Переписка

Гет
G
Завершён
35
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
11 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
35 Нравится 3 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
0. В небе парил сокол. Самый обыкновенный, бурый, из тех, что селятся в чужих брошенных гнёздах, а своих не вьют. Келегорм всегда о них думал, как о лентяях, их раскрас казался ему скучным — кречет или ястреб гораздо красивее, а теперь засмотрелся на то, как он парит в небе над головой, иногда плавно соскальзывая с одной струи воздуха на другую. Отступив в тень деревьев, чтобы не мешать, Келегорм наблюдал за птицей. Та увидела добычу — Келегорм проследил за взглядом: заяц, довольно крупный — и упала на неё, сложив крылья. Атака была стремительной, внезапной и сильной, только заяц не подходит бурому соколу в качестве добычи. И, конечно, вывернулся, едва не поранив сокола, и ускакал под поваленное дерево, а сокол, взмыв на ближайшую ветку, как раз над головой Келегорма, принялся очищать перья с таким видом, будто ему вовсе не хотелось этого зайца. Но всё же выглядел сокол обиженным. — Переоценил силы, — сказал ему Келегорм так, как обычно говорил с птицами его породы. — С кем не бывает. Сами слова, возникавшие в голове, были на синдарине, но звуки, в которые слова складывались, ничем языки квенди не напоминали. В Амане слова возникали на квэнья, но здесь почему-то проще было с синдарином. И Келегорм порой жалел, что никогда не спросит Оромэ, почему так. — Переоценил, — недовольно отозвался тогда ещё безымянный сокол. И что-то в птичьем оскорблённом тоне напомнило Келегорму Курво — и он улыбнулся, впервые за много, очень много дней. — Ты можешь стать моим спутником, — предложил тогда Келегорм. — Будешь добычу отнимать? — Вовсе нет. Охоться, как тебе угодно. Просто прилетай ко мне после. Я буду называть тебя Квэссэ. И сокол согласился. Он был рядом, когда пришли вести о сильмариле, который — как говорили — был похищен из короны Врага, Квэссэ был рядом, когда затем разведчики сообщили об ужасном звере, что бегал по лесам к юго-западу от Химринга. Сокол, с сомнением склонив голову, наблюдал, как братья спорили над письмом, предназначенным для Тингола, а позже и слышал слова Маэдроса: «Пришло время нам объединить силы и ударить», и слова многих других, кто приезжал в крепость на холме, чтобы заключить союз, пообещав свою помощь. Квэссэ смотрел, не моргая, не двигаясь, как Келегорм в ярости и горе переворачивал и ломал всё, что попадалось под руку, после вестей о смерти Лутиэн. Никого тогда не пустил к себе Келегорм, даже Куруфина. Ни с кем не хотел говорить. А потом пришли другие вести. 1. — Она жива, понимаешь, Квэссэ. Разведчики Нэльо подтвердили слухи. Я не знаю, как это может быть, но… она жива. Сокол дёрнул головой, соглашаясь. Кто бы понял, что произошло с Лутиэн… Келегорм видел: Квэссэ и сам не знал, как существо, однажды умершее, могло бы вернуться к жизни. Если бы так себя вели кролики или мыши, соколу это бы не понравилось. Квэссэ был обычной птицей. Келегорм нашёл его в лесу всего через несколько дней после возвращения в Химринг. Новую собаку не хотелось, да и кто сравнился бы с Хуаном, о котором теперь даже думать было больно. А все охотничьи птицы остались в Нарготронде. Впрочем, сокол и не использовался в охотничьих выездах — для бурых соколов он был мал и охотничьими навыками не отличался. Квэссэ был другом и собеседником, когда даже с Атаринкэ трудно было говорить. — Мы можем выйти из Чертогов Ожидания, — говорил он Квэссэ, — но не так. То есть… на самом деле, мы не знаем, как и когда… но точно не так! И я не понимаю, что