***
А на следующий день он ее не увидел. Как и через день, и даже неделю спустя. А потом он сам ушел на длительную миссию, почти на четыре года. За это время лицо той девочки из памяти стерлось, остались только волосы с запутавшимися в них лучами солнца. Он и сам не понимал зачем до сих пор хранит в памяти этот образ, но он словно бы делал ярче его черно-белый мир, в котором до этого из яркого был лишь кроваво-красный. Теперь там стал проскальзывать и солнечно-золотой. И вот наконец можно возвращаться домой. Дорогу до деревни он преодолел, кажется, быстрее, чем в принципе было возможно. Воспользовался проходом для АНБУ, который находился в двух шагах от Леса Смерти и поспешил сдавать отчет. Хокаге долго его не мучил, задал от силы пару вопросов и отпустил в отпуск. Итачи был рад: впервые отдохнет нормально за столь долгое время. Побудет с родителями, поговорит с Шисуи, потренирует своего отото, узнает о его жизни. Дома была только мать, которую он сразу же обнял, только тогда почувствовав себя дома. — Отец на работе, а Саске скоро придет и, надеюсь, приведет с собой Наруто, — после всех слез и слов о том, как он вырос, сказала Микото. — Наруто? — переспросил Итачи. Только человек, хорошо знающий его, мог заметить легкий интерес в его вопросе. Не праздный, а вполне настоящий. И его мать была именно таким человеком, несмотря на годы разлуки. — Да, как он сам ее называет, хороший друг, — Микото мягко улыбнулась. — Хорошая девочка, умная и красивая. Изучает фуин, не знаю даже откуда она столько учебников по нему находит, — женщина неверяще покачала головой. — А еще она дочь моей близкой подруги. Тень грусти скользнула по ее лицу, а Итачи понял о ком говорит его мать. Жена четвертого Хокаге, Кровавая Хабанеро, как называли ее другие шиноби и вторая джинчурики кьюби — Кушина Узумаки. Значит, ее ребенок, вероятнее всего, носит фамилию Узумаки, потому как он не слышал ни о ком с фамилией Четвертого Хокаге — Намикадзе. То есть к ним в гости придет Наруто Узумаки. Метка на лопатке запульсировала, напоминая о себе, а сердце забилось быстрее, но Итачи приказал себе успокоиться. Придут не к нему, а к его младшему брату. Метка соулмейта у каждого своя и двух одинаковых имен нет ни у кого. — Друг? — не смог не спросить Итачи, помня, что мать сказала о Наруто как о девушке. Микото улыбнулась. — Да, они именно друзья, — кивнула Микото, принимаясь за приготовление обеда. — Можно даже сказать названные родственники. — Настолько близки? — поинтересовался Итачи, пряча свои эмоции дальше за маску. Почему-то ему было неприятно, хотя он осознавал, что его брат может общаться с кем угодно и вовсе не должен был стать затворником во время его миссии. И вообще, если бы такое случилось, он был бы первым в очереди, чтобы объяснить почему этого лучше не делать. — Понимают друг друга с полуслова, — кивнула она и начала рассказывать что-то другое, кажется даже веселое. Итачи отвечал на автомате, не понимая почему, но не мог выкинуть из головы мысли о Наруто и Саске. Учихи ревнивые, а Наруто Узумаки является его соулмейтом, пусть пока что не знает об этом. Значит, не стоит пока что ее касаться. Пусть все идет как идет, он ничего не будет менять. Не сейчас. — Я пойду переоденусь, — предупредил он мать и пошел наверх, в свою комнату. Душ и одежда заняли у него не так много времени, но к тому моменту, как он все закончил, в доме появилось два новых очага чакры, а с кухни доносился веселый голос, который был знаком Итачи настолько смутно, что он не мог даже вспомнить, где слышал его. Учиха мотнул головой, понимая, что голос он мог слышать где-то на улице, в одной ведь деревне живут-то, в конце концов. Он расчесал свои еще влажные волосы и оставил их распущенными — сушиться. Спустился вниз и встал в проходе, привалившись плечом о косяк, начал оглядывать сидящих за столом ребят. Его отото ничуть не изменился, только подрос, но черты лица еще не утратили той детской округлости, а