Дивные утра

Единственным, о чем Марсель Валме тосковал всерьез, были поздние неторопливые пробуждения. Чтобы день стал добрым, его следует начать в добром расположении духа и совершенно определенным образом. В приличных местах об этом знают, но где те места? Кругом полудикая Кагета, а прежде была армия, состоящая сплошь из утренних чудовищ. Нет, он определенно устал от такого общества! Есть, конечно, Баата и его двор, но уж лучше дикари-бакраны и неотесанные талигойские вояки, чем стая удодиев под предводительством Лисенка. «Даже поговорить не с кем! — страдал Марсель, кое-как натягивая впотьмах чулки. — Где ты, жизнерадостный плутоватый Базиль? Как славно было с тобой болтать, пока ты орудовал бритвой и возился с моими пуговицами! Где же ты?». Базиля он бросил там же, где и все прежние радости — в столице. Нет, бесспорно, он был рад этому, в отсутствии слуг даже нашлись свои плюсы — Марсель научился справляться со всеми низменными повседневными мелочами без посторонней помощи. Жизнь бок о бок с Алвой и не такому научит, Первый маршал — известный попиратель устоев. Но сорок раз права народная мудрость: «Хорошо уметь всё, но не приведи Леворукий делать всё». А что до Марселя, то иной раз ему не хотелось делать вообще ничего, только мечтать, развалившись на подушках. Вот бы упасть сейчас на постель, зажмуриться и волшебством перенестись в Олларию, в особнячок на набережной Данара! Позволить нахальному солнечному лучику пощекотать веки, открыть глаза, закрыть, сладко зевнуть и потянуться. И вернуться в объятия теплого сна, и вынырнуть из них через часик-другой лишь затем, чтобы зевнуть еще слаще и позвонить в колокольчик, вызывая лакея с чашкой шадди... Ах, ах, ах. Что за утрата эти дивные утра! Словно в прошлой жизни остались они... — Что за утрата эти дивные утра! — трагическим шепотом произнес Марсель, ступив на порог, как на подмостки. Жакна и два козла, как по команде, подняли головы и навострили уши. Марселя понесло по волнам вдохновения. — Что за утрата эти дивные утра! — декламировал он, утвердив левую ладонь на талии, а правую — на сердце. Словно в прошлой жизни остались они! А теперь вокруг одни лишь... козлы! И проклятья им шепчут мои уста! — Браво! — Ме! Козлы нетерпеливо мотали башками, просясь в горы. Жакна бесшумно хлопал в ладоши. Глаза молодого сына Бакны сияли неподдельной радостью, что, впрочем, едва ли имело отношение к виршам, в которых он ни строчки не понял. Бедняжка. Или счастливчик? Как посмотреть... — Нам пора. Марсель, ты готова? — Не «готова», а готов, — поправил Марсель своего торопливого бакранского друга. Тот уже, конечно, сидел в седле, являя взору зрелище и грозное, и прекрасное. Казалось бы, какая нелепица — взрослый мужчина на козле. Но если ты хоть раз жизни видел, как бакранская козлерия атакует неприятеля, уже никогда не станешь смеяться над ее представителями. — Однако если подумать, Жакна, есть в твоей оговорке некоторая... эм... неудобная правда. Как говорится, устами ребенка глаголет истина. А кто ты, как не наивное дитя гор, Жакна? — Жакна не ребенка! — бакран стукнул себя кулаком в обнаженную грудь. Серебряные висюльки ожерелья мелодично звякнули. — Жакна — мужчин! — Несомненно, несомненно, — Марсель душераздирающе зевнул и полез на козла. Из крепости путники выехали незамеченные и неслышимые. Густой утренний туман служил им великолепным плащом-невидимкой и даже скрадывал звуки, хотя их было совсем немного. Козлы ступали по мощеной дороге так тихо, словно обратились кошками. Умничка Жакна предусмотрительно обвязал их копыта тряпьем. Вскоре крепость осталась позади. С дальнего расстояния очертания толстых каменных стен казались зыбкими и воздушными, как на акварельке принцессы Этери, и лишь штандарт Лисенка до последнего лез в глаза ярким нахальным треугольником. На палево-розовом небосводе он выглядел оскорблением природы — как холщовая заплатка на шелковом полотне. Башня с хитрой беседкой на макушке скрылась из виду последней. Марсель перестал оглядываться, плотнее запахнул плащ и дал шпор козлу. Козел недовольно мемекнул, из пасти вырвалось облачко пара. Стылый воздух был полон влаги, а впереди ждал долгий путь, и всё по ущельям, по самому холоду. Спасибо, что хотя бы потом настанет тепло. Пусть и грубое и грязное, но все-таки... Эх, опростился ты, Валме! Некогда утонченный вкус испортился в угоду обстоятельствам. Но, Создатель милосердный, чем еще может развлекаться человеческое существо в этакой глуши? И все же это, несомненно, низвержение... Батюшка бы не одобрил... Какая ирония! Козлы