произошло. — Если я хочу что-то знать, я спрашиваю, — отозвался сокол. — Ты просто глупая птица. А она жива, жива… Раздался стук в дверь, и Квэссэ беспокойно вспорхнул на своей жёрдочке, как всегда делал, когда думал, что там, за дверью, Атаринкэ. В этот раз он не ошибся: в ответ на «заходи!» Келегорма в комнату — полупустую с того дня, когда Келегорм разгромил её — заглянул Атаринкэ, как всегда в последнее время бледный и как будто чем-то взбудораженный. Он постоял в дверном проёме, затем подошёл к окну, у которого стоял Келегорм. — Я почти надеялся, что слухи лгут, — сказал Курво резко и кривясь, словно от боли. — А ты? Неужели, ты рад? — Она жива, — только и сказал Келегорм. Курво едва заметно сжал губы: — Жаль, Синголло не переменит своего решения насчёт союза с Нэльо. Он мог бы… — Если бы Артаресто поддержал нас, — натянуто усмехнулся Келегорм, которому не слишком хотелось сейчас говорить о будущей войне, о союзе, к которому многие присоединились уже с готовностью, но только не Тингол и Ородрет, в чём чуда не было. Келегорм не хотел это обсуждать, но Курво в последнее время как будто только об этом и мог говорить: кто уже присоединился к ним, кто ещё может согласиться, хорошо ль будут сражаться их новые люди-союзники, бывшие, по мнению Курво, слишком жадными и малорослыми, и есть ли надежда получить от Тургона хотя бы прямой отказ. Наверное, Курво так было проще не думать обо всём, что они оставили позади. И так он показывал, что всё прошлое прошло. Но Келегорм не мог оставить позади то, что слишком живо было в нём и не могло пройти, не могло погаснуть. Атаринкэ молчал, как будто догадываясь об этих мыслях. И в его серых глазах отражался снег за окном. — Напиши ей, — сказал Атаринкэ после долгого молчания. И слова эти прозвучали так, словно язык плохо слушал его. — Я не собирался тебе это говорить, но ты хочешь это услышать, Турко. — Эта глупая птица мне сказала о том же, — и в этот раз усмешка в голосе вышла ещё более натянутой. Квэссэ снова вспорхнул на жёрдочке: глупый или нет, он всегда понимал, когда о нём говорили, даже если говорили на квэнья. — Вот и послушай её. И отправь письмо с ней, — отрезал Курво. 2. «Я слышал: ты умирала и снова живёшь. Я не знаю, как это могло быть, но я был счастлив, когда услышал». 3. Белка сжимала в руках квадратик тонкой бумаги и озиралась в недоумении. Как она попала сюда и что держит в руках? Это не орех, это несъедобно, почему тогда это так важно? Белка покачивалась на тонкой ветке, пытаясь сообразить, что же делать дальше. И вдруг — шорох листвы, свист ветра под крыльями — на белку свалился сокол, в одно мгновение — она и понять не успела… И взмыл вверх. Квэссэ летел над лесом, сжимая в когтях письмо, а ошарашенная белка уже скакала по веткам прочь, прочь оттуда. 4. «Хуан умер, защищая Берена. Вероятно, ты и так понял это. Я знаю, что связь ваша была сильна. Но если не понял — знай». 5. — Хуан отдал жизнь за них. — Хуан такой же предатель, как остальные. — Мне очень жаль, Турко. Атаринкэ закатил глаза, но Маглор подошёл и положил руку на плечо Келегорма, а тот прикрыл на мгновение глаза, но больше ничем не выдал себя. Маглор — тот, от кого можно услышать и принять такие слова, которые были бы жалостью у других, но не у Маглора, тот умеет сказать иначе, умеет как-то так положить руку на плечо, что не хочется её сбросить. Гнев Атаринкэ и его подчёркнутое нежелание показывать сочувствие тоже были попыткой утешить и поддержать — и за это Келегорм тоже был благодарен. — Я могу спросить ещё что-то, — сказал Келегорм, глядя в глаза Маглору, — если надо. Хотя я не о Хуане спрашивал… — Вряд ли она тебе расскажет, как они убедили Намо отпустить их, — покачал головой Маглор, — если он их отпустил, а не кто-то другой. Было бы очень любопытно узнать, но… — Расскажи ей новости, — буркнул Атаринке. — Они там на своём острове и не знают ничего, я уверен. Ох, и тоскливая должна быть у них жизнь. — Я так не думаю, — возразил Маглор, — у тебя просто бедное воображение. Они же там вдвоём… — Я пойду, — оборвал их Келегорм, почти выбегая из комнаты. Квэссэ выпорхнул в окно, чтобы по привычке облететь башню и сесть на край окна комнаты своего спутника. 