глаза — наивности. Рядом с ним сидела девочка, чей голос не зря показался ему знаком. Сейчас, видя перед собой чуть более взрослую версию, он без труда вспомнил лицо той девочки, врезавшейся в него у Академии несколько лет назад. Именно она сейчас рассказывала что-то его матери, часто жестикулируя и иногда даже подпрыгивая на месте от переполнявших ее эмоций. На руках ее, как заметил Итачи, были длинные перчатки, нежно-голубого цвета. сверху на перчатках была вязь фуина, нанесенная в круговую возле резинки. Она все также продолжала что-то эмоционально рассказывать, а ее высокие хвостики при каждом движении смешно подпрыгивали вверх. Вдруг она замерла на середине фразы, повернувшись к нему всем корпусом. Удивленно похлопала глазами, словно бы думая что у нее глюки. Потом, очнувшись, с поклоном пробормотала: — Здравствуйте. Ответить Итачи не успел. С криком «Ни-сан, ты вернулся» его младший брат повис на нем с объятиями. Итачи слабо улыбнулся, обнимая брата в ответ, а потом, отпустив его, перевел взгляд на притихшую девочку. — Итачи Учиха, — представился он, в ожидании смотря на девочку. — Наруто Узумаки, — уже чуть громче сказала девушка, на секунду блеснув на него своими голубыми глазами. Словно провоцируя его на что-то. Или предупреждая. — Приятно познакомиться, Наруто-чан, — Итачи едва заметно поднял уголки губ, что можно было при должной фантазии принять за улыбку. — Взаимно, Итачи-сан, — а вот Наруто улыбнулась иначе. Искренне, чисто и открыто.***
Как узнал потом Итачи, Наруто была в их доме достаточно частым гостем, иногда она даже оставалась на ночь. Первое время он удивлялся, как так можно не спешить домой, но потом понял: Наруто Узумаки была сиротой, жила одна и никогда не знала, что это значит — когда ждут дома. Микото это понимала, а потому иногда даже в приказном порядке оставляла ее у них на ночь. Или хотя бы до ужина, особенно когда узнала чем питается Узумаки. В этом Итачи был с ней полностью согласен, потому что рамен являлся чем угодно, но только не нормальной едой. А молодой джинчурики и тем более будущей матери еда нужна была именно что нормальная. Именно поэтому он, как-то незаметно для себя, начал учить ее готовить. Слово за слово они разговорились — Наруто могла разговорить хоть каменную глыбу, если это ей было нужно — и стали проводить вместе все больше времени. Но, несмотря на все проведенное вместе время, между ними всегда было какое-то незримое препятствие, мешающее говорить совершенно обо всем на свете, как обычно могут нашедшие друг друга соулмейты. И он не понимал в чем дело. Наруто же прекрасно осознавала в чем дело — в их возрасте. Точнее, эта разница в четыре года казалась ей сейчас непреодолимой. Потому, когда пришел ее крестный с предложением уйти из деревни на тренировки, она думала не больше получаса. Возможно, они просто слишком рано начали общаться? Потому Узумаки ушла на рассвете, оставив на прощание каждому из друзей письмо, которое ее призыв отдаст прямо в руки.***
Четыре года тренировок закончились внезапно. В один момент Джирайя просто сказал, что она теперь знает и умеет все то, что умеет он и даже чуть больше, припомнил про режим биджу, которому Наруто научилась благодаря дружбе с Курамой, а потому обучение можно считать законченным и им пора возвращаться. Этого момента Наруто боялась больше всего, пусть и знала, что изменить она ничего не сможет. Возвращаться все равно пришлось бы, рано или поздно, а сейчас еще не самый худший вариант. К тому же разница в четыре года уже не казалась такой огромной, но появлялся новый вопрос: а если он уже счастливо на ком-то женат? От этого становилось больно. Конечно, Узумаки прекрасно понимала, что он вовсе не должен ее ждать, да и вообще думать о ней в том плане, в котором думала о нем она, но ей хотелось. В деревню входила также на рассвете, медленно, неуверенно, махнув приветственно полуспящим на посту шиноби. Первое, что надо было сделать — зайти к Хокаге, но Пятая наверняка еще спит. Значит, есть время просто посидеть, подумать. И крыша резиденции подходит для этого идеально. Тишина и покой. Эти два слова лучше всего описывали Коноху ранним утром. Солнце только еще наполовину вышло из-за горизонта, окрашивая все вокруг в различные оттенки желтого. Наруто откинулась на крышу, прикрывая глаза. Не смотря на утреннюю прохладу ей было тепло. Это чувство шло изнутри и грело ее лучше всего другого. Она наконец была дома.***
