда наверняка бдительные стражи остановят их. Так и вышло — оклик: «Кто вы?» — донёсся, когда до ближайшего из холмов было ещё около лиги. Всадники окружили их небольшой отряд, но ни луками, ни мечами, ни копьями целиться не стали. Может, не привыкли ждать опасности от людей? И тогда он произнёс — слово в слово, как задумывал: — Я Амлах, сын Имлаха, из народа Мараха. Отведите меня к вашему лорду, потому что я хочу служить ему своим оружием. — Мы слышали о твоём народе, сын Имлаха, — отозвался один из всадников, видимо, главный. — Твои люди живут в Эстоладе. Что привело тебя сюда? Почему ты хочешь на службу к лорду Маэдросу? Амлах обернулся на своих спутников, а потом снова взглянул на окружавших их эльдар: — Об этом я скажу только лорду Маэдросу. Всадники переглянулись, а затем главный сказал: — Хорошо, Амлах, мы отведём тебя и твоих людей к нашему лорду. Если ты в самом деле хочешь служить ему, твоя помощь не будет лишней. Если же ты замыслил зло, берегись. Сопровождать Амлаха и его людей отправились два всадника, которые ехали шагом и говорили между собой на языке, который Амлах разобрать не мог. Спутники Амлаха то и дело поглядывали на всадников, и теперь, а вовсе не во время долгого и утомительного перехода увидел он в их глазах сомнение. И сам он вдруг начал сомневаться, что выбрать правильный путь, а потому уже перед самыми воротами крепости Амлах не выдержал и сказал: — Вам известно моё имя, вы же не назвали своих имён да ещё всю дорогу говорили, скрывая то, о чём говорите. Не думал я, что здешние обычаи так сильно отличаются от обычаев людей и подобное поведение считается уважительным. Повисло недолгое молчание. Эльдар переглянулись, потом один из них ответил: — Прости нас, мы не знаем причину твоего появления здесь, где люди ещё не бывали, а нам нельзя здесь быть доверчивыми. Обсуждали же мы донесения разведчиков, которые поехали вперёд. — Осторожность разумна, — сказал Амлах с усмешкой, — потому что мы сами на горьком опыте учимся недоверию. Но будь я не тем, за кого себя выдаю, я бы знал этот язык. И ты всё ещё не назвал своё имя. Всадники переглянулись и рассмеялись. — Меня зовут Лирдан, а моего спутника Эрдан. Оружие пришлось оставить у входа в просторный зал, и Амлах заметил, как эльдар смотрели на их топоры, луки и копья, в которых не было ни красоты, ни лёгкости — без презрения или насмешки, но с удивлением, будто не могли поверить, что этим можно стрелять, что это простое оружие столь же смертоносно, сколь их собственные украшенные резьбой луки и лёгкие копья. Затем и Амлах, и все его спутники вошли в зал, чьи высокие узкие окна выходили во двор крепости. Амлах ждал, что и зал будет украшен если не росписью по стенам, то хотя бы колоннами с резьбой, но обстановка его оказалась на удивление простой, даже скудной: один длинный стол, на котором лежали то ли карты, то ли рисунки, да лавки. Колонны были, но без резьбы, а простые, гладкие. И кто-то сказал: — Совсем здесь просто. «Потому что они здесь воюют», — подумал Амлах. — Ждите здесь, — велел Эрдан. — Лорду Маэдросу уже сообщили о вас. Амлах не успел ответить, как в зал вошёл высокий эльда, в котором Амлах — слышавший о необычном цвете волос лорда Химринга — узнал Маэдроса. Бледное лицо, тёмные с краснотой волосы, собранные сзади, чтобы не мешали, перехваченные на лбу медной полоской. Вид у него был не лорда, каким его себе представлял Амлах, никогда никаких лордов не встречавший, а воина, который только что пришёл с тренировки. Одежда удобная и простая, хотя и красивая, с тонкой вышивкой по краю воротника рубашки: какие-то завитушки, линии, которые затейливо складывались в звезду с острыми лучами. И сам он показался Амлаху острым, быстрым, хотя почему-то и