пожирают астры, козлы дурно влияют на наследника... В подобном духе Марсель ворчал примерно с час, однако долго унывать было не в его привычках. Утро в горах да в ясную погоду — красивейшее зрелище, даже если наблюдаешь его из тени. А когда вдобавок к красивым видам рядом едет юноша, прекрасный, как сама заря (или, скажем, как Рокэ Алва), и поет дивным голосом дивные песни — сердце поэта не может предаваться тоске, равно как и его... зад. Марсель неспроста корил себя за низкие предпочтения и испорченный вкус. Но и радовался, и предвкушал конец путешествия тоже не без причины. Привела его на этот скользкий путь, как водится, тяга к просвещению. Марсель любил и просвещаться сам, и просвещать других, и вообще был безудержно любопытен и жаден до нового. А уж тем более здесь, в Кагете, где на нервы с утра до ночи давила убойная местная гостеприимность и не менее удушливая хитрость короля Бааты. К счастью, Марсель быстро свел знакомство с бакранами и сблизился с наиболее симпатичными представителями козлиного народа. Кагеты как могли избегали новоявленных союзников, но не только за это Марселю полюбилось общество наивных, словно дети, дикарей. Культурное своеобразие этой нации было для него сродни глотку свежего воздуха — новые лица, новый язык, новые обычаи и... Жакна. Марсель и сам не заметил, как пристрастился проводить время в очаровательной компании молодого воина. Сперва он учил Жакну говорить на талиг. Тот делал большие успехи, и вскоре Марсель уже объяснял несчастному отпрыску гор пользу ежедневной гигиены и прелесть светского чтения. Потом настал черед Жакны. Юноша оказался не менее способным ментором, чем Марсель — учеником, и вскоре виконт с азартом осваивал тонкости езды на козлах. Но это были лишь цветочки, а ягодки поспели после первой совместной вылазки за головами бириссцев. Марсель ни капли не наслаждался той победой: бакраны отказались брать пленных и добили после боя даже самых юных «барсов». Это было отвратительное зрелище, и Марсель пусть молча, но выражал и отвращение, и возмущение таким варварством. Вот только Жакна истолковал его гримасы по-своему — в его дикарских глазах Марсель был полон ненависти к поверженным бириссцам. А это значило, что новый соратник готов окунуться в некоторые из бакранских магических ритуалов. По большей части ритуалы оказались нелепыми и странными, а некоторые еще и приятными, если распробовать. Но, Создатель, как он напугался в первый раз! Начиналось все невинно. Жакна объяснил на ломаном талиг, что после битвы воинам принято брататься — непременно ночью, в горах. — Что ж, поехали в горы, — Марсель согласился легко, как говорят простолюдины — «без задней мысли». И лишь удивился, почему Жакна берет с собой двух козлят. Жакна ответил, что для жертвы, но забыл уточнить, что резать одного из них придется Марселю. И ладно бы просто резать! Для бакранкого ритуала братания пришлось собственноручно сцеживать кровь козленка в лохань и при свете костра обмазывать ею Жакну. А тот, в свою очередь, проделал то же с новоиспеченным братом, и сие было лишь прологом. Картина, которую Марсель, к счастью, не мог наблюдать со стороны, была явно не для слабых нервов. Двое мужчин стояли друг напротив друга на лысом, без единой травинки утесе, и бесстыдно-яркий лунный свет серебрил их обнаженные тела, черные и липкие от жертвенной крови. Жакна к тому же громко пел гимн на бакранском. Марсель тоже немножко молился — о том, чтобы благополучно дожить до утра. Отступать ему было некуда: кругом горы, ночь, далекий вой то ли псов, то ли волков, блеяние ездовых козлов да журчанье горной речушки. Не оставалось ничего другого, как полагаться на милосердие Бакны и благоразумие Жакны. Когда юноша окончил молитву и, подойдя к Марселю, положил руку ему на плечо, виконт осторожно обрадовался. Наивный! Подумал, что ритуал окончен и сейчас можно будет одеться. Какое там! — А теперь будем становиться братами, — торжественно объявил Жакна. — Бакна благословляет нас. — Какая прелесть, — выдавил Марсель сквозь стучащие от холода зубы. — А к-как... Как т-ты узнал об... об... одобрении Бакны? — Волки не пришли, чтобы есть нас, — с настораживающей серьезностью пояснил Жакна. Зубы Марселя начали отбивать дробь уже со страху. — Волк чует кровь козы, но не приходит. Значит, Бакна волку не позволяет. — Ох, ну слава Бакне! — в сердцах воскликнул Марсель. — Да-да! — радостно закивал в ответ сын гор. До открытия бакранами такого понятия, как «сарказм», оставалось каких-то триста-четыреста лет. — Слава Бакне! Я рад, что он дарит