Майский ветер с запахом ванили

Ветер гоняет по бульвару весенний воздух, пахнущий свежей выпечкой и ванилью. Май выдался на удивление теплый, Гошка даже куртку не застегивает, тем более что идти недалеко, всего-то пару кварталов. Можно срезать дворами, так ближе, но он не хочет спешить. Пусть Медведь не думает, что Гошка охуеть как соскучился и бежал к нему, роняя тапки. Еще вообразит невесть что. Медведь, как и всегда, ждет на второй скамье слева, в тени старой раскидистой липы. Гошка пихает ладонь в его протянутую руку: — Здаров, — и плюхается рядом. Забирает у Медведя бумажный пакет, разворачивает аккуратно загнутый край. Медведь работает на проходной хлебобулочного завода. Как говорится, что охраняешь, то и имеешь. Гошка берет двумя пальцами еще теплую булочку, впивается в нее зубами и зажмуривается от удовольствия. Медведь мусолит сигарету и бубнит что-то про алкаша-сменщика, потом ругает сволочного начальника, который зажимает сверхурочные. Медведь не может вот так сразу пойти трахаться, ему сначала нужно поговорить. Ну и ладно, Гошка не против. Залитая солнцем аллея, уютное бурчание Медведя, вкусная булка в зубах — отчего не посидеть на скамейке подольше, спешить некуда. Через некоторое время Медведь замолкает. Гошка встает, стряхивая с губ прилипшие крошки. Запихивает в рюкзак пакет с булочками: Медведь их все равно не ест — говорит, так нанюхается за смену, что и смотреть на них не может. А Гошка слопает за милую душу, аппетит у него хороший, хотя по виду и не скажешь. Идти недалеко: на соседнюю улицу, а потом сквозь полутемную подворотню — во двор расселённого дома, который уже второй год ждет капремонта. Медведь откуда-то знает код на старом кнопочном замке. Солнце тускло светит через мутное от грязи стекло, в лучах танцуют золотистые пылинки, тень от старинных кованых перил ложится под ноги изящным кружевом. Гошка и идущий вслед за ним Медведь останавливаются на площадке второго этажа — они почему-то никогда не поднимаются выше, вроде как и незачем. Гошка поворачивается к Медведю спиной, расстегивает и спускает штаны. Наклонившись, опирается руками о подоконник — Медведь шумно вздыхает и звякает пряжкой ремня. Потом на Гошкину задницу ложатся ладони, чуть шершавые и приятно теплые, каждая накрывает ягодицу почти целиком — ручищи у Медведя большие, а Гошка, несмотря на всю скормленную ему сдобу, все еще довольно тощий. Пальцы Медведя мнут, гладят, слегка пощипывают — коже от этого горячо и немного щекотно, а стояк становится почти нестерпимым. С недавних пор Гошка стал замечать, что у него встает еще до того, как он оказывается внутри дома, только от одной мысли о том, зачем они с Медведем туда идут. Медведь у него за спиной шуршит фольговым пакетиком, щелкает резинкой, натягивая ее на член — на Гошкину задницу у него встает быстро и крепко, не нужно ни дрочить ему, ни в рот брать. Потом снова кладет руки на Гошкины ягодицы, широко разводит их в стороны — и замирает на несколько секунд. Смотрит. Однажды он сказал, что у Гошки красивая дырка. Тот поверил на слово, себе в междужопье не очень-то заглянешь. Но про себя посмеялся — какой Медведь все-таки дурной. Трахаться в жопу и вправду клево, но, как ни крути, она природой предназначена совсем для другого. Какая уж тут красота. Медведь начинает пропихиваться внутрь — медленно, но настойчиво, ни на секунду не ослабляя давление. Хер у Медведя что надо — не слишком длинный, но ровный и толстый. Он как-то по-особенному заполняет Гошку, целиком и без остатка, кажется, еще немного — и было бы слишком. Но Гошка не жалуется, ему это по кайфу, хоть и больно поначалу до цветных звёздочек в зажмуренных глазах. Войдя до конца, Медведь сразу начинает двигаться, надавив своей ручищей Гошке на поясницу и прижав к подоконнику, чтобы не дергался и перетерпел. Гошка и терпит, хотя шипит сквозь зубы и вполголоса матерится, уткнувшись в сгиб локтя. Это означает, что ему все еще больно, но Медведь может потихоньку продолжать. Они вообще мало говорят, но почему-то хорошо понимают друг друга. Так уж у них повелось, с того самого момента, когда Медведь подсел к Гошке на их скамейку и заговорил о какой-то ерунде вроде погоды, слишком жаркой для мая месяца. А потом, вздохнув, осторожно положил Гошке руку на бедро. Гошка до сих пор не может понять, как не побоялся тогда пойти в заброшенное здание с едва знакомым мужиком. Медведь запросто мог оказаться каким-нибудь извращенцем, а то и вовсе маньяком-убийцей. Не то чтобы Медведь похож на маньяка, но с другой стороны, на гея — еще меньше. Они удивительно быстро приладились друг к другу, хотя и поза не очень удобная, и место так себе, и опыта у Гошки не так много. А удачного — и того меньше. С Медведем все по-другому: Гошке всегда хватает времени, чтобы как следует расслабиться и приноровиться, наслаждаясь постепенно нарастающим возбуждением, и, побалансировав на грани, наконец отпустить себя и расслабиться, давая Медведю получить свое. Гошке нравится чувствовать у себя внутри ритмичную пульсацию чужого оргазма, добирая последние крошки удовольствия. Медведь загнанно дышит ему в шею, ерошит пальцами влажные от пота волосы на затылке, иногда даже чмокает куда-нибудь за ухо. Гошка не возражает — раз Медведю это нравится, он потерпит немного этих… нежностей. От него не убудет. Даже приятно. Завязав использованный презик узлом, Медведь прячет его в карман, завернув в бумажный платок — он никогда не мусорит, и неважно, что они внутри полуразрушенного дома, стоящего посреди бурьяна и битых кирпичей. Обычно они уходят молча и порознь, как шпионы — Медведь тем же путем, а Гошка — через подворотню на соседнюю улицу и к метро. Но в этот раз Медведь вдруг останавливает его. — Меня со следующей недели на другой объект переводят. За город. — Круто, — равнодушно отвечает Гошка. Он еще не до конца пришел в себя, к тому же привык пропускать мимо ушей разговоры о работе. — Ну, бывай. — Ты береги себя, — говорит ему в спину Медведь. Гошка, не оборачиваясь, кивает и спускается вниз, слегка морщась — все-таки немаленький у Медведя агрегат. Ему смутно кажется, что он что-то упустил, но он отмахивается от этой мысли и очень скоро о ней забывает. Всю ночь ему снятся цветущие ромашковые луга, почему-то пахнущие свежими булочками.

