общество обречённых

Когда Мирон рассказал о том, кто у него соулмейт, Рудбой несколько минут тупо смотрел куда-то на стену и осознавал всю ситуацию. Конечно, он рад за друга, который тридцать с немногим лет всё никак не мог найти этого человека — Ваня знает, что он и не пытался — и что сейчас с таковым он счастлив. И всё было бы хорошо, он мог бы смириться и с тем, что этим соулмейтом является Ванечка Светло, тот самый немного припизднутый из Антихайпа, если бы не одно «но». То самое, что и заставило Евстигнеева несколько минут смотреть в никуда и соображать, как он должен на всё реагировать. Поэтому он говорит: «бро, я рад за тебя ». Поэтому он дружески хлопает по плечу Фёдорова. Поэтому он смотрит на ту же стену после его ухода и думает, что вляпаться так — это точно пиздец, высшая степень, не иначе. У судьбы свои приколы, которые никому не нравятся, кроме, конечно, её самой. [Возможно, ей тоже не нравится, но как иначе объяснить всё то, что происходит в его жизни? Какие слова он должен произнести, чтобы это, как по волшебству, сменилось нормальной жизнью? Что делать?!] На его руке недавняя метка с инициалами Чиги сменилась лаконичным и совершенно всем понятным «ВМ». И этот Вячеслав Машнов определённо точно не знал о метке, потому что имел свою постоянную. До истерического смеха ироничную: Ванечка, мать его, Светло, душенька Мирона. Блять. По-хорошему, на это стоило бы забить и жить себе дальше. Вот только Чиги, которая также пыталась идти против системы душ, устала и ушла, оставив после себя лишь фото в памяти компьютера и одну резинку для волос, которую забыла. Которую не спешила забирать. «Оставь себе, Вань, может, пригодится». Ага, конечно. Ушла Чиги. Мирон до чёртиков выглядел счастливым и Ване впервые стало непозволительно стыдно за своё кислое ебало в это время. Ведь искать себе новую пассию не хотелось, а идти к Машнову с охуенными сюрпризами и невъебенными приколами из табора не позволяла какая-то гордость. Или чёрт знает, что. Рудбою это просто не надо было. Слава пришёл сам. Подошёл в баре, предложил выпить, завёл совершенно нейтральный разговор. Словно они обычные люди, словно они никто, которые могут позволить себе долгие разговоры о погоде с резкими переходами на споры о современном искусстве или более отвлечённых вещах. И ведь они действительно обычные люди. Только чуть-чуть находятся под объективами камер достаточное количество времени, чтобы знали о них те, кто не должны. Но как же плевать на это всё было, честное слово. Сейчас можно. Сейчас всем точно плевать. Они говорили много, пили мало, рефлексировали, кажется, вечность. Потому что диалог зашёл в тему родственных душ и всей иронии судьбы, которой должно быть очень весело стебать людей вокруг. Тогда Слава и рассказал о том, как ему Ванька говорил о второй метке — с его именем. Как он сам смеялся, а потом конкретно охуел, видя на руке инициалы Светло, который вскоре начнёт крутить свои мутки с Мироном. Евстигнеев не сдержался и тоже рассказал некоторые факты из своей биографии и не упустил шанса бросить, что Мирон иногда пиздец страдал, что его соул блядовал с другими душами, которые всё-таки тоже предназначены ему судьбой. Машнов тогда только посмеялся и сказал: «знаю». Откуда? Зачем? И к чёрту. Не было вопросов на тему родственных душ Вани. Слава не спрашивал. Рудбой не начинал говорить. Всё хорошо. Только под конец произошёл диалог: — Ты мой соул. — Я знаю. И Ване понятно, чьих это рук дело. Он не злится. Только через пару дней назначает Машнову встречу следующим вечером в каком-то баре. Потому что можно взять и попробовать, ему не привыкать ошибаться.