каким-то задумчивым вместе с тем. Маэдрос не улыбался им, но смотрел прямо и открыто, что располагало. — Мне доложили, что ты, Амлах, сын Имлаха, хочешь служить мне? — Приветствую тебя, — настойчиво проговорил Амлах, — лорд Химринга. Тебе доложили верно: и то, что моё имя Амлах, сын Имлаха, и то, что я хочу служить тебе, — всё правда. — Ещё мне сказали, — продолжил лорд Маэдрос, — что причину, по которой ты хочешь служить здесь, ты расскажешь только мне. — И это правда, лорд. Маэдрос помедлил, вглядываясь в лица людей Амлаха. Тот заметил в глазах лорда любопытство и пытливость — видно, редко эльфийский лорд видит эдайн. — Неужели, эта причина — тайна и для твоих людей? — Нет, они могут остаться. Они знают причину. — Тогда мы можем сесть за этот стол, — Маэдрос махнул в сторону, — и ты мне расскажешь. Эрдан, можешь идти. — Лорд... — с сомнением начал Эрдан, но Маэдрос перебил его: — Дурно подозревать тех, кто не дал повода для подозрений. — Но... — И странно подозревать меня в том, что я не справлюсь с невооружёнными людьми, которые привыкли к лукам и копьям. — Слушаюсь, — ответил Эрдан — и в голосе его Амлах услышал недовольство, — но всё же вышел. За стол уместились все, кто пришёл с Амлахом. Тот помолчал, собираясь с мыслями, а потом начал рассказывать историю, которую — как и слова, сказанные дозорным, — приготовил давно. — Мы уже третий день были на охоте, и уже пора было возвращаться. Этого никому не хотелось: охота была неудачной — подстрелили одного зайца, которого сами же и съели. И тягостно было думать, что вернёмся ни с чем. Первым о возвращении решился заговорить Сабар, — это имя далось Амлаху не без усилия: вспоминать о двоюродном брате не хотелось, — и остальные поддержали его. Так поддерживают того, кто вызвался идти на неприятное дело... Просто от облегчения, что не им приходится его делать. Мне же возвращаться не хотелось, но время не ждало: я помнил, что завтра совет племён, на котором должны были решить, уходить из Эстолада или нет. И я нужен был на этом совете, чтобы поддержать Берега, чтобы быть голосом разума среди безумцев, которым мысль о дружбе с эльдар с Запада вскружила головы... Амлах замолчал и посмотрел на лорда Маэдроса — не оскорбят ли его эти слова? Но тот внимательно слушал. — Да, лорд, — сказал тогда Амлах, — я был против нашего ухода из Эстолада, но не из страха перед твоим народом и не из неверия в рассказы о свете на Западе. Я не хотел гнаться за птицей в небе, когда в руках уже есть заяц. Птица казалась недостижимой... И, как мы знали, стерёг её жестокий хозяин. Если ты понимаешь... — Я понимаю тебя, — кивнул Маэдрос. — Продолжай. — Мы уже повернули назад, когда Сабар вдруг заметил кабана. Я не понял тогда, как же так вышло, что мы раньше его не увидели. Но мало ли... бывает, что везёт вдруг после дней невезения. Я смотрел на кабана, а тот медленно брёл по другую сторону от оврага и нас не замечал. Я взял свой лук и выстрелил. И убил его первой же стрелой. Я метко бью, но... всё случилось слишком быстро, словно моей рукой управлял кто-то. Хотя тогда мы, конечно, не думали об этом, а радовались везению. Кабан — хорошая добыча. И нам бы вернуться с ним... Это не один полусъеденный заяц! Но тут я заметил оленя, лорд. С другой стороны, в лесной чаще, так далеко, что стрелой не достать. Но я видел его... и, конечно, тут же захотел подстрелить. Кабан — хорошо, но олень и кабан — куда лучше. Мы разделились: Сабар и Мирхин с кабаном пошли назад, а мы с Асгаром — за оленем. Я думал: до совета времени ещё хватает. Я думал, что успею... Я и тогда, поверь, лорд, понимал, что стоило бы мне повернуть, а Сабару и Мирхину позволить продолжить охоту. Но азарт и уязвлённое самолюбие оказались сильней. Амлах