Итачи Учиха вновь проснулся среди ночи от кошмара. Казалось бы, за столько лет он должен был привыкнуть, но нет. К этому невозможно было привыкнуть. Он опять видел как Наруто отдаляется от него, не видя протянутые к ней руки, а потом его мир теряет краски и он вновь оказывается в своем Цукиеми, принявшем форму лабиринта, в середине которого остался еще золотой цвет. Он знает это, но никак не может попасть туда, постоянно попадая в тупики. Да еще и метка соулмейта зудит и чешется. Пришла страшная мысль, преследующая его уже больше трех лет: а если на ее метке не его имя? Они ведь никогда не видели меток друг друга. Просто привычно было считать, что у твоего соулмейта обязательно будет твое имя. Но это не так. В истории было множество примеров, когда это было не так. Итачи вздрогнул. Теперь ему уже ее чакра мерещится. Вот что бывает от недосыпа. Или не мерещится? Она казалась слишком настоящей, чтобы быть иллюзией и Учиха, быстро умывшись, последовал туда, откуда эта чакра исходила. Крыша резиденции встретила его тишиной и лежащей на спине девушкой, с улыбкой подставившей свое лицо солнцу. Повзрослевшая, и оттого ставшая лишь красивее, с рассыпавшимися вокруг ее головы длинными волосами, которые так и хотелось потрогать. Проверить, настолько ли они мягкие, как были раньше. Вдруг она нахмурилась и повернула голову в его сторону, приоткрыв глаз. Заметив, кто пришел, она резко села и широко улыбнулась другу. — Итачи? Привет, — Узумаки подскочила и обняла друга, мимоходом заметив, что теперь он выше нее на полторы головы. — Привет, — тот прижал ее к себе сильнее, понимая, что теперь точно никуда ее не отпустит. Наруто завозилась в его руках, вырываясь. — У меня есть один вопрос, — начал Итачи, выпустив-таки девушку из объятий. — Можно посмотреть твою метку соулмейта? Наруто искоса взглянула на него, понимая, что может, в принципе, отказаться. Метка в их мире была чем-то настолько личным, что ходить без перчаток считалось дурным тоном, даже когда она уже бледнела, проявляясь на коже лишь во время использования чакры. Но ей хотелось уже поговорить обо всем и точно узнать: парные у них метки или нет. Поэтому Узумаки спокойно стянула перчатки и, прогнав немного чакры по организму, вызвала на своей левой руке обвитое лилиями имя Итачи. Тот аккуратно взял ее руку в свои и принялся водить пальцами по контурам, выводя каждый цветок. Узумаки вздрогнула. Такие легкие, едва заметные прикосновения, а сколько эмоций! Наруто почувствовала, как краска прилила к ее лицу и отвернулась к солнцу, лишь бы не видеть как нежно пальцы касаются ее руки и перестать, наконец, краснеть. Но стало только хуже. Теперь она, не видя, вся сосредоточилась на ощущениях, и покраснела еще сильнее. — У меня — ты, — спустя бесконечно долгое время сказал ей Итачи, отвечая на незаданный вопрос. Наруто кивнула. Кажется, все налаживается. Почувствовав на себе взгляд, она повернула голову в его сторону, мгновенно теряясь в этих черных омутах. Поцелуй вышел теплым, ласковым и обещающим. После они просто сидели на крыше, наблюдая, как солнце окончательно выходит из-за горизонта, а Коноха медленно просыпается. А в душе у них медленно расцветали цветы самого настоящего счастья. У Наруто, как ей казалось они были красные, неизвестные доселе науке, но так похожие на его горящие шаринганом глаза, а у Итачи это были лилии. Золотые, как солнце, не так давно появившееся в его Цукиеми. Как и ее волосы, в которых запуталось солнце.