6. «Мы уходим на битву. Идут все, кроме твоего отца, Ородрета и Тургона. Мой брат собрал союз, он говорит, есть надежда. Я ему верю. Мы сможем победить Врага, мы сделаем то, что правильно. Мы очень давно этого ждём. Маэдрос говорит, что без тебя это было бы невозможно, ты нам показала, что пора. Расскажи мне что-нибудь. Всё равно что». 7. Ответа не было долго. Успели приехать очередные посланцы от Фингона с сообщением, что от Тургона так и не было вестей, гномы прислали остатки обещанного оружия и доспехов, Улфанг, вождь их новых союзников-вастаков умер, как и вождь халадин, давних друзей эльдар, Халмир. Всё было готово к битве. А Келегорм злился на себя: как он мог доверить такое важное письмо полузнакомой пустельге! Квэссэ за неё поручился, но Келегорм ещё тогда усомнился, что пустельга так уж надёжна. Но в ночь перед выходом на битву Квэссэ прилетел, сжимая в когтях полуживого воробья, а тот, придя в себя в ладони Келегорма, сказал: — Сделайте то, что правильно. 8. Много лет назад, ещё во время Долгого мира, Келегорм бывал в крепости на Амон Эреб и помнил её как мало приспособленную для жизни. Близнецы не так часто возвращались туда, предпочитая пропадать в лесах южнее, но после Дагор Браголлах на Амон Эреб поселился и Карантир, который — как рассказывал Амрас — и укрепил крепость, и сделал её более пригодной для жизни и даже удобной. Но после долгого отступления Келегорм готов был остановиться где угодно, хоть в чистом поле, лишь бы была возможность отлежаться хотя бы несколько дней, а не ехать, ехать, ехать… Но дорога, усталость, боль в раненом плече отвлекали от любых мыслей, а в крепости вольно-невольно пришлось вернуться к этим мыслям — и к необходимости разговоров с братьями. Настоящих разговоров, а не редких коротких реплик, как было во время долгого отступления. — Предательство преследует нас, — это были, кажется, первые слова Морьо за долгое время. — Сначала ваши дружины, потом твой, Турко, пёс, теперь эти… да будут их имена прокляты вовек. Голос брата, всегда полный страсти, ярости, любого другого чувства, сейчас словно утратил всякое выражение. Но Келегорм и в себе не мог найти ни ярости, ни гнева — слишком он устал. Зато были они в Курво, который, не допив, швырнул кубок в противоположную стену уже на словах Морьо о дружинах. Брызги вина разлетелись по комнате, и несколько капель попало Келегорму в глаза. — Здесь запасы вина не так велики, — тем же бесцветным голосом заметил Морьо. — Да плевать! — прошептал Атаринкэ, а потом повысил голос, а потом всё повышал и повышал его до крика: — Мы были их лордами. Они кому клятву верности приносили, предатели? И остались под землёй ведь все, как жирные барсуки, спрятались в норе. В безопасности… Проклятое место — Нарготронд — все там делаются трусами и предателями! И Атаринкэ приподнял стул и с грохотом поставил его на место, тот скрипнул, кусок дерева отломился от ножки. — Сидеть не на чем будет, — прокомментировал Морьо, всё так же безразлично. — Плевать! — закричал Атаринкэ. — Позор всем им! Предатели! Пусть сдохнут в своих пещерах, как крысы! Он замолчал, тяжело дыша, а Морьо спросил: — Интересно, где Нэльо? Может, он тебя утихомирит? Напомнит, например, почему ваши дружины остались с Ородретом и почему Ородрет не стал нам помогать. — Нэльо не до этого, — вырвалось у Келегорма. — Он тоже, наверное, стулья ломает. Я ломал, когда пришли вести о… её смерти. 