мне такого брата, как ты, чужеземец Марсель! Скоро ты — тоже сын козла! — О, замечательно, волшебно. В Валмоне... — «Вамон»? — Это моя деревня, Жакна. — А, деревня, Вамон. Хорошо. — Так вот, юный друг, то есть брат, в Валмоне много выдающихся коз и козлов, и позволь заверить, они будут счастливы моему новому статусу... — Щас-ли-хы, — Жакне по непонятной причине понравилось новое слово, он медленно повторил его трижды. — Может, пора спать? — робко поинтересовался Марсель. Лунный свет ласкал измазанное кровью лицо Жакны, придавая плавным юношеским чертам недостающую резкость. Он и прежде напоминал Марселю герцога Алву, но теперь — особенно. А кто бы отказался от близости с Алвой? Наверное, в необъяснимом сходстве и была причина, по которой Марсель хотел стряхнуть руку новоиспеченного брата во козле, но не решился. Жакна крепко держал его за плечо, а услышав «спать», вцепился еще крепче: — Нет-нет, спать нельзя! Станем братами — тогда спать! Марсель нетерпеливо переступил босыми ступнями: — Так не томи, говори, что делать! — Я показывать, ты — повторять, — не потратив более на болтовню ни единого мгновения, Жакна заключил опешившего названного брата в объятия. Тот не успел даже ойкнуть или возрадоваться, что ему наконец тепло на этом мерзком горном ветру, как проворные пальцы впились в его зад и начали бесцеремонно мять и раздвигать ягодицы. Что последовало дальше, нетрудно догадаться. Оторопевший от такого нападения, Марсель пытался выкрутиться из объятий сбрендившего дикаря, но делал это не слишком старательно. Жакна же, напротив, проявлял настойчивость и даже некоторую грубость, что, впрочем, обычное дело при отправлении бакранских ритуалов. Так Марселю и пришлось относиться к тому, что произошло дальше — как к сакральному, полному тайных смыслов действу. И в некотором роде это было несложно. Обнаженный красавец и в крови козла — красавец, а поэт и с голым задом — поэт. Молодой дикарь с гордо вздымающимся клинком так и просился в герои эротической поэмы с мистическим оттенком. Жадный блеск глаз, опасный полумесяц улыбки, литые мускулы-доспехи, сияющие в луне подобно вороной стали — Жакна как никогда сильно напоминал Ворона, не обремененного годами, а ожерелье с побрякушками на его груди навевало романтические ассоциации с жрецами темных сеймурских культов. Романтика несколько подувяла, когда Марселю недвусмысленно и даже безапелляционно предложили погладить чужой член руками, а потом еще и взять его в рот. Он хотел было возмутиться, но взглянул в глаза Жакны и... передумал. Опустившись на колени и лихорадочно припоминая, какие манипуляции совершала в сходных обстоятельствах Марианна, Марсель попытался повторить подвиги Звезды Олларии. Приблизиться к её умениям ему и близко не удалось, но Жакна остался доволен. Воодушевленный прилежанием Марселя, бакран объявил, что они уже почти «браты», и для полного закрепления братских уз осталось совсем немного. «Немногое» оказалось весьма... многим. Окончательное «братание» застало Марселя на четвереньках, с клинком Жакны в интимном и до этой ночи девственном месте. Выли волки, блеяли козлы, почти музыкально журчал горный ручей. Валме с каждым толчком бедер Жакны превращался из приличного человека в бакрана и отчего-то мало сожалел, что сделанного не воротишь. Ни капли не запыхавшись от бешеной скачки, которую тут звали ритуалом, брат-любовник проделал с Марселем ту же манипуляцию ртом, которую до того осуществлял сам Марсель. Ну и последующие отправления традиции также нашли зеркальное отражение в происходящем. Наутро срамная дыра нестерпимо ныла, но скорее от удивления, чем от боли: Жакна еще ночью смазал те места, которые осквернил, целебной охлаждающей мазью. Мог бы намазать и до того, как полез осквернять — но это, видите ли, нарушило бы ритуал. Зачем Бакне вообще потребно, чтобы его сыновья совокуплялись между собой, обмазавшись кровью козленка, так и осталось тайной. Жакна пытался объяснить, но его скудных знаний талиг не хватало для полноценного объяснения, а познаний Марселя в бакранском было недостаточно для понимания. Сошлись на том, что дружба от таких братских взаимопроникновений ширится и крепнет, и договорились иногда их повторять. Потом Марселю даже удалось уговорить Жакну заменить кровь козлят на ореховое масло, которое ничуть не хуже облегчало процесс культурного обмена, и все стало совсем хорошо, за исключением необходимости просыпаться ради этих милых приключений ни свет ни заря. Но что поделать, нет в мире совершенства, кроме поместья в Валмоне, а оно так далеко. Ах!..