снова замолчал и посмотрел на Маэдроса, в чьём ответном взгляде был вопрос, который всякий бы понял: как эти охотничьи байки связаны хоть с чем-то? Что за толк пересказывать их? Но Амлах не мог сразу перейти к концу истории, потому что тогда лорд Маэдрос не понял бы всех причин или — что скорей — не поверил бы в них, как не сразу поверили многие из его народа и народа Беора, даже те, кто называл себя друзьями эльдар. — Скоро поймёшь, лорд, — сказал Амлах в ответ на вопрос во взгляде Маэдроса и продолжил: — Оленя, конечно, так легко мы не добыли. Заметив нас, он скрылся в лесу, но я хорошо слышал, куда он направился. И мы с Асгаром последовали за ним. Вот ещё что важно: я хорошо знал и Сабара, и Мирхина. Сабар — мой кузен, Мирхин... он со мной здесь, и он сын лучшего друга моего отца. А Асгар... нам нужен был четвёртый охотник — и он вызвался, хотя обычно с нами ездил брат Мирхина. Но тогда он болел, потому я не стал отказывать, хотя едва помнил, кто такой Асгар. В общем, мы с ним долго преследовали этого оленя. И если сначала никому не хотелось возвращаться, так как охота не клеилась, то теперь казалось глупым поворачивать — ведь мы почти догнали его. Мне кажется, я потерял счёт времени тогда, хотя, конечно, мы не провели в лесу более одного дня — солнце не заходило, я не чувствовал особой усталости. Амлах замолчал, подбирая слова. Вопрос во взгляде Маэдроса, казалось, сменился усталостью, и Амлах почувствовал смутное раздражение: стоило ли приходить сюда, если этот лорд не готов выслушать ответ на собственный вопрос? Но всё же Маэдрос ни словом, ни жестом не торопил его, а потому Амлах продолжил: — Я сам подстрелил этого оленя, в конце концов. И сразу сказал, что пора возвращаться. Асгар спорить не стал. Дорога назад заняла больше времени, чем я рассчитывал, но всё-таки не так уж много, а места я знал хорошо. Я знал, что, когда вернусь, у меня ещё будет время до совета, чтобы отдохнуть, поговорить с Берегом из народа Беора, с которым мы держались одного мнения... Так что представить моё удивление, лорд, когда я вернулся и вместо благодарности за добытого оленя услышал поздравления с тем, как хорошо я выступил на совете. Берег сказал, что никогда прежде не слышал, чтобы я говорил так уверенно и так мудро, а ведь я всегда говорил уверенно... и, как мне казалось, довольно разумно. И Сабар подошёл ко мне и тоже сказал, что мои слова окончательно убедили его и что теперь он не пойдёт дальше на запад, потому что проку от нолдор нет никакого. И он присоединился к тем, кто повернул на восток. Амлах замолчал, внимательно глядя на лорда — что он подумал? Понял, к чему клонится рассказ? Всё услышал? Маэдрос молчал по-прежнему, но его тёмные глаза, казалось, потемнели ещё больше и ещё бледнее стало лицо. Правая рука, которая не заканчивалась кистью, дрогнула. — Да, лорд, — заговорил Амлах, и в голосе его звучала злость. — Пока мы охотились так счастливо, пока я бежал за оленем, желая принести его людям, чтобы те ели и радовались за нас, таких удачливых охотников, кто-то занял моё место! Кто-то под моей личиной и с моим именем пробрался на совет и говорил, убеждал, лгал открыто и беззастенчиво так, что когда я начал говорить, убеждать, а потом и кричать, что не я то был, не меня они слушали, то сначала все отшатнулись, решив, что я сошёл с ума! И может — тут уж я не уверен, но может, и Асгар был прислан кем-то, кто не желал, чтобы я вовремя появился на совете. Кто же был этот самозванец, лорд? Кто прислал его и Асгара? Кто называл твой народ слабым и обречённым? Скажи! — Враг, — тихо сказал лорд Маэдрос, и в голосе его звучал гнев, а лицо стало страшным, хотя черты были по-прежнему красивы и остры. — Я понял, почему ты здесь, Амлах. — Потому