9. Точка на горизонте, привлёкшая внимание Келегорма, росла. Может, это простая птица, может, одна из тварей Моргота — в эти дни опасность могла прийти отовсюду. Даже кэлвар не доверишься. Но точка уже превратилась в птицу — и вдруг Келегорм понял, что это Квэссэ. И это было первое хорошее событие за столько дней! — Как ты нашёл меня? — спросил он у сокола, когда тот закончил чистить перья. — Спросил. Ещё я видел, куда вы отступали — кружил над полем, где вы дрались. Видел змея… Я иногда ем ящериц, вкусные. Но какая ж птица нужна, чтобы этого змея съесть! — Рад, что ты не попытался. — Я теперь силы лучше оцениваю, — похвастался Квэссэ. — Ты ей написал? — Нет. О чём писать? — Ты теперь вдвое ближе к ней. Я мог бы сам отнести письмо, можно даже белок не просить. Или этих глупых птиц. — Ты и сам глупая птица, Квэссэ. Сокол важно покачал головой: — При чём тут перья? 10. «Мы проиграли. Нас предали, и теперь нет надежды на новый союз, нет надежды на новую попытку. Мы отступили на юг и теперь живём ближе к тебе. Здесь леса немного другие — я и раньше это замечал, но сейчас всё будто пышней, а деревья выше. Может, потому что мне не осталось ничего, кроме леса, этой крепости и моих братьев. Мы все вместе, как давно не было. Вчера видел поляну, заросшую мелкими белыми цветами. Над ними плыла дымка, и я представлял, как ты в ней танцуешь. Никогда не видел этого. Ты танцуешь на своём острове? Ты слышала, как его называют? Остров Живущих Мёртвых. Но ты же жива — и ты, должно быть, танцуешь». 11. — Даже не знаю, стоит ли ему об этом говорить, — пожал плечами Куруфин. — Но это же хорошая новость! — возразил Маглор. — Кому как, брат. Ты не видел всего этого… в Нарготронде. — Но что может огорчить в том, что у твоей возлюбленной родилось дитя, Курво? — То, что это не твоё дитя, Кано. — Как знаешь, я тогда говорить не буду. Всё равно ему птицы расскажут. Или те же лаиквэнди, от которых узнал Морьо. 12. «Говорят, твой отец приютил у себя ребёнка из народа Хадора. И не просто приютил, а назвал его приёмным сыном. И само по себе деяние неслыханное, но то, что совершено оно твоим отцом, делает его невероятным. Впрочем, я никогда не понимал твоего отца». 13. «Я пытался узнать, что случилось с Келебримбором, сыном Куруфина. Мы выяснили, что он был с тем отрядом, который пришёл из Нарготронда, но дальнейшая его судьба неизвестна, хотя Куруфин настаивает, что его сын жив». 14. — Ты пишешь о чужих детях, но не пишешь о её, — заметил Квэссэ, когда Келегорм рассказал ему о последнем письме. — Почему? — Потому что я бы хотел, чтобы её дети были моими, глупая птица! — с Квэссэ ему было проще говорить об этом, проще даже, чем с Атаринкэ, который мгновенно вспыхивал и — Келегорм чувствовал это и не мог простить — втайне жалел, что однажды его стрела не попала в цель. — И? — Квэссэ вопросительно склонил голову. — Как я могу любить их? Как меня может заботить их судьба? Как можно не ненавидеть это дитя? — Может, я глупая птица, но я не ненавидел птенцов той, что отказала мне, — наставительно сказал Квэссэ и отвернулся. — Если она так дорога тебе, лети к ней, — холодно сказал Келегорм. — Ты не будешь первым. Но не хватало, чтобы птица поучала меня! — Ты тоже дорог мне, — не поворачиваясь, сообщил Квэссэ. — И это ты глупый эльда, а не я глупая птица. 