«Вне»

– Ты… Слышишь? – Она, наконец, осмелилась заговорить. «Она» – потому что говоривший был женщиной. Точнее, была. Конечно. Была. Женщиной. Её голос звучал хрипло, а поначалу и вовсе, казалось, тональностью оказался ниже, чем к концу этого короткого предложения. Женщина обращалась к человеку, который стоял рядом с ней. Судя по всему, он был мужчиной – высокий, немного сутулый, затянутый наглухо в тяжелый плащ. Минуту назад она не видела его лица – но сейчас наконец он удосужился показать его ей. Худое, осунувшееся враз лицо, глубокие тени, залегшие под глазами, морщины, прорезавшие лоб, сколовшие уголки глаз и тонких бескровных губ. Он вдруг постарел лет на пятьдесят всего за минуту. – И вижу. Описать, что именно он видит, мужчина не мог. Но знал, что его визави видит то же самое. И слышит тоже, раз уж она спросила. Маска, которую мужчина держал в левой руке, перед этим отняв от лица, задребезжала – полированное хрустальное зеркало её визора билось о металлические накладки на перчатках владельца. Его руки мелко подрагивали – во всяком случае, та, которая держала маску. Пальцы разжались. Маска упала вниз. Раздался звук, с которым обычно разбивается стекло – только какой-то совершенно неправильный… Здесь всё было совершенно неправильным. Абсолютно чуждым восприятию существ, привыкших к трёхмерному пространству. От места, где двое стояли, во все стороны тянулась голая, безжизненная равнина, целиком состоящая из какого-то подобия опалённого дьявольским жаром песка. Тёмное стекло под ногами. Скользкое. Холодное и твёрдое, как скрюченные пальцы покойника и одновременно с этим тёплое, вязкое и тягучее, как вытекающий из давно запущенной раны гной. Почва втягивала в себя их сапоги и начинала отвердевать. Почва заставляла их выдергивать из себя ноги с омерзительным чавкающим звуком. И затем принималась за дело вновь. Равнина была бесконечной – насколько хватало глаз, она тянулась всё дальше и дальше. Над равниной вздымались к необъятным просторам в вышине небеса – такие же пустые и враждебные, как почва. Они были расцвечены в непередаваемые цвета, жёлто-фиолетово-красный с примесью чего-то солёного или же серебристо-алый, слишком сладкий. У цветом здесь был вкус. Они испытывали его, когда видели цвет – или думали, что испытывали… или думали, что видят цвет, который могут узнать. На самом деле небеса были бесцветны. В них не было звёзд. В них не было солнц или лун. Они никогда не менялись. Только сводящий с ума эффект ощущения вкуса, когда они поднимали глаза вверх и пытались уловить хоть что-то в этой грязной фиолетовый пустоте… Их глаза еще были живы. Они всё еще искали. Пытались понять, где они и как им выбраться. Сначала они шли в сторону какого-то подобия песчаных дюн. Единственный объект, который хоть как-то выделялся из общей серости, гладкости, солёного привкуса и света. Кстати, что касается света – то его источником здесь было всё. Абсолютно всё. Светилась почва – свет исходил из глубин плотоядного стекла под ногами. Светились небеса – свет исходил из глубины пустого купола над почвой. Светились конструкции неописуемой формы, в которой не было ничего, хоть немного напоминающего привычные геометрические фигуры – мужчина называл их «деревья». Светились, казалось, они сами – их кожа, волосы и глаза. Свет был мягким. Очень тусклым. Или же достаточно ярким. Всё сразу, вместе, одновременно. Свет был как раз таким, чтобы они могли видеть достаточно ясно, но при этом всё время желали заполучить в своё распоряжение чуть больше этого самого света. Иногда он становился тусклее. Иногда ярче. Иногда он пах малиной или подсолнухами – свет здесь имел запах. Сначала они шли в сторону какого-то подобия песчаных дюн. Единственный объект, который хоть как-то выделялся из общей серости, гладкости, солёного привкуса и света, который пах подсолнухами. Когда свет в очередной раз начал пахнуть ягодами малины, а «дюна» приобрела сладкий на вкус цвет, мужчина сказал, что на самом деле её не существует. Они проспорили… Кстати о времени. Его здесь не было. Вернее, оно было, конечно, как же без времени, но им нечем было его измерить. Сначала женщина пыталась считать удары собственного сердца – но очень быстро (или медленно?) поняла, что ритм её сердца всегда разный. Затем мужчина предложил ей принять