***

На бульваре, несмотря на календарный май, уже наступило лето. Даже извечный ванильный аромат почти не чувствуется, его забивают запахи проклюнувшейся травы и развернувшихся листьев. Гошка усаживается на скамейку — должно быть, он слишком уж резво свинтил с работы, потому что Медведя еще нет. Лениво прищуриваясь, он разглядывает сквозь ресницы молодую зелень на деревьях и строит планы на будущее лето. Когда погода окончательно установится, можно будет ездить за город, на электричке или на велике. И Медведя позвать с собой, а потом раскрутить на что-нибудь интересное. Попробовать на вкус, наконец. В кусты затащить, там уже не отвертится. Гошка не раз предлагал Медведю отсосать, но тот отказывался — типа, грязный он после суточной смены. Но Гошка подозревал, что на самом деле Медведь стесняется своего слегка нависающего над ремнём округлого животика, который обычно надежно скрыт под мешковатой форменной курткой. А можно и не тащить Медведя ни в какие кусты, просто погулять вместе. В городе, да еще рядом с работой, он вынужден шухариться, это понятно — вряд ли остальные мужики-охранники знают, что их товарищ не по девочкам. Медведь не какой-нибудь там гламурный гей, а простой рабочий парень, вроде Гошки, которому в хуй не впилось рассказывать на заводе про свою нетрадиционную ориентацию. Он и помалкивает. Смеется над анекдотами про голубых, которые так любят рассказывать в курилке, а чтобы никто не удивлялся, что Гошка не подкатывает к телкам, говорит, что у него есть кое-кто. Видели бы они этого кое-кого — под два метра ростом, косая сажень в плечах, русая борода на пол-лица… Медведь и есть. Где он только болтается, непонятно. Медведь всегда приходит первым. Ему идти всего ничего, хлебозавод на соседней улице, недаром на бульваре всегда так булками воняет. Что-то он говорил в прошлый раз про… так, стоп. Про новую работу? «Бля, — думает Гошка. — Вот же бля. Получается, Медведь больше не придет?» Выходит, он тогда пытался попрощаться — по-своему, как умеет, а Гошка и не понял. Потому что думает жопой, и когда эта жопа как следует оттрахана, мозги стекают в трусы и непригодны к употреблению. И где теперь Медведя искать, и как? Гошка даже имени его не знает — при знакомстве тот буркнул что-то неразборчивое, то ли от смущения, то ли нарочно. Гошка не стал переспрашивать, потому что сразу стал его называть Медведем, сначала про себя, а потом и вслух, а тот не возражал. Ну ладно, допустим, Гошка ступил, а Медведь-то что? Неужели вот так легко выкинет Гошку из головы? Выебал и бросил, и типа пофиг ему? Ну и плевать тогда. Найдет Гошка себе другого ебаря. Не будет же он сидеть на бульваре и реветь, как девчонка. Гошка торопливо проводит ладонями по щекам, потом шмыгает носом. Не, ну, а что, весна, у многих сейчас аллергия. Ничего такого. — Ну нет, от меня так просто не отделаешься, — бормочет он, давясь сигаретным дымом. — Я тебе не какой-нибудь!.. Вот погоди, получишь у меня… Ты приходи только, ладно? Докурив, Гошка подтягивает колени к животу и покрепче прижимает к себе рюкзак. Он будет сидеть тут сколько понадобится, ждать Медведя. И пусть только попробует не прийти. Огребет от Гошки пиздюлей, гад мохнатый.