15. «Карантир пропадает где-то с лаиквэнди. Говорит, что у этого племени какой-то особый диалект. Куруфин помогает Маэдросу в работе с камнем и глиной. Мой старший брат решил заняться скульптурой, может, он думает о матери, может ещё по какой причине. А Куруфин делает инструменты, которые упрощают работу одной рукой. Амрод и Амрас занимаются каждый своим делом: первый всё больше в кузнице, а второго Маглор учит законам поэзии на языке твоего народа. Не помню, чтобы хоть когда-то у них были такие разные увлечения, но сейчас всё не так, как прежде. Квэссэ, мой сокол, уже очень стар, но по-прежнему хорошо летает и ошибается в оценке своих сил, когда атакует добычу. Мы то и дело слышим самые невероятные истории о том, как течёт жизнь на твоём острове». 16. В тот день Келегорм поехал на охоту с Амродом и Амрасом, которые уже давно вместе не охотились. Квэссэ с ними не полетел — всё-таки он был слишком стар. Его сородичи погибают куда раньше, да и от старости они умирают раньше. День был тёплый — такие в середине зимы стояли редко, и Келегорм прислушивался к лесу: в такие дни много можно было услышать, если умеешь. Светло-серые плащи братьев мелькали среди голых ветвей — Амрод и Амрас тоже ехали по лесу молча, слушали его или свои мысли. Они оба теперь были намного молчаливей, после битвы, хотя уже прошло столько лет. Келегорм слушал, выслеживая тетерева — он и крыльями тяжелей бьёт, и садится на ветки так, что они поскрипывают, а в снег так, что он проседает — но пока не слышал ни голоса птицы, ни её тяжёлого полёта. — Как сияет солнце на снеге, — улыбнулся Амрас Келегорму, — лунный луч не так его расцветит. — Да, снег отливает синим под луной, — откликнулся Амрод, — и… Но тут Келегорм приостановил коня: знакомый клёст запел вдруг тихой трелью. Стараясь не тревожить лес и снег, Келегорм замер, а невдалеке остановились и братья, прислушиваясь. Клёст долго пел свою песню, дольше, чем обычно. — Эта птица поёт так печально, — прошептал Амрас. — Не мешай, — качнул головой Амрод, — Турко, а ты нам скажешь, о чём он поёт? Келегорм молча кивнул и приложил палец к губам, чтобы замолчали оба. Тетерева они всё-таки нашли потом — сидел возле замёрзшей речки. Амрас подстрелил его первой же стрелой. 17. — Тетерева неповоротливые, — заметил Квэссэ. — Ты и сам неповоротлив на земле, — отозвался Келегорм, которому хотелось теперь говорить о чём угодно, только не о тех вестях, что он услышал от клеста. — Они везде неповоротливые, — заявил Квэссэ. Келегорм хотел ответить, что с годами сокол и в воздухе не всегда ловок, но тут дверь открылась — и вошли Амрод, Амрас и Маглор, который с порога сказал: — Братья говорят, вы слышали пение клеста. И ты пообещал рассказать, о чём он пел. — Пообещал, — согласился Келегорм. Вот только теперь ему не хотелось — их жизнь на Амон Эреб и так была полна молчаливой тоски, а клёст принёс дурные вести. — Так рассказывай, — поторопил Маглор. Келегорм выдохнул: — Белег Куталион погиб. Близнецы понурили головы, а Маглор задал неожиданный вопрос: — И… почему клёст пел об этом? — Потому что это была песня. Видимо, он или, скорей, его сородичи услышали её — и теперь повторяют друг за другом. — Её сложил эльда? Келегорм пожал плечами: — Наверное. Она не птичья. — И как он погиб? Это было самым непонятным в песне клеста, и Келегорм медленно проговорил: — Я подумал, что орки, там упоминаются орки. И мы слышали о Дор-Куартол… и о наследнике дома Хадора, который, как говорили, там тоже сражался… Но также клёст пел… пел… что-то вроде «убитый рукой того, кого любил превыше всех существ». Едва ли речь об орках. — Хотелось бы, чтобы птица ошиблась, Турко, да? Нет ничего хуже погубить того, кого любишь, — задумчиво произнёс Маглор. 