текущую точку за ноль и измерить отрезок, за который они проголодаются, захотят пить или устанут… но они не проголодались, не испытали чувства жажды, а их ноги всё так же бодро вырывались из проклятого стекла-почвы. Время было. Но его не было. И в конце концов они перестали осознавать – что такое «сколько» в плане «длится». Их внутренние часты встали. На их месте угнездилась пустота, потому что её больше нечем было запомнить. Они проспорили… О существовании или отсутствии до тех пор, пока она не приняла его точку зрения, как факт. Это иллюзия. Самообман. Ничего не существует, кроме того, что существует уже – почва под ногами, которую они ощущают, всё, что у них было. Больше ничего из того, чему можно было довериться. Теперь они шли просто для того, чтобы двигаться. Не желая есть, пить, спать, не уставая, они не испытывали потребности ни в чем. Единственное, что им было нужно – это дышать. Кстати о воздухе. Воздух здесь двигался. Нет-нет, ничего, что можно было бы назвать словом «ветер», которое они, кстати сказать, в конце концов забыли. Он просто… Двигался. Весь сразу. Будто бы вместе с ними. Перемещался целыми пластами, отчего его становилось то очень много (так, что оба начинали кашлять и прикрывать рты руками), то очень мало (так, что оба они начинали хватать ртами воздух и пытаться, сжав себе глотки, вдавить в лёгкие хоть немного его). Воздух был сухим, как в хранилище библиотеки, в котором царствовала тишина и пыль. Их кожа стала такой же сухой и ломкой, газа перестали слезиться, слюна больше не выделялась. В какой-то момент они даже попытались… Впрочем, нет смысла вспоминать. Их всё равно постигла неудача, поскольку слизистые оболочки их тел тоже оказались иссушены. Но этот воздух не причинял боли. Он просто был пустым. Они просто шли. Их единственной эмоцией стал страх – каждый чувствовал, что теряет что-то важное. Шаг за шагом, из них будто бы выпадала часть чего-то… Они не могли вспомнить названия для этого. И спустя… Их постигло отчаяние. У них еще оставалась магия – магия никуда не исчезла – и схватка вышла кровопролитной. Точнее будет сказать – они испарились в сполохах буйствующего эфира – но на этом всё. Смерть не избавила их от мучительно растущей внутри пустоты. Они просто поняли, что вновь цели. Кем они были до того, как попали сюда? Как оказались здесь? Почему они не могут выбраться? Почему их тела не умирают? Почему им так тяжело думать? Почему они должны идти вперёд? На вопросы не было ответов - и, наконец, отчаяние сменилось настоящим ужасом. Теперь их пугало всё. Собственные тени, звук дыхания, звук шагов, биение сердца, «деревья», «небо», свет, ужасные изломанные линии горизонта, который изменился, быть может, пять тысяч шагов назад… А может быть пятьдесят тысяч. Однажды женщина сказала мужчине, что она забыла, как считать. Она сказала, что не видит смысла в том, чтобы хранить это знание, поскольку оно бесполезно. Мужчина просто кивнул. Они пошли дальше. В них еще оставалась память о том, что такое их заставляет двигаться – она называла это «ужасом», он говорил о нём как о «страхе». У обоих были свои «вещи», которых они по-настоящему боялись, но оба сошлись на том, что то, что происходит с ними, куда ужаснее чего угодно. Они могли пережить шок внезапного рывка самого ужасного чудовища во Вселенной – или же могли на месте скончаться от ужаса. Они могли вынести пытки – или же умереть под ними. Они могли наблюдать за множеством отвратительных и жестоких вещей, скрепив сердце, или же помешав им свершиться. Они могли… Но здесь. Во всепоглощающей пустоте, не имея шанса утонуть в спасительном безумии или просто отдаться смерти, они вынуждены были продолжать созерцать Бездну. Они забывали всё больше из того, что делало их теми, кем они прежде были. Они теряли черты, некогда возвысившие их род. Их походка стала шаркающей. Плечи ссутулились. Их взгляд упёрся в почву под ногами. Без цели, без смысла, под гнётом вкусов, запахов, чуждых обводов и черт, непередаваемых сочетаний и комбинаций чего-то, чему они уже не могли дать название, они, наконец, поддались… Просто однажды кто-то из них просто остановился. И другой, обернувшись, приблизился. Этот кто-то протянул руку. Откинул с лица второго волосы. Взглянул в эти ставшие пустыми, глаза. После этого было уже всё равно.