***

Проходит неделя. Потом вторая. Каждый день после работы Гошка приходит на бульвар и ждет. До темноты, когда со скамеек исчезает приличная публика, а вместо нее появляются разные мутные личности с бутылками и подозрительно пахнущими сигаретами. Перестать ждать — это значит сдаться. И признать, что он окончательно проебал своего Медведя. А на это Гошка категорически не согласен. Увидев знакомую фигуру, он поначалу не верит своим глазам. Нет, он, конечно, ждал Медведя, но не думал, что тот появится вот так, как ни в чем не бывало. Гошка ожидал, что это будет как-то более… драматично, что ли. А то что ж получается — он третью неделю тут отсиживает жопу, а Медведь идет себе по бульвару в своей дурацкой черной форме с нашивками и с прозрачной папкой под мышкой. И выглядит совсем как обычно, будто и не случилось ничего. И возможно, так оно и есть — пока Гошка тут загонялся и страдал, Медведь про него и думать забыл. От этой простой мысли Гошка теряется настолько, что замирает на месте. До этого момента ему казалось, что главное — отыскать Медведя, и в голову не пришло задуматься о том, что он будет делать дальше. К счастью, Медведь тоже его замечает. — Гошка, а ты чего тут? — удивленно спрашивает он. — Я чего? — переспрашивает Гошка, едва не задохнувшись от возмущения. — А ты чего? — Я в кадры заходил, — отвечает Медведь, помахав у Гошки перед носом своей папкой. — Ну ты и гад! Пропал и с концами. Как будто так и надо! — Так я думал, тебе похуй, — растерянно говорит Медведь. — А мне не похуй! — стукнув кулаком Медведю в плечо, орет Гошка. — Не похуй мне, понял?! — Да тихо ты, люди кругом. — Люди? Какие люди? — Гошка со свирепым выражением на лице оглядывается по сторонам и обнаруживает сидящую на соседней скамейке парочку. Девушка смотрит на них с каким-то неуместным восторгом, на лице у парня явно светится желание убраться подальше от ебанутого задохлика, который с воплями наскакивает на здоровенного бугая. — Чего пялитесь, не видели никогда, как люди отношения выясняют? Мне, между прочим, сердце разбили! — Гошенька, да я ж не знал… — Словами через рот спросить не судьба? — свистящим змеиным шепотом спрашивает Гошка. — Съебал неведомо куда, — он снова срывается на ор. — А я даже имени твоего не знаю! — Как не знаешь, — растерянно спрашивает Медведь. — Тогда почему ты меня Медведем зовешь? Гошка подозрительно прищуривается на бумаги в руках Медведя и, цепко ухватившись за край, тянет их к себе. После недолгого сопротивления Медведь сдается — видно, догадывается по Гошиному лицу, что тот не отстанет, скорее, пополам порвет. Гошка смотрит на первую страницу и недоверчиво приподнимает бровь, потом не выдерживает: — Потапов Михаил Сергеевич. Серьезно? Ну нихуя ж себе!.. И все равно ты козлина, хоть и Медведь! Так бы и врезал тебе! — Тань, ну пойдем, а, — парень с соседней скамейки встает и тянет свою подружку за рукав, старательно делая вид, что не смотрит на Медведя и Гошку. — Подожди, сейчас будет самое интересное! — возражает та. Гошка подозрительно косится на нее. Странная какая-то девица. Как есть ебанутая. Что тут интересного — два мужика ругаются, мат через слово… Хотя нет, ругается один Гошка, Медведь по большей части молчит и вообще прилично себя ведет. — Пошли отсюда, — говорит Гошка и берет Медведя за локоть, чтобы не сбежал. — Нечего тут представления устраивать. Только имей в виду, ко мне на Ленинский час пиздюхать, и то если в пробке не застрянем. — Тогда, может, ко мне? — смущенно предлагает Медведь. — Я на соседней улице живу. — Ну ты мудила всё-таки! — восхищённо говорит Гошка. — Конспиратор гребаный. По помойкам меня таскал, а сам… Я тебе все-таки отсосу, и не спорь, — совершенно нелогично добавляет он. Они идут по бульвару, и Гошка по-прежнему крепко держит Медведя за локоть — просто на всякий случай, хотя и понятно, что никуда он больше не денется. Не зря же тот шагает рядом с Гошкой с глупой счастливой улыбкой на лице.