18. «Я слышал вести о смерти Белега Куталиона. Их принёс клёст в песне, которую не он сложил, но услышал от других птиц. Белег Куталион был отважным воином, мы с братьями скорбим по нему. Я понял, что Белега убили не орки, но кто — не знаю, как и не знаю, кто сложил плач. Сейчас зима — и снег закрыл всю землю, так что цветов не видно, но вчера был хороший день — и солнце играло со снегом. В такие дни охотнее помнишь, что однажды мы все, оказавшись в Чертогах Ожидания, выйдем оттуда в мир и увидим Аман. Белег Куталион никогда там не был — сколько предстоит ему узнать! Ты ведь тоже не была? Или ты видела Аман? Там растут деревья, каких нет здесь, хотя и здешних там не найдёшь. Но есть там деревья такие высокие, что равняются самой высокой башне Тириона, города нолдор, а есть совсем крохотные — те растут ближе к верхушкам Пелори. Это горы, мы часто там бывали с отцом, матерью и братьями, когда искали камни для работы. В Амане много чудесного. Может быть, тебе бы понравилось там танцевать». 19. Заяц замер, нюхая воздух, а затем сорвался с места и поскакал, уткнув нос в прошлогоднюю листву. Он что-то выронил, что-то важное упало и затерялось здесь, что-то так приятно пахшее… Но кому это важно, кому нужно — заяц не знал, хотя интересно было бы ему увидеть, но важнее любопытства был голод, который ранней весной одолевал похуже волков, да и потом, мало ли кому нужно то, что лежало сейчас на жёлтых листьях. Заяц дёрнул ухом — шаги, совсем лёгкие, почти неслышные, но явно близкие. Заяц дёрнул носом — пахло не зверем, так что тем более пора было убраться с этого места, но почему-то заяц ждал, только позволил себе отпрыгнуть в сторону, поближе к поваленному дереву, чтобы шкурка, уже местами серая, слилась с подтаявшим грязноватым снегом. 20. «Печальную весть о Белеге ты сообщил мне. И тем печальней она, что мы не увидимся с ним больше. Я была в Амане, но только в Чертогах Мандоса — и только их увижу, когда попаду туда снова: в обмен на моё право возродиться после смерти Мандос позволил моему мужу вернуться и снова жить в Энноре. Для меня это дар, а не беда, потому что мы не разлучимся с Береном, но в тоже время беда, а не дар, ведь я не увижу никогда своих родителей и друзей». 21. — А где он? — спросил Карантир. Он недавно вернулся с реки Леголин, ближайшего притока Гелиона, там жили его хорошие знакомые из лаиквенди. — Уже неделю не видели, — ответил Маэдрос, — сказал, что едет на охоту — и пропал. Ни одна его охота так долго не длится. — Может, нового сокола ищет? — предположил Карантир. — А то этот его Квэссэ среди соколов уже подобен Беору Старому среди эдайн. — А у Курво ты спрашивал? — голос Маэдроса звучал как обычно ровно, хотя Карантир умел расслышать беспокойство. — Не успел. Он совершенствует какой-то новый резец, как мне Маглор сказал. А вот у Маглора спрашивал — и тот не знает. Сказал только, что Турко получил письмо… но едва ли это связано. — Могли же орки напасть, — теперь уже Маэдрос нахмурился. — Подождём день — и будем искать. — А если, и правда, нового сокола ищет? — Карантир знал, что Келегорма лучше не отвлекать на охоте. — То я его попрошу искать поближе к крепости, — сурово ответил Маэдрос. 