Льёт свет закат в окошко слева

1. Здесь были только сны и беспамятство, и она часто не могла сказать, где граница, пролегающая между ними. Сны были страшнее, да, в них она шла — долго, бесконечно долго — сквозь снег, по льду и обледеневшей земле. В лицо бил ветер — снег смешанный с мелкими осколками, ледяной пылью, которая не давала дышать. Но она шла, потому что пути назад не было. Во сне она точно знала почему. В беспамятстве было иначе. Она открывала глаза, чтобы смотреть на тёмные, спокойные воды, однажды вынесшие их на этот каменистый берег, окутанный вечным прозрачным туманом. На восток волны шли до самого горизонта, и только там, в бесконечной дали, видела она тонкую серебристую полосу берега. Туда, к этой серебряной полоске, не было возврата, но её эта мысль не тревожила. Только однажды, когда эта далёкая полоса вдруг окрасилась красным, сердце задрожало в тревоге, хотя она и не знала почему. На западе волны обрывались стеной скал, но на запад она не смотрела. 2. Ни во сне, ни в беспамятстве она не была одна. Рядом — то спал, то смотрел на волны — был тот, чью руку она сжимала, когда путь сквозь метель во сне становился невыносимым. Он как будто отличался от неё, неуловимо, непонятно. Её кожа была гладкой, а тело гибким. Босые ноги не мёрзли, ступая по влажным, холодным камням. Ему же было — она видела это — трудней двигаться, словно тело его застывало постепенно, утрачивая гибкость, обветренное лицо его покрывали морщины. Однажды, когда он спал, она сравнила их волосы — его были почти такими же длинными, как у неё, но лишь по отдельным прядям она догадалась, что его кудри прежде сияли тем же золотом, что и её. Теперь же его золото сменилось тонкими, прозрачно-белыми нитями. «Он всегда будет со мной», — шептала она. И во сне, и в беспамятстве. Но он не помнил её, а она его. И оба они не знали, что делают здесь, среди волн и камней. 3. Откуда-то ей было известно, что его глазам не под силу разглядеть серебряную полоску берега по ту сторону воды. Может, поэтому он смотрел только на волны, словно надеялся в них увидеть или услышать ответ на неведомые ей вопросы. Может, волны и подсказали ему тот час, когда полоска далёкого берега вдруг окрасилась алым, который растёкся на полнеба и отразился в волнах. Её сердце сжалось в тревоге, а он долго стоял у кромки воды, вглядываясь в горизонт. — Мы не сможем помешать, — сказала она. — Жаль, — отозвался он. Она хотела уйти, отвернуться, но не смогла. И он тоже не мог отвести глаз. Горизонт был красным долго, она несколько раз засыпала и просыпалась, а растёкшееся вдоль неба алое пятно всё не сходило. 4. Она помнила корабль — большой, пустой корабль, который пугал её. Она помнила, как корабль этот скользил по волнам, будто не ветер и паруса, а какая-то иная сила влекла его вперёд. Как качалась под ногами палуба, как поскрипывала мачта. С каждым днём плавания она боялась всё меньше, хотя мечтала, чтобы однажды под ногами оказался берег. Потом волны унесли корабль прочь, а она бродила по каменистому берегу, и, кажется, была здесь вечно. Однажды она спросила: — Ты помнишь о корабле? Он не ответил, но взгляд его словно прояснился на мгновение. Беспамятство отступило, пусть и ненадолго. Не только здесь, но и там, на корабле, они были вместе. И до того, наверное, тоже. Только она не помнила. 5. Она боялась, что однажды забудет и корабль, и тревогу, сжавшую сердце, когда горизонт окрасился алым. Она не хотела, чтобы её мир кончался этим каменистым берегом, да волнами, да метелью и страхом во сне. Она не хотела, чтобы его мир кончался этим. И каждый раз, просыпаясь, она шептала о корабле и о том, как однажды небо окрасилось алым. 6. Много раз она успела заснуть и увидеть метель во сне, идти сквозь неё, поскальзываясь на обледеневших камнях, — много раз с тех пор, как алел горизонт. И однажды она проснулась не от толчка, не от внезапного понимания, что пора уже открыть глаза, а от света, который окрасил волны, от нового — и давно знакомого — света. Когда она подошла к берегу, он уже был там и неотрывно глядел на огромный корабль, неторопливо скользящий по волнам. Паруса тонули в ослепительном, чистом свете, который рассеивал неизменный прозрачный туман, висящий над каменистым берегом. Она помнила этот свет. — Чей это корабль? — спросил он, щурясь, чтобы лучше разглядеть парус, и мачту, и того, кто стоял у штурвала. — Не наш, — сказала она. — Но я знаю того, чей он. И свет этот знаю. — А потом прибавила беспомощно: — Только не помню откуда. — Может, они заберут нас, — сказал он. — Они? — Да, их двое, как и нас. Там есть и другие, но их — двое. Сквозь сияние она видела тех, о ком говорила — молодого светловолосого мужчину-звезду и печальную женщину-птицу с тёмными волосами. — Может, они плывут туда, куда плыли мы? Может, правда, заберут? Но корабль в величественном молчании проплыл мимо. Свет, развивавшийся вокруг, скрылся за скалами. 7. Однажды она проснулась от чужого голоса. Она открыла глаза, привычно дрожа от метели во сне. — ...и теперь я могу вспомнить о себе? — Можешь, — отозвался чужой голос, одновременно гулкий и певучий. — Умой лицо в ручье в глубине островка. И ей скажи, чтобы она пошла с тобой. — И... ты отдашь мне корабль? — Отдам. Ей теперь можно... а ты — ты с ней. Ты его отец. Кто помешает тебе теперь? Она видела волну, перекатывающуюся у берега, но обладатель гулко-певучего голоса был скрыт. — А что потом? — Я знаю, о чём она хочет просить меня. Но просьба должна прозвучать перед всеми, и тогда мы ответим на неё. — Согласитесь? — с сомнением уточнил он. — Ответим. С мягким плеском волна отхлынула. — Смотри, — сказал он, отворачиваясь от волн на востоке к скалам на западе. — Смотри! И она тоже обернулась: меж скал мерцала дорожка, словно след, оставленный тем кораблём. — Смотри! Смотри! Над ними всходила звезда. 8. Она не помнила, был ли раньше тут этот ручей, но теперь он мелькал среди камней и манил к себе свежей прохладой. — Он обещал, что на нашу просьбу ответят. — Это хорошо? — Я... не знаю, — то же сомнение в голосе. Она взяла его за руку. Ладонь оказалась прохладной, привычно слегка шершавой. Чуть прищурившись, он посмотрел на звезду, а затем — ей в глаза и в ответ сжал её пальцы. «Если я буду смотреть на тебя, я однажды и без ручья вспомню. Мне хватит чистоты твоих глаз, завитков твоих волос, пусть теперь белых, а не золотых, звука твоего голоса. А если не вспомню, какая разница. Ты оберегаешь меня в метели». И всё же она сказала: — Идём, нужно вспомнить, кто мы, найти наш корабль и услышать ответ.