что я и те, кто со мной, хотим сражаться с этим лжецом, лорд, — сказал Амлах, — потому что твои воины каждый день противостоят ему, и мы хотим. Амлах повернулся к своим людям, обвёл их взглядом, а они ответили кивками и ответными взглядами. — Что, лорд, — Амлах встал из-за стола, а с ним поднялись остальные, кроме Маэдроса, — примешь присягу? Мою и тех, кто со мной пришёл. С того дня, когда Амлах присягнул служить лорду Маэдросу, прошёл уже почти месяц. Что-то шло именно так, как ожидал Амлах, что-то — совсем не так. Двое из его спутников спустя десять дней сказали, что не хотят оставаться среди эльдар, потому что странно чувствуют себя здесь, и ушли назад в Эстолад. Невеста Амлаха, которая — против воли её семьи — отправилась с ним, заметила, что нолдорские мужчины готовят чаще их женщин, и теперь настаивала, чтобы и Амлах учился. Мирхин и его сестра Инзиль, которая и убедила брата пойти за Амлахом, теперь без конца ссорились: Инзиль вздумалось тоже взяться за меч, потому что она заметила среди нолдорских дружинников и женщин. Сам же Амлах больше наблюдал и слушал, чем говорил о себе. Времени скучать или тосковать здесь, конечно, не было, но то и дело, в одинокие минуты на Амлаха накатывало желание оказаться подальше отсюда, в Эстоладе, среди своих. Он почти завидовал тем, кто ушёл, но себе такого позволить не мог: он принёс присягу, он воевал с тем, кто причинил ему зло... И даже с невестой он толком не мог поговорить об этом — хорош бы он был, если б теперь заявил ей: «Я хочу вернуться!» — ей, которая рассорилась с семьёй, чтобы быть с ним. Но, похоже, не зря поговаривали, что эльдар умеют понимать мысли, потому что как-то вечером, когда Амлах вернулся со своей стражи, ему сказали, что лорд Маэдрос хочет видеть его. Не то, чтобы они редко с лордом виделись и в этом было что-то необычное — Маэдрос часто бывал на тренировках, а работая с мечом нередко становился в паре с Амлахом или его людьми. Маэдрос лишь иногда уходил раньше, потому что приходили вести или возвращались разведчики — но вот такой вызов, разговор с глазу на глаз, пусть и в общем зале, был впервые после присяги. — Я понял кое-что, Амлах, — сказал лорд Маэдрос вместо приветствия. — Заметил сразу, а понял только теперь: когда ты рассказывал мне о той охоте, ты перечислял участников — и среди них ты упомянул Сабара, своего кузена. Я понял, что вы были дружны, но с тобой он не пришёл, верно? Амлах опешил. Он ожидал, конечно, вопросов, но совсем не об этом! Хотя мысли о Сабаре и не давали покоя — лорд Маэдрос тут не ошибся. И эти мысли были во многом причиной сомнений. Если бы он пошёл вместе с Сабаром... Но лорду нужно было дать ответ, и Амлах осторожно произнёс: — Мы с ним по-разному восприняли то, что случилось. — Если бы я сейчас освободил тебя от присяги, ты бы последовал за ним на восток? Амлах вздрогнул от резкого вопроса и ответил честно: — Я не знаю. — Я понимаю, — кинул лорд Маэдрос. — Твой рассказ напомнил мне одну поездку на охоту. Очень много лет назад, ещё за морем. Я расскажу тебе, потому что это похоже на то, о чём говорил ты. И, как и мне, тебе придётся потерпеть, пока ты поймёшь, к чему всё. — Я готов выслушать, лорд, — с сомнением ответил Амлах. Он, конечно, был любопытен и историю о том, как жили нолдор за морем, не пропустил бы, но как это связано... Впрочем, лорд Маэдрос предупредил, что ясно будет лишь в конце. — Это тоже история об охоте и тоже — необычайно удачной охоте. В Тирионе — городе, где жил мой народ — тогда было неспокойно, хотя мне, пожалуй, трудно будет объяснить почему. Просто учти это: в городе было неспокойно, многим казалось, что чистая радость от охоты... или от чего угодно... от праздников, танцев, совместных