Красный
Выходя на арену, он уже знает, что будет дальше. Звон мечей, тяжесть ударов, ловкость движений — лишь шелуха; сражается по правилам только тот, кто ещё не понял, как обстоят дела в мире взрослых. А он — он причастен к этому миру уже давно. Он знает слабости каждого из своих противников. Их тайны. Их излюбленные приёмы — в жизни, в любви, в бою. Он знает, что Невеста — только орудие. Ключ к воротам, ожидающим в конце лестницы, за портьерами облаков. И в этот раз он просто поднимется еще на ступеньку выше. В конце концов, итог любой революции — банальная смена власти.Оранжевый
Сколько она себя помнит, ей нравилась математика. Холодная четкость чисел и переменных. Чеканность правил, на костяке которых держится мир. Аксиомы недоказуемы. Но именно они лежат в фундаменте доказательств. Делить на ноль нельзя. Параллельные прямые не пересекаются. Законы природы — жестокие законы; нарушения не то что недозволены — невозможны. Чудес — не бывает. Она рассчитывает дуэль, точно уравнение: числа-движения выстраиваются одно за одним — строгая последовательность не оставляет вариантов. И неправильный ответ должен быть безжалостно вычеркнут.Желтый
Она, может быть, и не понимает, что происходит. Она никогда не понимает — или так они говорят. Но зато она не колеблется. Видит цель, не замечает препятствий — отбрасывая с дороги всякие добренькие, сентиментальные глупости. Только так и можно: одним рывком — и уже потом, случайно обернувшись, увидеть чьи-то отдавленные руки и проломленные головы. Но так им и надо, ведь они, эти насекомые, не смогли сделать тот решительный шаг, который сделала она. И сделает еще, потому что должна быть достойна. «Ради старшего братика», — шепчет она, кусая изнанку нижней губы. Предательская слеза блестит на лезвии кривого кинжала.Зеленый
Беда этого мира — в его неподатливости. Мир болен, давно и прочно, а потому не подчиняется тем, кому должен по праву. И больше того: мир постоянно придумывает правила и причины, по которым это якобы невозможно. Словно танцы на снегу — некрасиво и глупо, когда танцоры вдруг проваливаются сквозь наст. Но на арене всё куда проще. На арене есть только ты — и противник. Только тот, кто достоин, кто имеет право, — и тот, кто права навеки будет лишен. Этого последнего даже можно помиловать — добить с одного удара; именно так и поступает сильный. Внешний мир запутался и прогнил, но здесь — здесь всё, что по-настоящему важно, будет жить вечно.Голубой
Настоящая красота — такая хрупкая. Моргнёшь, и она исчезнет, как не бывало. Упущенное — неверная нота, диссонанс; рассыпанные осколки хрусталя. Каждый щелчок секундомера — словно искаженный отзвук похоронного колокола. Напротив: каждый шаг, каждый взмах рапиры — точно по нотной записи, Только там секунды не бегут, мешая друг другу, не улетают невозвратно — каждая весит ровно только, сколько должна. Почти столько. И это маленькое «почти» всякий раз сводит с ума. Но если он однажды победит, всё станет идеально. «Остановись, мгновение». Ради этого, пожалуй, не жалко и вступить в бой.Синий
Шпага подрагивает в воздухе — клинок отражает насмешливый блеск улыбки. Он отвешивает поклон своему противнику — почти картинный, но искренний. Диагноз, записанный неразборчивым почерком в медицинской карте, остаётся внизу, под лестницей, за воротами. Легко смеяться, легко танцевать с дуэльным клинком — почти лететь, срывая чужую розу. Легко спускаться по ступеням — через одну, даже не оглядываясь через плечо на семенящую позади Невесту. Легко не раскрывать душу никому и не принимать ничего всерьез, разменивая минуты перед финалом на маячащую вдалеке вечность. Но чтобы оставаться на месте, уже надо бежать со всех ног.Белый
Дуэли вскоре становятся такой же частью школьного распорядка, как лабораторные работы по химии и тесты по алгебре: немного обременительно и заставляет время от времени попотеть, но в целом привычно. Она вздыхает, откидывая тыльной стороной ладони волосы со вспотевшего лба. Другие дуэлянты, должно быть, потратили бы свободный вечер на тренировку — но у нее даже своего собственного меча, и того нет. Брать боккэн — смешно, а меч Диоса… неловко лишний раз беспокоить ту, которая наверняка и так устает от всего этого. «Но, в конце-то концов, оно того стоило», — думает она, глядя на прикорнувшую за чайным столом подругу. Присаживается рядом, вытягивается, осторожно повернув голову, чтобы ненароком ничего не уронить и не расшибить. Она засыпает, так и не разомкнув их пальцы.[Фиолетовый]
Если бы она могла выйти на арену с мечом в руках и сражаться (но она не могла, потому что не имела души), она бы вырастила для себя особый цветок. На крови и пепле, слезах и вздохах — и ещё самой чуточке ржавчины (хотя как мечи ненависти могут ржаветь?). Из зернышка, похожего на белую кость-фалангу мизинца — заботливо укутанного в перегной надежд, темную взвесь давно разложившихся иллюзий. Каждый садовод знает, как важен правильный подбор удобрений. Роза — есть роза; что внутри, то снаружи. Живительная эссенция бежит по стеблю, корни оплетают судорожно бьющееся сердце. Лепестки опадут, когда внутри не останется уже ничего.