22. — Разведчики говорят о беженцах из Дориата, — Амрас задумчиво смотрел на небрежно написанную строку: он должен был продолжить стихотворение за Маглором, но новости о Дориате прогнали из головы все подходящие поэтические обороты. — Кому в голову придёт бежать из Дориата? — спросил из другого конца комнаты Амрод. — Мне доложили, что разведчики не просто видели беженцев, они смогли войти в пределы Дориата. И это может значить только, что Завесы больше нет, — в голосе Маглора слышалось нетерпение: он не выносил, когда тянули с продолжением стихотворения в игре, даже если отвлекало что-то настолько важное. В конце концов, можно было прервать игру, отложить её, а не пытаться одновременно складывать стихи и обсуждать что-то. Но Амрод и Амрас уже смотрели на него, и глаза их блестели от любопытства совсем как в детстве: — И что странно — никаких орков или иных вражеских тварей там не видели. 23. «Пришли вести о твоём отце. Должно быть, ты скорбишь о нём так, как эдайн скорбят о своих погибших, ведь ты никогда не увидишь его теперь. Наверное, ты изменилась, но я не могу себе представить как. Звери в Дориате взбудоражены — они привыкли к Завесе, но теперь, когда её нет, не знают, бежать ли им, оставаться ли. Многие не решились уйти, но есть те, которые снялись с места». 24. — Ты знаешь про сияющий камень? — спросил Квэссэ. — Ты о сильмариле моего отца говоришь, глупая птица? — Может, я и глупая птица, но я летал на Зелёный Остров и видел там сверкающий камень в ошейнике. Его носит хозяйка острова. На это у Келегорма не нашлось слов, чтобы ответить Квэссэ или чтобы написать ей письмо. 25. — Однажды у нас уже был подобный разговор, — отрешённо сказал Маэдрос, — но тогда мы могли надеяться только на добрую волю Тингола, теперь же мы можем надеяться и на силу своего оружия. — Оружие, брат? — немедленно отозвался Маглор. — Ты предлагаешь напасть на… на Тол Гален? Кто мы, твари Врага, чтобы так поступать? Или они — может, их ты считаешь тварями Врага? — Мы можем спросить у них, — сказал Куруфин. — Как спрашивали у Тингола. — И с тем же исходом, — добавил Карантир. — Лаиквэнди из Оссирианда говорят, что Берен отбил сильмариль у гномов, и потому камень теперь на Тол Галене, — Амрас тоже не стал отвечать прямо, но было ясно, что и его слова означают отказ. Амрод только кивнул. Маэдрос взглянул на Келегорма. Чего ждал? Согласия? Готовности идти с оружием на остров, который ничем не укреплён? Конечно, лаиквэнди пришли бы на помощь Берену, а ещё зверьё, бывавшее на Тол Галене, охотно уничтожило бы всех, кто попытался бы напасть на остров… Говорили, Берен навсегда отказался от мяса, и животные были его друзьями, а друзья помогают в беде. Келегорм посмотрел в глаза старшему брату и просто ответил: — Нет. Маэдрос отвёл взгляд. И — послышалось ли? — с облегчением вздохнул. 26. Лиса бежала по тропинке, временами останавливаясь, вынюхивая дорогу дальше — общим тропам она не доверяла, хотя этот лес был безопаснее прочих, всё же осторожность не повредит, особенно если несёшь что-то важное. Лиса точно знала, что важное, потому что Она так и сказала ещё на Острове, поручила. Важно донести к подножию холма, если путь свободен. Лиса поняла — и сейчас бежала, прячась от солнца под желтеющими деревьями. Она бежала, не отвлекаясь на добычу, а ведь несколько раз могла бы, но сначала поручение. Лиса замерла и осторожно принюхалась — сокол. Старый и небольшой. Немного поколебавшись, лиса выпустила из пасти Её поручение, юркнула за ближайший куст, позволив соколу схватить свёрток. 27. «Здесь никогда не было так красиво, как теперь. Все творения Йаванны, кажется, обрели способность говорить. Берен не слышит, но слышу я. Никогда прежде, во всё время, пока живу, я не слышала таких песен, какими полнится остров. Даже соловьи моей матери не превзошли бы простого щегла с этого острова. Боюсь, всё прекратится, когда Камня здесь больше не будет. Но останется память. Больше не пиши мне, я не смогу прочесть».
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.