прогулок... отравлена. И вот тогда-то Мелькор — один из валар — позвал меня на охоту. Я предложил своим братьям присоединиться — и двое поехали с нами, Келегорм и Карантир. У Келегорма был и есть охотничий пёс из свиты Оромэ, другого вала. Этот пёс всегда сопровождал Келегорма на охоте, но в тот день его не было. И Келегорм сказал, что Хуан как будто отказался сопровождать его, но мы не поняли причин. Мелькор сказал, что хотел бы, чтобы Хуан пошёл с нами, но можно обойтись и без него. Других собак с нами не было, но это было не важно. Охота была лёгкой: зверь словно сам шёл на нас, мы даже особо в лес не углубились. Даже Келегорм, который часто охотился вместе с вала Оромэ, удивлялся, как легко мы выходили на след. Олени обычно пугливы и легки, но тот, что попался нам, медлил, смотрел в другую сторону и не услышал шагов моего брата. Мы поймали тогда и кабана — огромного, матёрого зверя, которого опасно разозлить неудачным выстрелом, но неудачных выстрелов в тот день не было. Я сам попал в него с первого раза, так что все мои спутники, а особенно Мелькор, меня похвалили. Лорд Маэдрос замолчал ненадолго, задумался о чём-то, потом вздохнул, морщинка меж бровей разошлась — и он продолжил, глядя в огонь в камине. — Но лучше всего было то, что впервые за долгое время того беспокойства, тяжести, ссор и злых слов нам стало легко, свободно и весело. Мы много смеялись, шутили, пили вино у походного костра, на котором зажарили двух зайцев, пойманных так же легко, как и всех остальных зверей. Как радостно было вот так шутить в кругу братьев и друга, ни о чём не думая, как было прежде, но нет, так легко и светло никогда у меня прежде не было. А хочу сказать тебе, Амлах, что охота эта случилась немного времени спустя моей с моим лучшим другом ссоры, которая камнем легла мне на сердце и не давала дышать. Но и камень той ссоры, ужасной нашей размолвки, вдруг исчез, будто не было, пока мы вчетвером бродили по лесу. Лорд Маэдрос замолчал и, показалось Амлаху, продолжать не собирался. И тогда Амлах спросил: — Ты сказал, я пойму всё в конце. Это конец? Лорд Маэдрос медленно кивнул: — Твоя тревога о Сабаре и твои сомнения из-за него напомнили мне тот далёкий день в Валиноре. Когда пёс моего брата отказался охотиться с нами, когда зверь сам шёл к нам, когда мы все были вдруг — вновь — так беззаботно счастливы, так спокойны и свободны от тревог. Когда я ни мгновения не думал, что уже давно лгал своему лучшему другу — он мне тоже двоюродный брат, совсем как Сабар тебе. Что мы в ссоре с ним... пусть не явной, не громкой, но... — Лорд Маэдрос снова покачал головой, словно желая прогнать эти воспоминания, и сказал: — Ты пока не знаком с моими братьями, хотя, может, скоро увидишь Келегорма. Но ты знаешь Мелькора. — Лорд, ты сказал, что он из валар. А я знаю... Амлах осёкся, догадавшись, и посмотрел на лорда, тот ответил прямым взглядом. Лицо его было спокойным по-прежнему, но меж бровей залегла морщинка. — Ты знаешь Мелькора. Своей ложью он добился многого от нас, но лгать тебе, Амлах, было его ошибкой. И твой бунт против лжи Моргота — это то, чего он не ожидал. — Но вам, в конце концов, он тоже стал врагом, — возразил Амлах. — Когда слишком многое уже было не исправить. Амлах и на это мог бы дать ответ: он знал предания, в которых тоже говорилось о том, что не исправить, но мог ли он доверить знания своего народа этому нолдо? Может быть, потом... Амлах вздохнул и поудобнее сел на лавке. — Инзиль меч нужен, — вдруг совсем другим тоном, немного ворчливым, сказал Амлах. — Хочет быть дружинницей. На ваших дев насмотрелась. Но их мечи для неё длинные. — Она уже попросила нашего кузнеца, — с невозмутимостью, в которой читалась усмешка, ответил лорд Маэдрос.